Трава зелёная (СИ) - Решетников Александр Валерьевич. Страница 11

Во время общения с Иваном Даниловичем я больше всего размышлял о своей роли гувернёра. В первую очередь мои мысли ходили вокруг учебного материала, то есть вокруг книг, по которым стану учить его сына.

Когда собирался в баню, мельком глянул на «свои фолианты». Для детей младшего школьного возраста там абсолютно ничего не было. Логика, риторика, философия, диалектика, какие-то кодексы, журналы… Причём всё на французском языке. Таким вещам нужно начинать обучать лет в пятнадцать, не раньше. Бульварные романы тоже ни к чему. В них одни глупости.

Короче, на Ивана Даниловича ложилась задача по снабжению меня самыми современными российскими учебниками. А ещё канцтоварами. У них дома я ничего подобного не заметил. Может в другой комнате? Кстати, выяснилась одна очень неприятная вещь… Пишут аборигены гусиными перьями!!! В рот — пароход, как быть?! Ни зачищать перья, ни писать ими я не умею!

Хотя можно сказать, что перья мне всегда готовил мой слуга, но он, к сожалению, умер в дороге от простуды. Пусть Белкин найдёт какого-нибудь писаря, который покажет мне мастер-класс по заточке перьев. Заодно придётся «поранить» руку. Сразу овладеть письмом у меня точно не получится, поэтому нужно прикрыть свою корявость травмой. Только желательно получить её естественным путём и лучше всего не во время показа приёмов тайной борьбы. А то какой я гуру? Белкин же не на шутку заинтересовался «секретами японских монахов». Особенно после того, как увидел у меня тату. Надо было выкручиваться, вот я и сослался на ритуал. Якобы всем посвящённым в тайну накалывают этот знак…

— Леонид Иванович, не желаете ли поснедать? — раздался голос Марфы после неуверенного стука в дверь.

— Желаю! — само сорвалось с губ. — Только принеси, пожалуйста, лучину в комнату. А то не видно ничего!

— Конечно, конечно, Леонид Иванович.

Надо же, Белкин уже проинструктировал свою дворню. Вчера сам спросил, как лучше ко мне обращаться? Ну, я и подыграл, типа, чтобы вам было удобно, произносите моё имя на русский манер. Потом ещё загнал мульку про царя Леонида из Спарты. Кто же не смотрел фильм про «300 спартанцев»? Белкин с таким вниманием меня слушал… Здесь, похоже, с развлечениями совсем глухо. У народа информационный голод, поэтому верят разным проходимцам. Хм… Это я о себе?

— Вот, Леонид Иванович… — Марфа прошла в комнату и установила лучину. Установила и стоит, мнётся.

— Сказать чего хочешь? — спрашиваю у неё, встав со своего топчана. М-да, жестковато, однако. Нарастить бы матрасик.

— Вы уж не серчайте на меня за вчерашнее, — делает виноватые глазки.

— А-а, пустое, — махнул рукой. — Лучше скажи, как там Прохор?

— Благодарствуем, Леонид Иванович. Перестала щека у него болеть. Только десна немного кровит.

— Пока ранка не заживёт, так и будет кровить. Пусть на той стороне пищу не жуёт, а после еды обязательно рот поласкает. И про хлебное вино не забывайте. Оно заразу в ранке убивает.

— Хорошо, хорошо.

— Тогда иди, — пытаюсь отослать её. Хочется одеться без лишних глаз.

— Может вам ещё какая помощь требуется?

Вот же навязчивая. Ни вздохнуть спокойно, ни пёрнуть. Ну, сама напросилась…

— Требуется, Марфушенька, очень требуется… Дёрни меня скорее за палец, — и протягиваю ей указательный палец правой руки. Женщина, без всяких раздумий дёргает. Я под это дело громко выпускаю газы… — Ой, спасибо, моя дорогая, ой, спасибо! На душе сразу так легко стало…

Баба стоит и обескураженно хлопает глазами. Видать не знала подобного способа борьбы с метеоризмом. То ли ещё будет!

— А теперь иди, милая, — пытаюсь состряпать самое невинное лицо, — приготовь воду, умыться с утра надобно.

Ушла. А я задумался над тем, как и чем мне бриться? Станков фирмы «Gillette» здесь нет, геля для бритья тоже, и с мылом беда — дорогое. Поэтому люди моются щёлоком. Ладно, чего грустить? Белкина бреет Прохор, значит, и меня побреет. Тем более должок за ним. Услуги стоматолога стоят не дёшево…

Одеваясь, наткнулся на бокорезы… Что же, пора заняться воспитанием детей, а то что-то они расшалились. С этими мыслями выхожу в общую комнату.

— Марфа, а где Иван Данилович и Мария Васильевна?

— Барин ушёл на службу, а барыня в церковь.

Теперь понятно, почему барчуки такие активные, осадить некому. Делаю строгое лицо и командным голосом рявкаю:

— Дети, быстро ко мне! — моя фраза производит эффект разорвавшейся бомбы. Оба пацанёнка, словно натолкнувшись на невидимую стену, замирают. В глазах испуг и удивление. У Марфы тоже всё не слава Богу, кувшин из рук выронила. Хорошо, что пустой. — Чего стоим? Или команда не проходит?

Переглянулись и не знают, что делать? Я тем временем беру табурет, сажусь на него и продолжаю вопросительно смотреть на детей. Старший решился подойти первым. Младший жмётся за его спиной.

— Руки покажи, — снова приказываю. — Вниз ладони поверни… Ой, беда!

— Что такое, Леонид Иванович?! — подскакивает Марфа.

— Грязь под ногтями! Не пристало дворянину, и уж тем более будущему офицеру быть таким неаккуратным.

— Э-э… — женщина не знает, как себя вести.

— Ничего, мы поможем этой беде! — меняю тон с приказного на ласковый. — Садись-ка, Степан Иванович, ко мне на колени.

Пока ребёнок размышляет, быстро подхватываю его и усаживаю лицом к окну. Потом достаю из кармана бокорезы, беру правую ладонь ребёнка в свою руку и начинаю аккуратно стричь ногти. Степан сидит, словно лом проглотил. Кажется, даже не дышит… Нее, дышит, слава Богу. Маленький Васька подошёл поближе и с любопытством следит за процедурой. Марфа тоже не уходит. Чтобы не стояла без дела, отдаю ей остриженные ноготки. Нечего мусорить на пол. Закончив со Степаном, сажаю на колени Василия Ивановича. Тёзка Чапаева ведёт себя более раскрепощённо. Понял, что с братом ничего плохого не случилось, и сразу проникся симпатией к маникюрным процедурам. А потом мы все вместе мыли руки. Нечего грязь оставлять под ногтями. А вот кушал я один. Правда, детей посадил рядом. Чтобы смотрели на меня и запоминали. Ем, а сам комментирую:

— Осанка во время приёма пищи у будущего офицера должна быть ровная. Иначе гусь он лапчатый, а не офицер… Кушать нужно не спеша, с достоинством, а еду тщательно пережёвывать, чтобы лучше усваивалась организмом и прибавляла силы. Кто глотает её, как собака, никогда не станет хорошим офицером, ибо теряет человеческий облик… Локти на стол не ставим. Так делают только свиньи… Второе блюдо необходимо кушать при помощи ножа и вилки… Нож берём в правую руку, а вилку в левую…

Говорю и ем, говорю и ем… У детишек даже слюни потекли. Было бы с чего. На первое вчерашняя уха, на второе жаренные с салом яйца, отдельно лепёшка и сбитень. Яйца, между прочим, пожарены в чугунной сковороде. Есть из сковороды я не стал. Попросил у Марфы деревяшечку, похожую на лопатку, и с её помощью переложил блюдо в тарелку. Тарелка из керамики, расписана петухами и покрыта глазурью. Такую посуду называют, вроде, майоликой. Производство, скорее всего, местное. Серебряная ложка и двузубчатая вилка тоже не тянут на импортную диковинку. Кстати, нужно тщательнее покопаться в «своих» баулах. Неужели я отправился в путь без столовых принадлежностей?

— После того, как покушали, губы необходимо промокнуть чистым платочком или салфеткой, — что и делаю, достав шёлковый платок. — Затем необходимо тщательно прополоскать рот водой, чтобы удалить остатки пищи, иначе она начнёт гнить и источать смрадный запах. Ещё лучше полоскать не водой, а отваром из трав: ромашкой, полынью, зверобоем, шалфеем… Кстати, Марфа!

— Что, Леонид Иванович? — женщина вздрогнула от неожиданности. Тоже внимательно меня слушала, хотя делала вид, что занята по кухне.

— Прохору скажи, пусть свой рот отварами полощет. Полезно это. Лучше всего полынью. Кстати, где он?

— На конюшне мастерит что-то…

— Мастерит — это хорошо. Плохо, что я не бритый. Слуга у меня был раньше, большой умелец по этому делу. Но умер, сердешный, в дороге. Простыл. Лихоманка сгубила. Некому стало меня брить, — делаю скорбное лицо.