В первый раз... (СИ) - Шолохова Елена. Страница 24

В дверях она столкнулась с Павликом.

– О, ты, гляжу, снова в строю и даже не хромаешь, – улыбнулся он. – Значит, послезавтра повоюем?

– Нет, я… в медпункте сказали, чтобы я не участвовала, нельзя пока…

– А-а, ну раз нельзя, то ничего не попишешь, – кивнул Павлик. – Медикам виднее. А как вообще у тебя дела? Как настроение? Привыкла к лагерной жизни? О побеге больше не помышляешь? Родители-то приезжали к тебе?

Ира покачала головой, растерявшись от шквала вопросов. Но постепенно разговорилась и даже, неожиданно для себя самой, разоткровенничалась. Может, потому, что Павлик единственный проявлял к ней неподдельный интерес и был всегда добр. Или потому, что хочется выговориться, когда на душе тягостно.

Не называя имён, Ира призналась, что есть один мальчик, с которым у них сначала было никак, потом хорошо, а сейчас всё плохо.

Павлик наверняка догадался, о ком речь, – не слепой ведь. Видел же, как они гуляли с Вадимом, как ходили за руку, и на качелях их видел. Но, к счастью, проявил деликатность, не стал задавать лишних вопросов, не отмахнулся, мол, какая мелочь, будут еще мальчики. Наоборот, смотрел проникновенно , с теплом и искренним сочувствием. И утешить постарался, как мог. А потом вдруг сказал:

– Ты классная, Ириш. И очень симпатичная. А тот пацан – дурак просто. Но я тебя понимаю, как никто. Только между на меня, ладно? Я этого никому не говорил. Я тоже на первом курсе влюбился в одну девчонку до умопомрачения. Бегал за ней как помешанный. Цветы дарил, конфеты, всё как положено...

– А она?

– А она, – хмыкнул Павлик. – Она не говорила ни да, ни нет. Но один раз мы даже с ней... ну, поцеловались. А потом я случайно узнал, что у нее есть другой. Приехал как-то за ней на "Волге". Я ее спрашиваю, мол, как же так? А она: "Ты милый и веселый. Но ты просто студент, а вот он там кто-то важный...".

Павлик на миг скис, но почти сразу воспрянул духом.

– Ничего, Ириш, прорвемся. Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее, – он поднялся со скамейки, куда они вдвоем присели, задорно подмигнул и помчался по своим делам.

23

После столовой Ира направилась в оформительскую, хотела доделать работу до конца – там и осталось-то всего лишь перекопировать карты для комиссии, и столкнулась с Вадимом.

Он вышел из клуба в тот самый миг, когда Ира подошла к крыльцу, и тут уж ни ей, ни ему от встречи было никак не отвертеться.

Ира от неожиданности вздрогнула, и Вадим, как ей показалось, тоже.

– Ты опять от меня бегаешь? – спросил он, натянуто улыбнувшись. – Весь день тебя поймать не могу.

Ира знала – Вадим врет. Или странно шутит. Потому что захоти он её поймать, то и ловить не пришлось бы. Но зачем ему обманывать? И зачем говорить, что она бегает от него? Это ведь глупости.

– Даже не думала, – ответила ему Ира: – А ты что-то хотел?

– Ничего особенного, – пожал плечами Вадим. Он почти не смотрел ей в глаза. Хмурился, кусал нижнюю губу и вообще сам на себя не походил.

Ире от этой короткой встречи стало только хуже. Ей безумно хотелось спросить, что с ним, почему он такой, но за эти два дня Вадим вдруг стал совершенно чужим и неприступным. Ира опустила глаза и прошмыгнула мимо него в клуб. Он её не задержал и не окликнул.

До оформительской Ира продержалась, а уж там вовсю дала волю слезам. Второй раз за день. Только сейчас было гораздо горше и больнее.

Она ревела долго, до икоты, до изнеможения, крепко зажимая рот ладонями, чтобы никто случайно не услышал.

А потом, когда наконец успокоилась и взялась за карты, шмыгая носом, снова обещала себе, что больше из-за него ни слезинки не прольет. И сама на него больше ни разу не взглянет. И не заговорит. Будет ходить как мимо пустого места. И вообще забудет.

Если накануне в лагере царили суматоха и волнение, то во вторник градус всеобщего возбуждения и вовсе зашкаливал. Казалось, сам воздух вибрировал от напряжения. А сразу после завтрака начались соревнования между младшими отрядами.

Ира идти не хотела. Там ведь наверняка Вадим. А с ним встречаться – только мучиться. К тому же она дала себе зарок – не смотреть на него, а это очень трудно, когда знаешь, что он рядом.

Так что когда все помчались на стадион, Ира улизнула в клуб, в свою уютную каморку, пропахшую гуашью. Она открыла окно, чтобы впустить свежий воздух, и вскарабкалась на подоконник – всё равно пока нечем было заняться.

Готовые карты и маршрутные листы лежали аккуратными стопочками в нижнем ящике шкафа. За ними обещал прийти физрук, но сейчас, пока идут соревнования, он вряд ли выкроит даже минуту.

Окно оформительской выходило на лагерные ворота, поэтому о том, что творилось на стадионе, Ира могла догадываться только по разноголосым крикам, доносящимся с той стороны. Но вслушивалась она недолго и вскоре, погрузившись в свои мысли, перестала их замечать.

Вопреки собственным обещаниям, думалось только о Вадиме. И чем строже она запрещала себе вспоминать его, тем болезненнее ныло в груди.

Невыносимо хотелось знать – почему? Почему всё так переменилось? Ещё и слухи поползли неприятные – вчера после отбоя Ира слышала, как девочки в палате обсуждали её и Вадима. Как злорадствовали, что он её бросил.

Особенно врезалась и до сих пор свербела фраза, брошенная Светой: «А я вам говорила, что не мог он в неё влюбиться. Поспорил наверняка с кем-нибудь, вот и всё. Как в «Девчатах», помните?».

От этих слов внутри будто ядовитая кислота разлилась. Так жгло, что дышать было больно.

С кем мог поспорить Вадим? И зачем ему это? Просто так, спор ради спора? Или тоже на кон поставил что-нибудь?

Ира не выдержала и всхлипнула. Как ни крепись, какие клятвы себе ни давай, а терпеть такую боль просто невмоготу...

24

Тем временем состязания на стадионе были в самом разгаре.

Первый и второй отряды, для которых соревнования начнутся только завтра, сегодня были просто зрителями. Павлик и его подопечные даже за кого-то там активно болели, кричали, подбадривали, только Вадим был угрюм и мрачен. На него поглядывали с удивлением, некоторые даже пытались растормошить, но тот лишь отмахивался и продолжал хмуриться.

Денис взирал на происходящее с каменным выражением. И его отряд держался ему под стать.

После полдника начались состязания для средних отрядов. Ребят вывели за территорию преодолевать полосу препятствий, и лагерь в мгновение ока опустел. Остались лишь дежурные воспитатели, но и они попрятались в корпусах от палящего солнца.

Пойти со всеми она отказалась, как Денис ни давил на неё. Римме Михайловне она тихонечко намекнула, что надо ещё кое-что довести до ума, и та позволила ей остаться в лагере.

Даже в сончас не так тихо, подумала Ира. Ей вдруг эта внезапная тишина не понравилась, даже показалась зловещей. Глупости всё это, конечно. И в другой раз она бы посмеялась над собой, если б не было так тяжело на душе.

Однако, кроме этой тишины что-то еще неуловимо мешало. Какая-то мелочь. Словно глаз за что-то мимоходом зацепился, мозг зафиксировал, но из-за рассеянного внимания она это упустила. Ира придирчиво осмотрела оформительскую. Что не так? Вроде всё на месте. Но смутное ощущение будто что-то не так, не отпускало.

С соревнований вернулись перед самым ужином, возбуждённые, шумные, суматошные. У столовой Иру остановил физрук.

– Завертелся я с этой «Зарницей». Забегу сразу после ужина, ты будешь на месте?

– Да, конечно, – пообещала Ира.

Где ей ещё быть? Когда её не трогали Денис или Антонина Иннокентьевна, не заставляли куда-то идти и где-то присутствовать, она пряталась в оформительской. Там она не только с удовольствием рисовала, но и наслаждалась одиночеством. Ничего ей не нужно – ни игры, ни концерты, ни общение с девочками, которое чаще всего сводилось к обычным сплетням или насмешкам, ни «Зарница», от которой весь лагерь как с ума посходил. Ни любовь эта дурацка...