Дело советника криминальной полиции - Фукс Ладислав. Страница 10

На службе никто не смел противоречить советнику Хойману — естественно, из-за его поста и должности, да и, надо сказать, никто и не пытался. Правда, Хойман готов был выслушать мнение подчиненных по особо важным проблемам, если они преподносились в форме напоминаний и предположений, — но лишь в случае крайней важности дела. Дома после смерти жены тоже кое-кто осмеливался возражать советнику, например, камердинер, не словами, конечно, а косвенно — жестами, походкой, покачиванием головы, но Хойман нашел способ отражать эти немые протесты. Тоже без слов, демонстрируя, скажем, камердинеру свое нескрываемое к нему презрение. Он редко в чем-либо упрекал его, так как тот был предельно добросовестным слугой. Пыль в оружейной витрине даже сам Хойман не считал таким уже серьезным недосмотром, а о картотеке тоже напомнил без всякого умысла, просто для порядка. Осмеливалась иногда противоречить советнику и экономка Бетти, пожилая прямодушная женщина. Уж она-то за словом в карман не лезла. Когда случались у них столкновения, ни в чем не уступал ей и Хойман, он даже повышал голос, но ни в коем случае не кричал, всего лишь переходил на тон, которым обычно говорят с прислугой, ничем ее, конечно, не оскорбляя. Бетти давно к этому привыкла, еще при жизни хозяйки, и нисколько не обижалась. Даже тайком насмехалась над хозяином. Она прожила достаточно долгую жизнь и накопила столько мудрости, что умела дать оценку любому, даже советнику криминальной полиции, — уж она-то знала, чего он стоит.

А вот старший сын Хоймана, Март, никак не мог поладить с отцом, был упрям и несговорчив, да что толку: Хойман боролся с сыновним упорством тем, что не замечал его. Не признавал конфликта с сыном, будто ничего такого не было вовсе. Закончив юридический факультет, Март уехал из столицы в другой город и устроился там на киностудию, тем самым дав понять, что порвал с отцом всерьез и навсегда. Домой он приезжал дважды в год, один раз на День поминовения, и отправлялся на могилу матери, однако никогда не навещал отца ни на день рождения, ни на Рождество. И все же никто не мог утверждать, что советник Хойман злой человек, никто: ни камердинер, ни Бетти, даже, пожалуй, сам Март не думал так. Подчиненные часто сжимали кулаки в карманах, но и они, и его правая рука, старший комиссар Ваня, отдавали должное Хойману, как, впрочем, и министр внутренних дел, который не особенно любил советника, а тот его еще меньше.

У Хоймана была просто-напросто жесткая, холодная, прямолинейная натура, и его строгость и несгибаемость в сочетании с полномочиями, которыми он был облечен, делали его предельно властным. Единственным человеком из малых сих, который говорил с советником, как со всяким другим, без пиетета и иногда критично, а он, кстати, терпел, была вдова генерала Мейербаха…

Итак, Хойман сидел в прилегающей к кабинету комнате — с застекленным шкафом, заполненным коллекцией оружия, с сервантом и картиной, изображающей охоту; справа от него расположился комиссар Ваня, слева — полковник Зайбт, который жил тут же, выше этажом, в трех очень комфортабельных комнатах мезонина. Хойман сидел между ними, и его понемногу охватывала ярость.

Он глядел в окно, в бесснежную вечернюю — вернее, уже ночную — темень… Хойман глядел в бесснежную тьму, но краем глаза видел и полковника Зайбта, погруженного в созерцание пистолета, и где-то на самом дне его души вскипала злость, в очередной раз перед его глазами ожил тот памятный день, когда он получил пистолет. Он, Зайбт, Растер и другие члены Студенческого патриотического союза.

Союз этот был основан в столице в середине минувшего века одним известным патриотом. В него входила студенческая молодежь из прогрессивных семейств, устав Союза был достаточно демократичным — происхождение особой роли не играло. В Союзе состояли сыновья промышленников, торговцев, офицеров, но также дети ремесленников и рабочих, даже из самых бедных слоев, и так как основатели были людьми мудрыми — а таких в те неторопливые десятилетия хватало, — они строго следили, чтобы богатые не имели преимущества и чтобы соблюдалось определенное равенство. Союз был не только общественным клубом, но и курсами начальной военной подготовки, а происхождение не имело решающего значения, потому что изначально считалось: родину защищать должны все. Принимались все без исключения студенты, так как это был студенческий союз, — принимались с восемнадцати лет, так как в этом возрасте поступают в высшие учебные заведения.

Молодые люди развлекались, занимались спортом, кутили, однако много времени отдавали и военной подготовке, особенно стрельбе, ибо искусство стрельбы всегда считалось самым необходимым при обороне страны. После семи лет каждый получал диплом и серебряную плакетку. Был период, когда выпускники курсов военной подготовки получали и пистолет с перламутровой рукоятью, монограммой, датой и аббревиатурой Союза. Позже награждение оружием запретили, и остались лишь дипломы и плакетки. Пистолеты, которые получили счастливые избранники, изготовлены были фирмой Мейербах и отличались одной особенностью…

Памятным октябрьским воскресеньем, тридцать пять лет назад, вручали Хойману и прочим эти пистолеты. Церемония происходила в замке Бук, где последние двадцать лет размещались самые разные общественные организации — офицерский клуб воинского управления, клуб охраны памятников архитектуры, местное общество народного просвещения, общественная библиотека, мастерская старого скульптора, вдобавок еще и ботанический архив, представляющий собой богатейший гербарий. Часть замка арендовалась в течение всего этого двадцатилетия Студенческим патриотическим союзом. Там проходили собрания и торжественные застолья — играли в карты и шахматы, в бильярд, имелось даже казино. Во дворе и в погребах замка были тиры и стрельбища, устраивались стрелковые соревнования. Итак, тридцать пять лет назад, в прекрасное октябрьское воскресенье, студентам-выпускникам выдавали дипломы, серебряные плакетки и пистолеты — вручал награды тогдашний председатель Союза полковник Мейербах, по странному стечению обстоятельств однофамилец оружейника Мейербаха. Все происходило в торжественной обстановке, вечером, в малом зале замка. Стены украшены были штандартом и вымпелами Союза. Полковник Мейербах стоял под штандартом, перед ним на столе лежали дипломы и пистолеты в кобурах. Адъютант, старший лейтенант, помогал ему. Студенты стояли перед ними, выстроившись в шеренгу, по стойке “смирно” и напряженно следили за каждым жестом полковника. Мейербах отличался энергичными движениями, бравой выправкой, однако правая его рука двигалась как-то странно, точно у деревянной куклы. И когда полковник, произнося торжественную речь, задевал правой рукой стол, слышался стук. Вместо руки у него был протез. Все исполнили патриотическую песню, и полковник скомандовал “вольно!”.

Мейербах называл имена по списку, старший лейтенант протягивал ему все, что полагалось, будто ассистировал при хирургической операции и подавал инструменты, а полковник вручал весь набор каждому награжденному. Когда на столе ничего не осталось, он таинственно произнес:

— А теперь внимательно осмотрите оружие. Такого вы ни у кого не увидите. Это особенное оружие. Кто первый разберется, в чем тут дело, будет пить сегодня из золотого кубка.

Все стали разглядывать пистолеты, вертели их, переговариваясь. Полковник Мейербах молча наблюдал за ними, постукивая своим протезом. Никто не мог понять, что же в них особенного. Не перламутровая же инкрустация, не герб с эмблемой Союза, не контур пистолета, не калибр — 6,35, вполне обычный, не вид спускового крючка — ничего такого уж необычного в нем не было… Пауза затягивалась, полковник Мейербах готов был раскрыть секрет. И вдруг Хойман все понял. Он еще тогда отлично разбирался в оружии. Вот тут-то и произошло почти невероятное. Хотя случается и такое: время идет, течет, уходит, а последствия того, что когда-то произошло за какие-нибудь час-два, да что там — за минуты, долю секунды, сохраняются на долгие-долгие годы. Когда загадку разгадал Хойман, ее же разгадал и Растер. Возможно, один опередил другого всего на несколько секунд — этого не знает никто и узнать уже не сможет. Факт тот, что Растер ответил первым.