Только не|мы (СИ) - Толич Игорь. Страница 15

— В таком случае, скажите, где же я была нечестна?

Мария опустила глаза, будто в самом деле полностью утратила ко мне доверие. И вот сейчас она поднимется и скажет, что на этом наш курс иссяк, нам больше не о чем говорить, и я вправе поискать другого специалиста, а она умывает руки.

Однако Мария сказала иное:

— Илзе, мне нужно, ВАМ нужно, произнести это самой. Поверьте, я не упрекаю вас за ложь. Но я хочу помочь.

Я сделала глубокий-глубокий вдох, а затем заставила себя некоторое время не дышать. Мария следила за мной, следила пристально, но безучастно, как коршун, стерегущий момент, чтобы схватить свою жертву за горло. Я молчала и не давала ей шанса снова впиться в меня, снова вынимать душу. Душу я желала оставить при себе, несмотря на то, что по доброй воле приходила к человеку, который эту душу взялся излечить.

— Илзе… Илзе… — позвала меня Мария.

Я подняла к ней глаза, полные неотвратимой печали.

— Илзе, я повторю вопрос, который уже здесь звучал. И прошу на него ответить так, будто вы его слышите впервые. Как часто вы занимаетесь сексом со своим супругом?

Попытавшись вновь сделать такой же глубокий вдох, как минуту назад, я поняла, что уже не умею здесь дышать. И виной всему Мария. Её давление. Её безжалостный пресс, который пожирает весь кислород в малюсеньком кабинете. И мне просто нужно убежать, прямо сейчас, под любым предлогом.

— Простите…

— Илзе.

— Я ведь действительно уже отвечала вам. Не понимаю, почему вы не верите, почему ищите повод обвинить меня в чём-то, тем более во лжи… — торопливо выбрасывала я в воздух слова, а сама искала глазами кратчайшую траекторию до двери.

— Потому что Андрис — мой друг, Илзе. И он тоже приходил ко мне на терапию. И с ним я также обсуждала многие нюансы. Но, в отличие от вас, он был откровеннее.

— Тогда спросите у него!

— Я его спрашивала, — мягко, но настойчиво ответила Мария.

— В таком случае, зачем вам мой ответ?

— Затем, что вам необходимо произнести это самой. Признать факт. Примириться. Не жить иллюзиями.

Чувство слабости хлестнуло меня кнутом промеж рёбер. Я чуть не согнулась пополам, не закричала, не пустилась со всех ног, куда-нибудь, хоть в окно — прямиком на праздничную площадь.

Пусть меня лучше растопчут хмельные горожане, налакавшиеся глинтвейна и Рижского бальзама. Жаль лишь детей. Они не должны видеть настоящей боли взрослых, потому что им самим неминуемо предстоит повзрослеть, и тогда они точно увидят боль, которая сама заглянет им в лицо и не отпустит, пока не удостоверится, что ею прониклись.

— Андрис влюблён в музыку, — сказала я твёрдо. — Это его первейшая страсть и наслаждение.

Мария помолчала, надеясь, что я ещё что-нибудь скажу, но мой ответ был исчерпывающим.

— Илзе, — сказала она, выдержав длинную минорную паузу после моего дерзкого аккорда, в котором не запала ни одна клавиша. И прозвучал он совершенно чисто, — Илзе, Андрис — асексуал. И он это полностью осознаёт. Ему не требуется помощь или какая-то корректировка, потому что с ним всё в порядке — он так устроен. Другой вопрос — как устроены вы. И насколько ваши взгляды по данному вопросу совпадают.

— Мы женаты, — ответила я, вновь поднимая голову, чтобы встретиться глазами с Марией. — Какие ещё нужны доказательства нашей совместимости?

— Вы дважды были замужем. И не мне вам говорить, что брак не является гарантом полной совместимости.

Я потрясла головой от возмущения:

— Давайте не будем приплетать сюда мой первый брак.

— Давайте вы перестанете юлить и придумывать то, чего нет, — жёстко парировала моя собеседница. — Вы — молодая женщина. И вполне вероятно, что вам не хватает физической близости.

— Она у нас есть, — перебила я. — Близость. Просто иного рода.

— Например, какая?

— Тактильная.

— Вам этого достаточно?

— Вполне.

— Хорошо, — сдалась Мария, но сдалась, очевидно, временно. — И всё же я хочу, чтобы вы попробовали сделать акцент в этом направлении.

Я нахмурилась, а она пояснила:

— Я имею в виду сольно. Для этого сейчас есть все соответствующие вещи.

— Вы что, предлагаете мне?..

— Самоудовлетворение, Илзе. Самоудовлетворение.

Мне захотелось тут же расхохотаться, прямо ей в лицо. Но смешно мне отнюдь не было. Идя сюда впервые, я и предположить не могла, что советы Марии зайдут настолько далеко.

— Я понимаю, это очень интимно, — сказала Мария. — Ещё даже более интимно, чем просто секс между мужчиной и женщиной. Женщинам в этом смысле сложнее. Особенно христианской женщине. Но, Илзе, мы с вами обе живём в современном мире. Нам необходимо изучать себя, в том числе со стороны телесной чувственности. Я не настаиваю, но прошу вас подумать о такой перспективе. Возможно, вы и сами раньше задумывались, но боялись себе признаться. Так вот я с полной ответственностью хочу заверить вас, что любить собственное тело — нормально. Вы — верная жена. И я не ставлю под сомнения вашу любовь с Андрисом. Однако нарушения сна — это очень серьёзно. Это может убить вас в конечном счёте.

— Зачем вы меня пугаете?

— Я вас не пугаю. Я лишь констатирую факты.

Мария нагнулась к ящикам стола и выдвинула один, извлекла оттуда какую-то листовку, протянула её мне.

Несколько минут я читала скупой и однообразный текст, в котором не было ни грации, ни чувственности. Он сочился натуральной похотью, от которой меня начало мутить самым безобразным образом. Я глянула на очки Марии и благословенно перекрестилась в мыслях, потому как до конца встречи оставалось не больше пяти минут.

— Илзе, я повторяю, что не настаиваю, но рекомендую провести эксперимент. В следующий раз мы с вами обсудим результат, если позволите. На обратной стороне есть адрес. Это проверенный магазин с опытными консультантами. Вам нечего стесняться и бояться.

Я швырнула листовку в сумку, пообещав Марии, что на досуге непременно прочту её от корки до корки. Кажется, моя психотерапевтка мне нисколечко не поверила, но её вера оставалась на её же усмотрение. А мне требовался ещё один листок, на сей раз — с рецептом на новую покупку антидепрессантов. Его я получила в последнюю минуту. И, признаться, эта минута была лучшей из целого часа.

Глава 5

Я не понимала, за что мне это…

За что такая боль и пустота — пустее и болезненнее, чем многие прошлые боли, которые когда-то приходили и уходили. Но никогда прежде пустота не поглощала меня настолько, что каждый новый вдох давался через силу, а задохнуться казалось проще, чем продолжать эти жалкие попытки отдышаться.

Когда я читала прощальную записку Макса, мир у меня перед глазами ходил ходуном, однако я чувствовала, что самое удивительное — именно чувствовала, как непрерывно зреют и лопаются во мне, будто переспевшие плоды, сгустки гнева, разочарования, страха снова жить в одиночестве, сгустки непонимания, почему всё так вышло. Для меня тот брак являлся крепким и непоколебимым ровно до дня исчезновения мужа. Я обвиняла его в трусости, малодушии, коварстве. И мне было легко ненавидеть его за предательство, потому все прочие чувства только дополняли возникшую ненависть, служившую им стержнем.

Однако после расставания с Тони я оказалась бессильна к ненависти по отношению к нему. Чувств внутри было как будто бы много и самых разных, но все они создавали собой настоящий вакуум, который можно назвать единственным бесполезным и ёмким словом — «пустота». Причём пустота прочная, всепронизывающая, гулкая, жестокая.

В сущности, я понятия не имела, о чём страдаю и почему разбредаюсь полупрозрачными каплями по бесконечной воде своего угнетённого состояния. Из меня словно высосали всю жизнь целиком, но — кто? Почему? Ответов не приходило.

Несколько раз я порывалась позвонить Тони или написать — сделать хоть что-нибудь, чтобы облегчить собственное сердце. И каждый раз мои порывы стихали от прямого вопроса самой себе: «Чего ты хочешь, Илзе?».