Только не|мы (СИ) - Толич Игорь. Страница 31

Мне не верилось. Не верилось ни в эту минуту, ни на следующий день. Да и спустя неделю, которую только предстояло прожить, я никак не могла поверить, что почти все мытарства позади. Я не могла подобрать слова, чтобы выразить свою радость, потому что радость, хоть и присутствовала во мне, была несмелой, недоверчивой. Моя радость проливалась солёными каплями из глаз, утопала в тугом сплетении рук, пробиралась к мочке уха и пряталась за ней шёпотом. Моя радость не желала бурной огласки, но желала быть услышанной. А я робела и стягивалась в комок кроткой мольбы: «Пусть всё так и остаётся…».

Пусть Тони всегда теперь гуляет по квартире нагишом, хозяйничает у плиты, варит нам кофе и колет лёд для виски…

Лёд выскальзывает из-под ножа. Тони матерится, пытается поднять его с пола. Кусочек, как назло, выпрыгивает из пальцев. Подлетает Клаус, уверенный, что ему предстоит весёлая забава. Тони случайно наступает ему на хвост. Клаус визжит. Тони хватает его на руки, утешает, ворча и извиняясь. А я хохочу так, что начинается резь в животе, но остановиться не могу. Тони целует меня. Я целую Клауса в розовый нос. Мы стоим втроём посреди кухни, где на полу уже растекается пятно воды от тающей льдинки, но никто уже не помнит об этом, не беспокоится…

— Тони, — спросила я, когда мы, забравшись в кровать, включили кино и смотрели его под виски и банку мороженого, которое купили в супермаркете, — почему ты не рассказал мне обо всём раньше?

— О чём?

— Обо всех этих вещах — займах, ипотеках, судах…

Тони дожевал ложку мороженого, воткнул её обратно в банку и опустил голову на подушку, подложив под затылок руку.

Мне нравилось следить за тем, как он привыкает к новому дому, к новому укладу жизни. Как свыкается с мыслью, что он здесь больше не гость, а полноправный член нашей совсем маленькой, совсем юной семьи.

Утром мы вместе достали из шкафа спавшую там весь год ёлку, а Тони сказал, что по-хорошему нужно поставить живую. Потом мы пошли в магазин, и пока я выбирала мороженое, Тони куда-то исчез.

Оказалось, он сбегал на улицу, договорился с продавцом, и по выходу из супермаркета нам вручили связанное бечёвкой зелёное дерево. Теперь оно стояло посреди комнаты, закрывая балкон, ещё ничем ненаряженное, только гирляндой, но запах уже распространился по всей квартире. Запах, от которого пробирало до мурашек, и можно было просто лежать в кровати, глядеть на мерцающие огни и дышать ароматом хвойного леса, будто мы на пикнике или в походе, но нам тепло и сладко от сливочной неги мороженого, от древесных ноток виски, оттого, что мы втроём, и никто никуда больше не уходит.

— Я не хотел тебе говорить, Лиз, — помолчав, решился ответить Тони. — Не хотел по многим причинам. Мне бы не понравилось, если бы ты начала меня жалеть. Не понравилось бы, если бы ты начала нервничать из-за этого. Мне самому не нравилось, что всё так затянулось, что я не видел выхода и порой просто сдавался. Пускал на самотёк. Трудно решать проблемы в нескольких сферах одновременно. Хочется, чтобы хоть где-то всё шло более-менее гладко. А гладко не получалось. Морально я был подавлен, но старался думать о том, что всё-таки приносит какую-то радость. Ты не могла решить мои проблемы, пока я сам не убедился, что их определённо нужно решать. Но мне было легче действовать, никого не посвящая в тонкости моего плана. Ведь никто не давал никакой гарантии, что всё получится, а если и получится — сколько на это уйдёт времени. Я позвонил тебе, когда было вынесено окончательное решение суда, и закончился срок подачи апелляции. Тогда я всё-таки смог выставить на продажу мамину квартиру.

— Но ты же мог уйти от Кати, ничего за неё не выплачивая, ипотека была по документам на ней.

— На нас, так как мы женаты, — поправил Тони. — Я мог бы уйти. Но, во-первых, была договорённость, которую мы с Катей давно обсудили. А я не нарушаю договорённостей. А во-вторых, я решил, что так Катя точно оставит меня в покое. Да и я уже никогда не буду волноваться о том, что с ней стало. Она мне не чужая. Это честно — расставаться так, чтобы никто ни о ком больше не волновался.

— А со мной ты расстался… — обиженно ввернула я, потому что всё ещё оставались сильны и болезненны в воспоминаниях те дни, когда я не была уверена, что вообще выживу, а может, вовсе уже умерла, но почему-то не знаю об этом.

— Да, мне пришлось пойти на такой шаг, — притрагиваясь губами к моему виску, ответил Тони надорванным голосом. — Прости… Я был уверен, что так лучше для всех. Ты сказала, что настоящее положение вещей стало для тебя невыносимым. Я тоже разрывался от непонимания, что будет дальше. Я хотел облегчить жизнь и тебе, и себе.

— Может, себе и облегчил…

— Лиз, — Тони закрыл глаза. — Прости меня. Всё уже позади.

— А мне почему-то тревожно…

— И мне. Но так бывает всегда, когда входишь в новую стадию.

Мы так и не досмотрели фильм в тот вечер. Фильм про Рождество, который должен был принести надежду и утешение.

Для нас надеждой и утешением являлись мы сами друг для друга. И у нас было самое настоящее, в чём-то даже сказочное Рождество, когда я впервые и целиком поверила, что чудеса иногда происходят. Пусть не каждый день и не каждый год, не всегда в Сочельник или под бой курантов. Иногда они происходят с опозданием, но никогда — в момент ожидания. Чудесам нужно подкараулить тебя и выстрелить над головой петардой. Им нужно свалиться на ледяную крышу, позвонить в неподходящий момент, огорошить новостями, выбить из-под ног устойчивую поверхность. Нужно сбежать из магазина, чтобы раздобыть живую ель, нужно исчезнуть в семь утра, чтобы уже в десять тридцать первого декабря ввалиться в квартиру с неподъёмной сумкой из гипермакета.

— Ты что, не мог дождаться, когда я проснусь? — чуть не выкрикнула я, потому что испугалась почти до остановки сердца, увидев, что Тони нет ни в кровати рядом, ни вообще в доме.

— Там такая давка! — радостно заявил Тони, похоже, гордый за свой поступок. — Люди готовы убивать за кусок колбасы, причём этой же колбасой!

Он смеялся до ушей, таща продукты на кухню. Я охала и семенила следом. Клаус запрыгнул в пакет и вцепился зубами лоток с куриным филе. Пока мы оттаскивали его, засмеялись уже вместе.

Тони подарил мне смартфон взамен моему кнопочному телефону.

Смартфонами к тому моменту пользовались почти все мои знакомые, а у Габриели побывало в пользовании уже не меньше трёх моделей. Но я продолжала скептически относиться к устройству с единственной кнопкой, гладкому и тонкому, словно палитра с тенями для век.

— Это трёшка, — важничая и вместе с тем конфузясь, представил Тони свой подарок. — Самый продвинутый сейчас «Айфон». За этими штуками будущее.

— Тони, ты с ума сошёл, — сказала я, но не в упрёк, а потому что не нашла иного способа выразить свои чувства, среди которых были и удивление, и восхищение, и сомнения, и даже обида за то, что Тони опять действовал по своему усмотрению, а мне хотелось и не хотелось обладать такой дорогой, сложной вещью.

— Да, — кивнул Тони с улыбкой. — Я сошёл с ума. Но я хочу оставаться с тобой на связи в любое время. А я буду часто уезжать, ещё чаще, чем раньше, потому что теперь мне надо ещё больше работать. Понимаешь, Лиз?

— Понимаю…

Впоследствии Тони сдержал оба своих обещания — он всегда оставался со мной на связи, а в командировки уезжал почти каждую неделю.

Иногда мы не виделись по три-четыре дня. Порой поездки растягивались на неделю, потому что Тони начал сотрудничество с белорусским издательством и возлагал на этот союз большие надежды.

Я так и не дописала свой роман «Не мы». Одна из причин крылась в том, что мне, наконец, удалось утвердиться в одной еженедельной газете, куда я подавала статьи время от времени, но теперь мне выделили колонку на постоянной основе и требовали предоставлять материал на месяц вперёд.

Вторая причина состояла в моём решении начать литературную работу в другом жанре. Я загорелась идеей писать фэнтези для детской и подростковой аудитории. Пестов поддержал мой порыв, хоть и сомневался, что моих сил хватит на такое количество направлений. Но его утешило то, что для издания в серии любовных романов у меня ещё оставалось несколько неопубликованных работ.