Самый яркий свет (СИ) - Березняк Андрей. Страница 10

Так ничего надежно и не решив, я устроилась спать. Таня, видя мое метущееся состояние, постелила себе рядом на полу, пообещав выцарапать зенки любому злодею, который посмеет покуситься на барышню. Сон не шел, и свечи я приказала пока не гасить, а принести мне пистоль. Горничная поворчала, но подала терцероль и коробку с патронами.

Конечно, новый замок спас мне жизнь. Будь на бойке привычный кремень, то выстрел случился бы ой как не быстро. Сначала высекается искра, от нее занимается порох на полке, но горит он с заметной задержкой. И только потом воспламеняется основной заряд, выталкивающий пулю. От нажатия на крючок до смертоносного грохота проходит никак не менее секунды.

Моя пистоль этого недостатка лишена, причиняя смерть в один момент с желанием навлечь таковую. Но беда же в том, что патрон я могу зарядить только один. Двуствольная зверюга даст два выстрела, но такое оружие тяжело, носить его решительно невозможно не только даме. Кто-то, как Спиридонов, спиливает стволы, но от того меткость страдает совсем уж поразительно, а вспышка огня способна подпалить усы самому стрелку. Определенно мне нужно другое оружие. Потому что в своей способности справиться с сильным мужчиной я разумно сомневалась, сегодняшняя оказия это только подтвердила.

Раньше я не задумывалась о таком, пистоль в юбке больше была прихотью и баловством. На встречу с графом Каледонским ее я взяла больше из озорства и для придания самой себе уверенности. Это в первый месяц после смерти отца я с оружием не расставалась, потом страх утих.

— И что Вы, барышня, все его рассматриваете? — сонно пробурчала Танька.

— Думаю вот. Всего одна пуля в заряде. Было бы хотя бы две, я бы злодея убила с большей уверенностью.

— Так зарядите две.

— Дурная ты! Выстрел же все равно один будет.

— Зарядите много выстрелов, барышня.

— Так ствол-то один. А много их делать — и кузнец не поднимет такой пистолет.

— Вот пусть ствол один будет, а пуль много. Давайте спать, Александра Платоновна. А то все об убийствах мечтаете. Гашу свечи?

— Гаси.

Один ствол и много пуль. Глупость какая ведь, но мысль зацепилась за слова дворовой. Представлялась пистоль, в дуло которой забили сразу пригоршню бумажных патронов, выстреливающих по очереди. С этой нелепой картиной в голове я и уснула.

А проснулась, как ни странно, раньше Таньки, когда часы не показали и семи утра. Горничная сопела возле кровати, я осторожно переступила через нее, пробежав в уборную. Пока разбиралась с утренними делами, продрала глаза и служанка, принявшаяся корить меня за то, что не разбудила для помощи.

— Не бурчи. Готовь завтрак.

К столу Таня подала ароматный кофий, пышные оладушки с малиновым вареньем и выставила вазочку с конфетами. Я кивнула, садись, мол. Трапезничать с горничной я не брезговала, та вечно щебетала о чем-то пустом, что доставляло определенное и уютное удовольствие. Оставалось только следить, чтобы «конфекты» не исчезали в ее пасти со слишком уж стремительной скоростью. Все увещевания о том, что сладкое отложится в боках и заднице, никакого эффекта не имели: Танька отговаривалась тем, что хозяйственными хлопотами и походами за припасами сгонит любые телеса, которые, кстати, и не грех вовсе, а достоинство для приличной бабы. Однако себя при этом часто осматривала в зеркало на предмет, не появились ли лишние складки.

На утро я наметила неприятное, но полезное дело, чем и огорошила служанку. Поплевавшись для виду, она приготовила таз с теплой водой, намешала мед с воском и разложила отрезы тонкой ткани.

— Больно будет, барышня, — предупредила меня Танька.

А то я не знаю! Можно было бы купить французский состав, но упаси Мани меня попробовать его еще раз. Воспользовавшись им впервые, я потом доковыляла до аптекаря, продавшего его, и, не чураясь посетителей, предъявила ему из-под юбки ногу цвета насыщенного бордо. Вытрясла рецепт и ужаснулась: мышьяк и негашеная известь! Волосы, конечно, исчезли, но решили прихватить с собой и мою кожу. Хорошо хоть до pudendum[2] не дошли во время экзекуции, больно уж скоро стали гореть бедра, густо намазанные адским зельем.

Танька перекрестилась, зашептала молитвы, но споро начала наносить патоку на ноги, подмышки, чуть капнула и размазала над верхней губой. Накрыла, плотно прижав, смесь тканью.

Я шире раздвинула бедра, глубоко вздохнула и прошептала: «Давай!». Горничная поплевала через плечо, еще яростнее воззвала к Господу своему и принялась обрабатывать лобок и губы вокруг лона.

— Готовы, барышня? — спросила Танка, когда полоски ткани совсем присохли к коже, заключив в застывшем сладком воске каждый едва пробившийся волосок.

— К такому не приготовишься. Начинай уже!

И Танюша начала. Каждую тряпицу она отдирала с новой строчкой молитвы, все повышая голос. И когда дошла до амурного места, кричала она так, что заглушала мои стоны. Если кто сейчас слушал в раскрытое окно, то мог подумать исключительно о набожности обитательницы квартиры, голосящей «Отче наш» с фанатичностью игуменьи.

— Все уже, Александра Платоновна, — успокаивала меня служанка, осторожно смазывая кожу лавандовым маслом. — Грешное дело окончили, кровушки нигде нет, гладенько все.

— Проверь!

Чертыхнувшись, что особенно было пикантно после молитвы, Танька взялась за пинцет и под мое шипение выдернула несколько волосков по самым краям лона. Поджала недовольно губы и смазала пальцем, смоченным лавандой, именно там. Ничего интимного в сим действии быть и не могло: девка привычно сгорала от стыда, а я отходила от экзекуции.

— Может, лауданума[3] купить, барышня?

— Не смей! А если увижу, что сама потребляешь, то пороть не стану, просто выгоню!

Популярность макового настоя — единственное, что выбешивало моего папеньку до белого каления. Он утверждал, что даже болезненное пристрастие к вину не несет столь ужасного вреда для организма. Не верить ему оснований не было, а под присмотром я и сама пробовала лауданум, оценивая его действо на ум и благочувствие. «Запомни, Саша, — говорил мне papá, — маковый сок привязывает тебя к себе так крепко, как не может ни спирт, ни табак. Он меняет в твоем теле внутренние органы, чувствительные к боли. Натуральные начинают отмирать, поэтому приходится принимать все больше и больше этой гадости. А если перестать, то несчастный зайдется в жуткой боли. Но чем больше пьешь, тем сильнее травишь себя».

Очевидно, слова свои он смог донести до Государя, и опий в Империи категорически запретили, а лауданум позволили отпускать исключительно по рецепту как средство для унятия страданий, если другие методы уже не помогают. Тем не менее, приобрести элексир Парацельса можно, аптекари на отсутствие предписания врача закрывают глаза не редко. В Англии же, говорят, опийную настойку рекомендуют даже детям в качестве успокоительного!

Я решила воспользоваться вчерашним советом. После одевания хотела отправить Таньку указать швейцару поймать извозчика, но вспомнила, что Ванька вчера видел солнышко в последний раз. Удивительно, что до сего момента мысль о бедном Иване даже не возникла. Правильно говорил, опять же, отец, что голова наша несет в себе множество тайн, выкидывая кунштюки, сберегающие от безумия или приближающие его. Поэтому спускались вместе, горничная всхлипнула, проходя мимо служебной каморки, да и у меня увлажнились глаза. Ведь, если подумать, погиб человек из-за меня, избавился от него злодей, как от досадной помехи.

У парадной остановили к удаче проезжавшего мимо голубчика, Таня направилась по лавкам, а я велела править на угол Мойки и Нового переулка[4]. Выйдя у здания Министерства внутренних дел, осмотрела его неказистый вид. Уехавший из России посол Америки Адамс называл его «скверным и дорогим», что внешне не казалось правдивым (окромя дороговизны), но зайдя внутрь, можно было убедиться, что первый посланник Североамериканских Штатов был искренен в своих убеждениях: обстановка была тусклая, тесная, а от стен тянуло сыростью. Удивительно, что отвечающий за промышленность страны министр Козодавлев не навел во вверенном присутственном месте должный порядок. Это говорило или о его честности и неподкупности, или о неспособности к руководству. Это мне и предстояло выяснить, так как до сегодняшнего дня с Осипом Петровичем я близко знакома не была, хотя отец отзывался о нем хорошо.