От убийства до убийства - Адига Аравинд. Страница 20

Женщина в просторном зеленом платье, расшитом белыми цветами, принесла мальчику стакан с чем-то сладким и красным. Взглянув ей в лицо, мальчик смутился и не смог ответить на ее вопросы. Она показалась ему совсем молодой. Должно быть, мистер Д’Мелло женился очень поздно, подумал мальчик. Наверное, в молодости он был слишком застенчив и не решался даже приблизиться к женщинам.

Д’Мелло нахмурился, придвинулся к Гиришу:

— Почему ты улыбаешься? Что тебя развеселило?

Гириш покачал головой.

Учитель продолжил свою речь. Он говорил о том, от чего все еще закипала его кровь. Когда-то Индией правили три иноземные державы: Англия, Франция и Португалия. Ныне на смену им пришли три порожденные ею самою мерзости: Предательство, Посредственность и Подлость.

— Проблема кроется здесь, — он постучал себя по ребрам, — в звере, который сидит внутри нас.

И Д’Мелло начал рассказывать Гиришу то, чего никому еще не рассказывал. Неведение по части истинной природы школьников он сохранял лишь в течение первых трех месяцев своей учительской жизни. В те его ранние дни, признался Д’Мелло, он, бывало, заходил после уроков в школьную библиотеку, чтобы почитать сборник стихотворений Тагора. Он внимательно прочитывал страницу за страницей, по временам останавливаясь, закрывая глаза и представляя себе, что и ему выпало счастье жить в пору борьбы за свободу — в те священные годы, когда человек мог прийти на митинг и увидеть, как Ганди крутит свое колесо, как Неру выступает перед толпой.

Когда же он покидал библиотеку, в голове его роились образы Тагора. В этот час, напитавшийся электричеством от садившегося солнца, кирпичная стена школы обращалась в длинную ленту чеканного золота. Вдоль стены поднимались в небо баньяны, в их темных глубоких кронах мерцали, подобно серебряным ожерельям, крошечные листья, как будто деревья перебирали, погрузившись в медитацию, бусины четок. Мистер Д’Мелло замирал на месте. Вся земля, казалось ему, выпевала строки Тагора. Потом он шел вдоль спортивных площадок, разбитых в котловане, что находится рядом со школой. И в грезы его грубо вторгались растленные вопли.

— Что за крики несутся оттуда по вечерам? — как-то раз наивно поинтересовался он у коллеги.

Старый учитель ссыпал в эту минуту щепоть табака на краешек нечистого носового платка. Втянув его носом, старик ухмыльнулся:

— А это они там заголяются. Только и всего.

— Заголяются?

Многоопытный преподаватель подмигнул ему:

— Только не говорите мне, что в вашей школе такого не делали…

Впрочем, взглянув в лицо Д’Мелло, он понял: и впрямь не делали.

— Это самая древняя из школьных игр, — пояснил старый учитель. — Сойдите вниз, посмотрите сами. Мне не хватит слов, чтобы описать ее.

На следующий вечер Д’Мелло сошел вниз. Пока он спускался по ступенькам лестницы, крики становились все более громкими.

А на следующее утро он вызвал всех участников игры — всех, даже пострадавших в ней, — к себе в кабинет. И спросил нарочито спокойным тоном:

— По-вашему, здесь у нас что — высоконравственная, руководимая католиками школа или публичный дом?

В то утро он здорово всех их побил.

А закончив, обнаружил, что правый локоть его подергивается.

На следующий вечер спортивная площадка безмолвствовала. Он же, чтобы оградить себя от зла, цитировал вслух Тагора: «Где головы подняты ввысь и разум избавлен от страха…»

Несколько дней спустя он, проходя мимо спортивных площадок, заметил, что его правый локоть снова подрагивает. С площадок поднимался прежний, уже знакомый ему, черный вой.

— Тогда-то чешуя и отпала от глаз моих, — сказал мистер Д’Мелло. — И иллюзий относительно человеческой природы у меня не осталось.

Мистер Д’Мелло озабоченно вгляделся в Гириша. Мальчик пытался растворить в красном напитке широкую улыбку.

— Они ведь не делали этого с тобой, не правда ли, Гириш, — когда ты вечерами играл с ними в крикет? Не заголяли?

(Мистер Д’Мелло уже предупредил Д’Эсса и его переразвитых головорезов: если они сунутся с этим к Гиришу, он заживо сдерет с них шкуру. И тогда они узнают, какой он на самом деле людоед.)

Он с тревогой смотрел на Гириша. Мальчик молчал.

Внезапно он опустил стакан на столик, встал и, подступив к учителю, протянул ему сложенный листок бумаги. Заместитель директора, изготовившись к худшему, развернул листок.

И увидел подарок: стихотворение, написанное на целомудренном хинди.

— Ты сам сочинил это? Потому и краснел?

Мальчик радостно кивнул.

Боже милостивый! — подумал Д’Мелло. За тридцать лет учительства никому и в голову не пришло преподнести ему что-либо подобное.

— Но почему же такая неровная схема рифмовки? — нахмурился Д’Мелло. — В подобных вещах следует быть поаккуратнее…

Учитель указал, один за другим, на изъяны стихотворения. Мальчик внимательно слушал его и кивал.

— Можно я завтра принесу вам еще одно? — спросил он.

— Поэзия — дело хорошее, Гириш, но… ты утрачиваешь интерес к викторинам.

Мальчик снова кивнул.

— Мне больше не хочется участвовать в них, сэр. Мне хочется играть после уроков в крикет. А не получается, потому что…

— Ты должен участвовать в викторинах! — Мистер Д’Мелло поднялся из кресла. И объяснил: — В таком городишке, как наш, необходимо сразу хвататься за любую возможность прославиться. Неужели ты этого не понимаешь, мальчик? Сначала поучаствуй в викторинах, приобрети известность, затем ты получишь важный пост, а уж тогда можно будет и стихи сочинять. А крикет, что способен он дать тебе? Разве он прославит тебя? Не выбравшись отсюда, ты никогда не сможешь посвятить себя поэзии, понимаешь?

Гириш кивнул. И допил красный напиток.

— Да, а завтра, Гириш… ты отправишься в «Бельмор». И обсуждать это я больше не хочу.

Гириш кивнул.

После его ухода мистер Д’Мелло долгое время просидел в кресле-качалке, размышляя. То, что Гириш Раи вдруг заинтересовался поэзией, — отнюдь неплохо, думал он. Возможно, следует поискать поэтический конкурс, в котором сможет принять участие Гириш. Мальчик, разумеется, победит — и возвратится домой с кучей золота и серебра. И может статься, «Герольд Зари» напечатает на последней странице его фотографию. А мистер Д’Мелло будет стоять за спиной мальчика, гордо возложив руки ему на плечи. «Учитель, который воспитал расцветающего гения нашей поэзии». Затем они победят в Бангалоре, команда ученик — учитель выиграет поэтическое состязание штата Карнатака. А после этого — что же еще? Нью-Дели! Сам президент наградит их обоих медалью. После полудня они будут свободны, съездят автобусом в Агру, вместе посетят Тадж-Махал. Сердце мистера Д’Мелло подпрыгивало от радости, чего с ним не случалось уже многие годы, с самого начала учительства. И перед тем, как заснуть прямо в кресле, он зажмурился и истово взмолился: «Господи, ты только сохрани чистоту этого мальчика».

На следующее утро, в десять минут одиннадцатого, толпа невинных учеников школы Святого Альфонсо, фамилии которых начинались с букв, поместившихся между О и Я, спешила в порнографический кинотеатр, великодушно распростерший перед ними объятия во исполнение особого заказа правительства штата Карнатака. Сидевший на корточках над входом в кинотеатр старый штукатурный ангел взирал на них с двусмысленным благоволением.

Едва войдя в кинотеатр, ученики обнаружили, что их надули.

Стены, прославленные развратностью украшавших их плакатов, оказались затянутыми черной тканью. Ни единой картинки, на которой мог отдохнуть человеческий взор, видно не было. Об этом договорился с дирекцией кинотеатра мистер Д’Мелло. Детишек надлежало оградить от созерцания Фресок Порока.