Касание пустоты (СИ) - Волков Игорь Владимирович. Страница 19

По большому счету, в ближайшие полгода я мог вообще ничем не заниматься. До окончательного вердикта медицинской комиссии быть в свободном отпуске. Но как раз именно безделье ведет к идентификации себя, как «сбитого летчика». Поэтому надо что-то делать, но вот что? Идея участвовать в исследовании пространственных перемещений мне действительно не нравилась. Я уже лишился наноагентов и это привело к более долгой и тяжелой реабилитации. К тому же, как показала практика, свои сверхспособности я не так уж хорошо контролирую. Поэтому близость к экспериментам казалась нежелательной. В космос дороги, конечно, нет.

Я усмехнулся, затушил окурок и достал еще одну сигарету. Можно уехать на какой-нибудь маяк. Отличная работа — смотритель маяка. И бесконечно созерцать море и звезды. Можно пойти в летную академию преподавать. Но как смотреть на этих молодых ребят, у которых все впереди, зная, что лично у тебя, почти наверняка, все закончено?

Я с сожалением вздохнул.

Над крышами соседних домов занимался рассвет. Неосознанно любуясь сменой красок, я докурил сигарету, после чего вернулся в комнату и достал телефон. Написал маме, что вернулся. Увидел непросмотренное сообщение от Райли. Он говорил, что знает о моем выходе из больницы и спрашивал, не хочу ли я прилететь в Лондон.

«Не хочу», — написал я и стер. Подумал, что сейчас ломать голову над более дипломатичным ответом мне лень и я напишу ему завтра. Лег прямо в одежде на диван, да так и заснул.

Утром пришла мама. Мы крепко обнялись. За чаем поболтали обо всем. Я рассказал про экспедицию и про наши уникальные способности. Максимально умолчал про больницу. Мы порассуждали, куда можно пойти работать, и имеет ли смысл оставаться в Питере. Мама рассказала, что отец на несколько дней уехал с друзьями за город. Она предлагала позвонить ему, чтобы вернулся, но я отмахнулся от этой идеи: куда спешить? Я-то теперь точно надолго дома. Скрыть от нее реальное положение дел с рукой мне удалось — ушла мама спокойная и довольная моим возвращением.

Следующие пару недель я бесцельно болтался по городу, сидел на лавочках в скверах. Гулял по набережным. Смотрел, как лето завоевывает пространство и растекается по улицам. Как начинает светлеть по ночам.

В один из таких дней мое созерцание прервал звонок телефона. Это оказался Боровский.

— Здравствуйте, Алексей. Можете говорить? Мы сняли лабораторию в Санкт-Петербурге, но тут требуется ремонт и перепланировка, вы сможете приехать, обсудить проект?

— Когда? — я бросил взгляд на часы.

— Когда сможете? — Боровский был удивительно учтив, похоже с ним серьезно поработали.

Я рассеянно огляделся по сторонам, пытаясь понять где нахожусь. Был я на Гороховой улице. Кроме того, планировал где-то пообедать и хотелось сделать это до встречи с Ярославом.

— Через пару часов?

— Хорошо.

Боровский отключился, но я даже шага сделать не успел, как телефон зазвонил снова. Теперь это был Виктор.

— Привет, Лех. Я тебе организовал развлечения в НМИЦ Вредена. Сможешь быть у них сегодня часам к пяти? Примет врач Прокофьев, распишет тебе дальнейшую программу реабилитации.

— А сам ты не приедешь? — я снова посмотрел на часы, пытаясь понять, успеваю или нет.

— Так-то у меня своя работа есть, я же не могу быть твоей нянькой до конца жизни, — усмехнулся Виктор.

— Ладно. Кидай адрес и контакты. Ты собираешься в Лондон?

— Да, — нехотя отозвался Виктор. — Ты бы тоже мог.

— Нет, — жёстче, чем хотелось бы ответил я.

Что мне делать сейчас в Лондоне? Больше полугода прошло с момента, как я выпал из обоймы. За это время они наверняка шагнули далеко вперед. Они исследовали разрыв, учились им управлять, пока я учился управлять собственной рукой. Да кроме того, и страх перед экспериментами, которым я обзавелся после истории с бутылкой никак не сближал меня с Лондоном.

— Я отправил контакт Прокофьева, позвони вечером рассказать, как впечатления.

— Хорошо. На связи.

Лабораторию Боровский снял на самой окраине. Из дома мне будет удобно туда добираться, но сейчас пришлось покрутиться по городу. Такси брать не стал, воспользовался сначала автобусом, а после аутентичным питерским метро. Выйдя из подземки, прошелся пешком по индустриальному кварталу и зашел в чистенькое светлое здание. Внутри оно было без отделки: в бетоне со свободной планировкой. Боровский сидел на контейнере с грунтовкой и, размахивая руками в своей привычной экспрессивной манере, что-то задвигал рабочим. Заметил меня, свернул разговор, соскочил со своего насеста и пошел навстречу.

— Спасибо, что приехали, — при разговоре со мной он кардинально менял манеру поведения. — Посмотрим планы?

Боровский кивнул в сторону стоящего у окна передвижного стола, на котором были раскиданы бумажные чертежи. Я давно не видел такого архаичного подхода. С удивлением перебрал большие плотные листы, на которых от руки были качественно отчерчены предполагаемые помещения.

— Черчение снимает стресс, — внезапно сказал Боровский, указав на листы.

— Ты сам это нарисовал? — я снова пораженно уставился на бумагу.

— Начертил. Это чертежи, а не рисунки, Алексей Юрьевич.

— Можно просто Леша.

С чертежами мы провозились довольно долго. У Боровского был очень правильный педантичный подход. Он расписал всю лабораторную деятельность, рассчитал частотность использования оборудования, и каждое предложенное им помещение имело четкое обоснование своего существования и расположения. Боровский так логически точно отбивал все мои предложения, что меня охватил азарт. Хотелось найти хоть что-то, в чем он не прав. Но в этот раз меня настигла неудача — Ярослав все продумал.

— Я могу подтвердить руководству, что вы согласовали план лаборатории? — он упорно продолжал выкать и через раз звать меня по имени-отчеству. То, что я его каждый раз поправлял, пока не помогало.

Я милостиво разрешил все подтвердить и, глянув на часы, понял, что уже опаздываю в НМИЦ Вредена, на встречу к Прокофьеву.

Мне требовалось отделение медицинской реабилитации. Оказалось — это один из самых больших корпусов внутри больничного комплекса. Вдоль всего его фасада тянулся длинный бассейн. Стеклянные стены позволяли разглядеть дорожки и отдельные зоны с разной глубиной для лечебных занятий. Вход в само здание оказался в торце, так что, пока я его искал, бассейн успел разглядеть полностью.

Кабинет Прокофьева располагался на втором этаже, но самого доктора там не было. Я нашел его рядом, в тренажерном зале, где он гонял тщедушного паренька. Доктор оказался дородным крупным мужчиной. На вид ему было лет около сорока. Сразу как я представился, он с профессиональным интересом перевел взгляд на мою руку и без всякого вступления велел:

— Ну-ка, покажите, что там у вас. Сами сначала покрутите, как можете.

Я выжал из руки все, что смог.

— Да, не густо, — доктор ухватил мою конечность своими лапищами и покрутил сильнее, от чего у меня в буквальном смысле слезы выступили на глазах. — И в пальцах ничего не держится? Возьмите бумажку.

Он сунул мне в руку какой-то листок, который вытащил из кармана. Листок ни секунды не задержался в руке и печально опустился на пол.

— Наноагентов нет? — Прокофьев внимательно смотрел мне в глаза.

Я покачал головой, и он внезапно воодушевленно потер руки.

— Круто! Виктор сказал, нужна только реабилитация? Вы же понимаете, что вернуть полную работоспособность руке только консервативным лечением после такой травмы нельзя?

Я растерялся.

— А что, можно еще что-то сделать?

— Ну да, можем посмотреть, какие участки совсем не рабочие, я так вижу, с суставами явная проблема. И в несколько операций заменить их искусственными компонентами. Можно вырастить кусочки тканей и трансплантировать их в места, где это возможно, а в остальных оставить металлические элементы.