Зимний сад - Ханна Кристин. Страница 18

Джефф по-прежнему не понимал ее. Он твердил, что нужно поплакать и тогда станет легче, – будто от пары слезинок все сразу наладится.

Глупее ничего не придумаешь. Она уже знала, что слезы не помогают, потому что плакала каждую ночь. И сколько бы раз она ни просыпалась в слезах, это нисколько не облегчало страдания, скорее наоборот. Выплескивать горе нет толку, выкарабкаться можно, лишь заглушив его.

Так что она натягивала широкую улыбку, ходила на работу и с безудержным рвением набрасывалась на любые дела. Лишь когда девочки разъехались на учебу, Мередит наконец осознала, как утомила ее эта игра в нормальную жизнь. Не помогало делу и то, что с самых поминок ей ни разу не удалось выспаться; к тому же у них с Джеффом не было ни единой темы для разговора.

Она пыталась объяснить, какой холод и онемение чувствует, но он словно отказывался понимать. Ей нужно «выпустить пар», так он считал. Что бы, черт возьми, это ни означало.

Впрочем, она и сама не слишком рвалась с ним беседовать – бывало, что за весь день они обходились одними кивками. Может, ей и правда стоило больше стараться.

Она вымыла чашку из-под кофе, оставила ее на сушилке и спустилась в кабинет, где Джефф обычно работал над книгами. Тихонько постучавшись, отворила дверь.

Джефф сидел за письменным столом, купленным много лет назад. Они тогда нарекли эту комнату писательским уголком и, празднуя покупку, занялись любовью прямо на этом столе.

Однажды ты станешь звездой. Новым Рэймондом Чандлером.

Вспомнив тот день, она улыбнулась – пусть и печально было осознавать, что они уже перестали разделять друг с другом мечты и разошлись по разным путям.

– Как продвигается книга? – спросила она, прислонившись к дверному косяку.

– Надо же. Ты уже лет сто об этом не спрашивала.

– Серьезно?

– Серьезно.

Мередит нахмурилась. Ей всегда нравилось, как он пишет. В самом начале их брака, когда Джефф еще был неопытным журналистом, она читала каждую написанную им строчку. А когда он рискнул попробовать себя в прозе, именно Мередит стала его первым и главным критиком. По крайней мере, так он утверждал. Книга еще не нашла своего издателя, но Мередит всем сердцем верила в нее – верила в Джеффа. И очень обрадовалась, когда он наконец приступил к чему-то новому. Говорила ли она ему это?

– Прости, Джефф, – произнесла она, подойдя ближе. – Я в последнее время сама не своя. Дашь почитать то, что уже готово?

– Конечно.

Увидев, как легко вызвать его улыбку, она ощутила укол совести. Ей захотелось поцеловать его. Прежде поцелуи давались ей так же легко, как дыхание, но теперь стали чем-то из ряда вон выходящим, и Мередит никак не могла решиться на этот шаг. Она мысленно внесла в список дел еще один пункт: Прочитать книгу Джеффа.

Он откинулся в кресле. Его улыбка была почти убедительной, но после двадцати лет брака Мередит не могла не разглядеть скрывавшуюся за ней уязвимость.

– Давай поужинаем где-нибудь и сходим в кино, – предложил он. – Тебе нужен отдых.

– Лучше, наверное, завтра. Сегодня надо оплатить для мамы пару счетов.

– Ты пашешь как сумасшедшая.

Мередит терпеть не могла, когда он говорил подобную ерунду. От чего, интересно, она должна отказаться? От работы? ухода за мамой? домашних дел?

– Со смерти папы прошло всего две недели. Будь снисходительнее.

– И ты к себе тоже.

Она представления не имела, что это значит, и ей было, в общем-то, наплевать.

– Мне пора. Увидимся вечером. – Она похлопала его по плечу.

Мередит вывела собак на огороженную часть двора, после чего поехала к дому родителей.

К дому матери.

Поправив себя, почувствовала острую боль, но постаралась ей не поддаваться.

Вскоре Мередит вошла в дом, закрыла за собой дверь и позвала мать.

Ответа не последовало – впрочем, как обычно.

Мать была в парадной столовой, которой пользовались в особых случаях. Она сидела за столом и бормотала что-то по-русски, разложив перед собой все украшения, подаренные мужем за годы брака. Рядом стояла роскошная шкатулка – давний рождественский подарок от Нины и Мередит.

Горе тяжело отразилось на красивом лице матери: щеки запали, заострив скулы, а словно обескровленная кожа была почти того же цвета, что седина. И только по глазам – необычайно голубым по контрасту с мертвенной бледностью – еще узнавалась та женщина, какой она была всего месяц назад.

– Привет, мам, – сказала Мередит, подойдя к ней. – Чем занимаешься?

– Смотри, сколько у нас украшений. Где-то тут должна быть и моя бабочка.

– Ты куда-то собираешься?

Мать резко вскинула голову. Встретившись с ней взглядом, Мередит увидела в голубых глазах смятение.

– Мы можем продать их.

– Нам незачем продавать твои украшения, мам.

– Вот увидишь, скоро они перестанут выдавать деньги.

Перегнувшись через плечо матери, Мередит собрала в кучу все побрякушки. Настоящих драгоценностей среди них не было – папа делал подарки от души, не стремясь выбрать что-нибудь подороже.

– Не волнуйся за счета, мам. Я буду их оплачивать.

– Ты?

Мередит кивнула и помогла матери встать, удивившись послушности, с которой та поднялась вместе с ней по лестнице.

– А с бабочкой все в порядке?

Мередит снова кивнула.

– Все хорошо, мам, – сказала она, укладывая ее в постель.

– Слава богу, – выдохнула мать и закрыла глаза.

Мередит долго стояла рядом, наблюдая, как та спит. Наконец она потрогала ее лоб – не горячий – и осторожно убрала упавшую на глаза матери прядку седых волос.

Убедившись, что мать крепко заснула, она спустилась и позвонила на работу.

Дэйзи ответила с первого же гудка.

– Офис Мередит Уитсон-Купер.

– Привет, Дэйзи, – все еще хмурясь, сказала Мередит. – Я сегодня поработаю из «Белых ночей». Мама ведет себя странновато.

– Горе доведет и не до такого.

– Да уж, – проговорила Мередит, вспомнив, как часто сама просыпается среди ночи в слезах. Вчера она была такой изможденной, что добавила в кофе апельсиновый сок вместо соевого молока и успела выпить полчашки, прежде чем это заметила. – Не поспоришь.

Если Мередит, как говорил муж, в первые недели пахала как сумасшедшая, то к концу января и впрямь оказалась на грани безумия. Она видела, что Джефф уже теряет терпение, даже начинает злиться. Из раза в раз он советовал ей нанять кого-нибудь для ухода за матерью, или сам предлагал помочь, или – что было хуже всего – просил проводить больше времени с ним. Но как же ей выкроить время – с таким-то количеством дел? Она взяла было к матери в дом экономку, но закончилось все полным крахом. После недели в «Белых ночах» бедняжка внезапно уволилась, объяснив, что хозяйка следит за каждым ее движением и запрещает к чему-либо прикасаться.

И вот, пока Нина была бог знает где, а мать с каждым днем вела себя все более странно и отчужденно, Мередит приходилось все делать самой. Она дала папе слово, что будет присматривать за матерью, и не могла его подвести. Поэтому она продолжала идти вперед и делать все необходимое. Только находясь в движении, ей удавалось подавлять боль.

Рутина стала ее спасением.

Каждое утро Мередит вставала чуть свет, пробегала свои четыре мили, готовила завтрак для мужа и матери и уходила на работу. К восьми часам она уже была в офисе. В полдень заезжала в «Белые ночи», чтобы проведать мать, оплатить счета или прибраться в доме. Потом до шести снова работала, по дороге забегала в магазин за продуктами, часов до семи или восьми сидела у матери, и если та особенно не чудила, то к восьми тридцати возвращалась домой и ела то, что они с Джеффом успевали сварганить на ужин. Ровно в девять она засыпала на диване и каждый раз, как по часам, просыпалась в три ночи. Единственным плюсом в этом бешеном ритме была возможность пораньше позвонить Мэдди, которая жила в другом часовом поясе. Иногда только телефонные разговоры с дочерями помогали ей продержаться до конца дня.