Зимний сад - Ханна Кристин. Страница 19

Время едва перевалило за полдень, когда она, уже уставшая как собака, позвонила по внутреннему телефону Дэйзи:

– Я поеду домой на обед, вернусь через час. Сможешь отправить Гектору отчеты по складу и напомнить Эду, чтобы выслал мне информацию про виноград?

Дэйзи тут же возникла на пороге ее кабинета.

– Я за тебя беспокоюсь, – сказала она, прикрыв дверь.

Мередит была тронута.

– Спасибо, Дэйзи, но я в порядке.

– Ты слишком себя изнуряешь. Ему бы вряд ли это понравилось.

– Знаю, Дэйзи. Спасибо.

Проводив ее взглядом, Мередит схватила сумку и ключи от машины и вышла из офиса.

На улице снова шел снег, повсюду – на парковке и на дорогах – превращаясь в слякоть.

Мередит медленно подъехала к дому матери, припарковала машину и вошла. Повесив пальто в прихожей, она позвала мать.

В ответ – тишина.

Порывшись в холодильнике, Мередит отыскала готовые вареники, размороженные накануне, и пластиковый контейнер с супом из чечевицы. Уже собираясь подняться в комнату матери, Мередит заметила темную фигуру в зимнем саду.

Да сколько же можно…

Она натянула пальто и сквозь метель побрела к саду.

– Мама, – сказала она, не сдерживая отчаяния, – пора бы уже прекращать. Пойдем-ка в дом. Я разогрею тебе вареники и суп.

– Из ремня?

Мередит отрицательно покачала головой. Похоже, мать снова бредит.

– Пойдем. – Она помогла матери подняться – та была босая, ноги посинели от мороза – и проводила на кухню, где укрыла большим пледом и усадила за стол. – Ты в порядке?

– Не беспокойся за меня, Оля, – сказала мама, – лучше проведай нашего львенка.

– Мама, это я, Мередит.

– Мередит, – повторила мать, как бы не понимая.

Мередит нахмурилась. Мать все меньше походила на человека в здравом уме. Это уже не скорбь, а кое-что посерьезнее.

– Мам, давай сходим к доктору Бернсу?

– Что мы ему отдадим?

Мередит вздохнула, разогрела в микроволновке вареники с бараниной и переложила на холодную тарелку. Проделав то же самое с супом, она поставила еду на стол перед матерью.

– Осторожно, не обожгись. Я схожу за твоей одеждой и позвоню доктору. Ты пока посиди, хорошо?

Поднявшись на второй этаж, она позвонила Дэйзи и попросила ее записать мать на прием к доктору Бернсу. Затем с вещами спустилась к матери и помогла ей встать из-за стола.

– Ты все съела? – удивилась Мередит. – Отлично. – Она натянула на мать свитер, помогла ей надеть носки и теплые сапоги. – Надевай пальто. Я заведу машину.

Когда она вернулась за матерью, та стояла в прихожей и криво застегивала пальто.

– Вот так, мам. – Мередит застегнула все пуговицы заново. И тут почувствовала, что пальто почему-то теплое. Засунув руку в карман, она нащупала там вареники – по-прежнему горячие, в пропитанных жиром бумажных салфетках. Это еще что?

– Для Ани, – сказала мама.

– Я знаю, что это твое, – нахмурившись, ответила Мередит. – Дай-ка я сложу их тут, хорошо? – Она переложила вареники в керамическую миску, стоявшую на консольном столике. – Поехали, мам.

Она вывела мать из дома и посадила в свой внедорожник.

– Откинься на спинку. Поспи немного. Ты, наверное, валишься с ног.

Она завела мотор и поехала в город, где припарковалась возле кирпичного здания кашмирской больницы.

За стойкой регистрации сидела ее старая знакомая, Джорджия Эдвардс, – все такая же бойкая красотка, какой она была и в старшей школе Кашмира.

– Привет, Мер, – улыбнулась она.

– Привет, Джорджия. Дэйзи записала на прием мою маму?

– Ты же знаешь Джима. Он готов на все ради вашей семьи. Можете проходить в приемную номер один.

Только возле самой приемной мать, кажется, сообразила, куда попала.

– Это просто смешно, – сказала она, выдергивая руку, за которую ее держала Мередит.

– Спорь сколько хочешь, – ответила Мередит, – но мы все равно идем к доктору.

Мать расправила плечи, подняла подбородок и ускорила шаг. В приемной она села на единственный стул.

Мередит закрыла дверь.

Через пару минут в комнату, улыбаясь, вошел доктор Джим Бернс. Его добрые серые глаза и лысая голова, похожая на бильярдный шар, напомнили Мередит об отце. Джим Бернс много лет был папиным партнером по гольфу, а отец Джима – папиным близким другом. Доктор Бернс крепко обнял Мередит, как бы говоря, что соболезнует ей и тоже тоскует по Эвану.

– Ну что, – сказал он, когда они разомкнули объятия, – как поживаете, Аня?

– Спасибо, Джеймс, я в порядке. Сам знаешь, Мередит любит понервничать.

– Можно вас осмотреть? – спросил он.

– Пожалуйста, – сказала мама. – Только в этом нет смысла.

Джим провел обычный осмотр, как при простуде, затем что-то записал в ее карточке и спросил:

– Какой сегодня день, Аня?

– Тридцать первое января две тысячи первого года, – сказала она, и в ее взгляде читалась ясность и уверенность. – Сегодня среда. В стране новый президент, Джордж Буш-младший. Столица нашего штата – Олимпия.

Джим помолчал.

– Как вы, Аня? Если серьезно?

– Сердце бьется. Легкие дышат. Ложусь спать, потом просыпаюсь.

– Возможно, вам следует обратиться к специалисту.

– К какому же?

– К тому, с кем можно поговорить о вашей утрате.

– О смерти нечего говорить. Вы, американцы, считаете, что разговоры способны что-то изменить. Это не так.

Он кивнул.

– А моей дочери, пожалуй, специалист бы не помешал.

– Хорошо, – сказал доктор, снова что-то черкнув в карточке. – Я пообщаюсь немного с Мередит, а вы пока посидите в приемной, ладно?

Ничего не ответив, мать вышла из кабинета.

– С ней что-то не так, – сказала Мередит, как только они с доктором остались одни. – Она то и дело бывает дезориентирована, плохо спит, а сегодня набила карманы едой и говорила о себе в третьем лице. Постоянно переживает за какого-то львенка и назвала меня Олей. По-моему, она путает свои сказки с жизнью. Вчера она бормотала одну из них себе под нос… как будто для папы. Ей всегда тяжело давалась зима, но сейчас дело не в этом. С ней правда что-то не так. Может быть, это Альцгеймер?

– По-моему, она в здравом уме.

– Но…

– Дай ей время, чтобы справиться с болью.

Мередит попыталась возразить, но он перебил:

– Каждый справляется так, как может. Они были женаты пятьдесят лет, а теперь она осталась одна. Просто старайся ее слушать и говорить с ней. И пореже оставляй в одиночестве.

– Уж поверь, Джим, она будет одинокой что со мной, что без меня.

– Значит, разделяй с ней ее одиночество.

– Ясно, – сказала Мередит. – Спасибо, Джим, что согласился принять нас. Отвезу ее домой и вернусь на работу. Нужно успеть на встречу к четверти третьего.

– Если хочешь, я выпишу тебе рецепт на снотворное. Мне кажется, тебе надо слегка сбавить темп.

Получай Мередит по десять долларов всякий раз, когда кто-нибудь – особенно ее муж – давал ей подобный совет, она могла бы уже загорать где-нибудь в Мексике.

– Ты прав, Джим, – сказала она. – Как же я сама не подумала.

В невыносимо жаркий день, спустя месяц с лишним после отъезда из штата Вашингтон, Нина стояла в толпе отчаявшихся, измученных беженцев. Со всех сторон ее окружали люди, сгрудившиеся возле грязных, обвисших шатров. Эти люди находились в критическом положении: многие были ранены или пережили насилие, но все проявляли поразительное мужество. Изнемогая от жары и пыли, они прошли несколько миль за ведерком воды и ждали пару часов, прежде чем волонтеры Красного Креста выдали им немного риса, – но дети, вопреки всему, продолжали играть в грязи, и, помимо плача, то и дело звучал смех.

Нина была не менее грязной, уставшей и голодной, чем остальные. Она прожила в этом лагере уже две недели, а перед этим моталась по Сьерра-Леоне, прячась, перебираясь ползком, чтобы ее не заметили и тоже не подстрелили и не изнасиловали.

Она присела на корточки над высохшей красноватой грязью. Вокруг не смолкал гул: насекомые, голоса, шум двигателей вдали. Слева, над армейской палаткой, висел потрепанный флаг с красным крестом. Сотни раненых терпеливо дожидались помощи, стоя в очереди.