Зимний сад - Ханна Кристин. Страница 5

– Мои милые, – сказал папа, входя на кухню. Он выглядел бледным и хрупким, его плечи, прежде широкие, совсем иссохли из-за потери веса. Подойдя к столу, он положил ладони на плечи жене и дочери, слегка подтолкнув их друг к другу. – Люблю, когда мы обедаем вместе.

Мать натянуто улыбнулась и отрывисто, с акцентом, сказала:

– Я тоже.

– И я, – отозвалась Мередит.

– Ну и славно, – кивнул папа и уселся за стол.

Мать поставила на стол поднос, на котором лежали теплые, слегка смазанные маслом ломтики кукурузного хлеба с сыром фета, положила по кусочку каждому на тарелку, а затем налила всем порцию супа.

– Я заглянул сегодня в питомник, – сказал папа.

Мередит кивнула и заняла стул рядом с ним.

– Видел, наверное, что там в дальней части сектора «А»?

– Ага. Тяжело нам приходится с этим склоном.

– Эд и Аманда уже решают вопрос. Не волнуйся насчет урожая.

– Даже не собирался. Вообще-то у меня другая идея.

Она попробовала суп, наваристый и невероятно вкусный: душистый бульон шафранового цвета, домашние фрикадельки из баранины и нежная яичная лапша. Не сдерживай Мередит себя, точно умяла бы целую кастрюлю, и тогда вечером не избежать еще одной пробежки длиной в милю.

– Что за идея?

– Мне кажется, нужно вместо яблонь посадить там виноград.

Мередит медленно отложила ложку:

– Виноград?

– «Голден делишес» перестали быть нашими лучшими яблоками. – Предвидя ее возражения, отец поднял ладонь: – Знаю, знаю. Мы построили на «голден делишес» весь бизнес, но времена изменились. Серьезно, Мередит, скоро две тысячи первый год, будущее за виноделами. Мы как минимум сможем производить «ледяное вино» и вино позднего сбора.

– В нынешней обстановке? На рынках Азии по-прежнему падает спрос, и перевозить туда фрукты приходится за огромные деньги. Конкуренция только растет. Боже, пап, наша прибыль в прошлом году упала на двенадцать процентов, и не похоже, чтобы в этом году что-то изменилось. Мы едва покрываем издержки.

– Тебе стоит послушать отца, – сказала мать.

– Ой, мам, даже не говори ничего. Ты не была на складе ни разу с тех пор, как мы обновили систему охлаждения. И вообще, когда ты в последний раз читала наши годовые отчеты?

– Хватит, – вздохнул папа. – Я не хотел затевать ссору.

Мередит встала:

– Мне пора на работу.

Она отнесла тарелку в раковину и помыла ее. Перелив остатки супа в пластиковый контейнер, который затем втиснула в переполненный холодильник, вымыла и кастрюлю тоже. В тихой кухне кастрюля громко лязгнула о сушилку.

– Было очень вкусно. Спасибо, мам.

Мередит торопливо попрощалась и выскользнула из кухни. Надев в прихожей пальто, вышла на крыльцо и вдохнула студеный воздух. Сзади подошел отец.

– Ты же знаешь, как она переносит декабрь и январь. Зима для нее тяжелое время.

– Знаю.

Он привлек ее к себе и крепко обнял.

– Вам обеим надо прилагать больше усилий.

Мередит больно укололи его слова. Он твердил это всю ее жизнь, но ей хотя бы раз хотелось услышать, что прилагать больше усилий вообще-то следует матери.

– Буду стараться, – сказала она, подыгрывая, как и всегда, этому маленькому спектаклю. И она правда будет стараться. Она никогда не переставала, хотя и знала, что им с матерью все равно не удастся сблизиться. Слишком много воды уже утекло. – Люблю тебя, пап, – сказала она и чмокнула его в щеку.

– И я тебя, Бусинка. – Отец ухмыльнулся: – И подумай о винограде. Может, я еще успею перед смертью побыть виноделом.

Мередит терпеть не могла подобные шутки.

– Очень смешно.

Оставив отца, она залезла в свой внедорожник, завела двигатель и, включив задний ход, развернула машину. Сквозь кружевной узор на стекле она увидела в окне гостиной силуэты родителей. Отец обнял и поцеловал мать, и они закружились в неловком танце – наверное, даже без музыки. Папе, впрочем, музыка и не требовалась – он часто говорил, что в его сердце всегда звучат песни о любви.

Мередит ехала на работу, но эта трогательная картина еще долго стояла у нее перед глазами. Сосредоточившись на текущих делах, Мередит до конца рабочего дня ломала голову, как увеличить прибыль, и сидела на нескончаемых совещаниях по управлению и стратегии, и все это время снова и снова вспоминала родителей, которые казались такими влюбленными.

Сказать по правде, она никогда не могла понять, как можно страстно обожать мужа и при этом ненавидеть своих детей. Впрочем, не совсем так. Мать не ненавидела Нину и Мередит. Они были ей безразличны.

– Мередит?

Она резко подняла взгляд. На пару мгновений она так глубоко погрузилась в мысли, что даже забыла, где находится. Это ее кабинет. А перед ней – отчет о вредителях.

– Ой, это ты, Дэйзи. Извини. Я не услышала, как ты стучишься.

– Я ухожу домой.

– Разве уже так поздно? – Мередит взглянула на часы: шесть тридцать семь. – Черт. Вот зараза. Я опаздываю.

Дэйзи рассмеялась.

– Вечно ты сидишь допоздна.

Мередит стала аккуратно складывать бумаги в стопочки.

– Только не гони, – сказала она, и обе улыбнулись. – И не забудь, что завтра в девять к нам на встречу приедет Джош из Яблочной комиссии. Кофе и пончики обязательны.

– Поняла. Хорошего вечера.

Мередит привела стол в порядок и направилась к выходу.

На улице уже бушевала настоящая метель, дорога была едва различима. Хотя стеклоочистители работали на полную мощность, толку от этого было мало, фары машин, мчавшихся навстречу, мгновенно слепили. Даже зная путь как свои пять пальцев, Мередит решила снизить скорость и держаться ближе к обочине. Она с улыбкой вспомнила, как в первый и единственный раз попыталась научить Мэдди ездить за рулем в снегопад. Мам, это просто метель, даже не гололед. Необязательно ехать так медленно. Я бы пешком добралась быстрее.

В этом вся Мэдди. Вечно куда-то спешит.

Дома Мередит, едва захлопнув за собой дверь, поспешила на кухню. Взглянула на часы и поняла, что опоздала. Опять.

Она бросила сумку на столешницу.

– Джефф?

– Я тут.

Голос донесся из гостиной. Муж стоял возле мини-бара, купленного в конце восьмидесятых, и наливал себе выпить.

– Прости, что опоздала. Метель…

– Ага. – Он знал не хуже нее, что она просто засиделась на работе. – Тебе чего-нибудь налить?

– Да. Белого вина.

Глядя на него, Мередит не понимала, что чувствует. Джефф был по-прежнему красив: русые волосы, едва тронутые сединой у висков, квадратный волевой подбородок и глаза цвета стали, в которых словно всегда пряталась улыбка. Несмотря на волчий аппетит и пренебрежение физической активностью, Джефф оставался почти таким же поджарым, как в молодости. Он был одет в привычные линялые «ливайсы» и старую футболку с «Перл Джем».

Он протянул ей бокал.

– Как прошел день?

– Папа хочет выращивать виноград. А мама опять сидела в зимнем саду. Скоро точно подхватит воспаление легких.

– Твоя мать даст фору любому айсбергу.

Мередит вдруг подумала, как много лет они провели вместе, как сильно эти годы связали их. Он составил мнение о ее матери больше двадцати лет назад, и с тех пор мама не давала повода его изменить.

– Это уж точно.

Она прислонилась к стене. Прошедший день, такой беспокойный, бешеный, суматошный, – как, впрочем, и все дни этой недели, а то и месяца – вдруг накрыл ее тяжелой волной усталости, и она опустила веки.

– Я дописал сегодня главу. Небольшую, всего-то семь страниц, но, по-моему, вышло неплохо. Я тебе ее распечатал. Мередит? Мер?

Она открыла глаза и поймала на себе взгляд мужа. Заметив между его бровей морщинку, спросила себя, сказал ли он что-нибудь важное, попыталась вспомнить, но не смогла.

– Прости. Тяжелый день.

– У тебя каждый день тяжелый.

Мередит не поняла, осуждает он или констатирует факт.

– Ты же знаешь, как бывает зимой.

– И весной тоже. И летом.

Значит, все-таки осуждает. Всего год назад она бы спросила, почему они так отдалились; рассказала бы, как устала вязнуть в рутине и как сильно скучает по девочкам. Но теперь такой откровенный разговор казался невозможным. Пропасть между ними становилась все шире и шире, будто пятно разлитых чернил, и Мередит даже не помнила, почему и когда это началось.