Археолог: заветный ключ (СИ) - Рудин Алекс. Страница 13

А с западной стороны, на широких растрескавшихся ступеньках у входа в собор сидел тощий старик с длинной седой бородой. Старик был одет в грязную монашескую рясу. Тёмные внимательные глаза на худом морщинистом лице смотрели прямо на меня.

— Вам плохо? — спросил я старика. — Может быть, нужна помощь?

Высокая тень собора падала на монаха. Одна половина его лица была в тени, другая — освещена ярким дневным солнцем. Кожа под солнцем казалась коричневой, словно обожжённая глина.

Монах молчал, не отводя от меня спокойного взгляда.

Я пожал плечами, сошёл с дорожки на траву и направился прямо туда, откуда доносились голоса.

Июль 1240-го года. Великий Новгород

В низкую дверь спальни постучали.

Жена испуганно взглянула на Александра, прижалась к нему горячим плечом.

Александр успокаивающе погладил супругу по большому животу, выступавшему через сорочку.

— Кто там? — спросил строго, но без раздражения.

Александр знал, что у жены его зря беспокоить не станут — Саше вот-вот рожать. Если стучат, значит, дело серьёзное.

— Беда, княже! — раздался из-за двери голос Гаврилы Олексича. — На вече смута, народ в кулаки кинулся!

Александр ласково набросил на жену шёлковое покрывало. Сам поднялся с постели, одёрнул рубаху.

— Войди!

Гаврила Олексич протиснулся в дверь. Не глядя на постель, поклонился:

— Прости, княгиня! Срочное дело.

И повернулся к Александру:

— Бояре поспорили. Одни хотят собирать войско, другие кричат, что надо отправлять послов к Тевтонскому ордену — просить мира. Ничего решить не могут. Ну, и народ всколыхнулся, как бы до бунта не дошло. Надо ехать!

Кулаки Александра сжались. Поневоле всплыла в памяти та давняя зима, голодный и беспощадный новгородский бунт. Кричащая толпа в кремле, раскачивание саней и комья снега из-под конских копыт.

Позади сдавленно охнула жена.

— Пусть седлают коней, — сказал Александр Гавриле Олексичу. — Ты со мной поедешь. И ещё пятерых дружинников возьми.

— Не мало, княже?

Александр даже не задумался.

— Хватит. Силой всё равно не возьмём. Говорить надо.

На этот раз вече собралось в самом Детинце у толстых каменных стен Великой Софии. Словно люди чувствовали, что одна лишь вера сможет защитить их от врагов, которые со всех сторон подступили к Новгороду.

Крик стоял такой, что бояре не слышали посадника и друг друга. Толпа бушевала вокруг храма, а по трещавшему мосту через Волхов всё прибывали и прибывали новые людские волны со Славенского и Плотницкого концов.

Посадник Степан Твердиславович и владыка Спиридон надорвали глотки, пытаясь утихомирить народ.

Князь с дружинниками шагом пробрались через мост, оттесняя конями ослепших от ярости горожан. Дружинники держались за рукояти мечей, не доставая их из ножен.

Въехав в кремль, князь соскочил с коня. Отдал поводья Ратше — ближнему дружиннику и пошёл прямо через толпу к собору Святой Софии.

Остановился на вечевой площади. Ни на кого не глядя, снял с головы шапку, крытую красным сукном и обшитую собольим мехом. Перекрестился на золочёные главы храма и поклонился в пояс.

Глядя на князя, народ приутих. Некоторые начали креститься.

По-прежнему ни на кого не смотря, князь неторопливо поднялся на деревянное возвышение к посаднику и владыке. Шапку он так и держал в руке и встал перед горожанами с непокрытой головой. Стоял молча, пока вече не утихло.

— О чём спорите, новгородцы? — веско спросил Александр. — Враг пришёл на вашу землю. Разоряет ваши деревни, перехватывает ваши торговые пути.

Боярин Онаний поднялся со скамью, злобно взглянул на молодого князя, который своим спокойствием почти утихомирил вече.

— Шведы далеко, — сварливо сказал он. — А ижорцы — наши данники, а не новгородцы.

— Сегодня шведы побьют ижорцев, — согласился Александр. — И поставят на Неве крепость. А завтра — захватят Ладогу и подступят к самому Новгороду.

— Шведы к Ладоге не пойдут, — возразил Онаний. — Полтора десятка кораблей — невеликая сила. А что крепость поставят — так заключим договор с орденом и отправим войско эту крепость сжечь.

— Мой боярин Гаврила Олексич, — спокойно ответил Александр, — отправлял лазутчиков к шведскому лагерю. Кораблей у них не полтора десятка, а все пять. И воинов как бы не пять тысяч.

— Брехня! — вскипел Онаний.

Александр поднял бровь.

— Брехня? А слышал ты, боярин Онаний, про письмо Папы Римского к шведскому королю и магистру Тевтонского ордена?

Александр поднял глаза на притихшую толпу, которая жадно ловила его слова.

— Вы слышали про это письмо, новгородцы?

Степан Твердиславович побледнел. На тайных сходах бояре между собой решили молчать о письме Папы Римского, в котором он призывал шведов и немцев объединиться для войны с Русью.

Молчали бояре потому, что надеялись через купцов договориться с Тевтонским орденом и заключить мир. Хотя бы и уступив небольшие земли на западе.

Пора вмешаться, решил Степан Твердиславович и выступил вперёд.

— Про письмо Папы Римского нам известно. Для того и созвали вече, чтобы рассказать о письме всем новгородцам и вместе решить — как быть. Что думаешь ты, князь?

Александр прищурился.

— Я думаю, надо собирать войско и ударить на шведов. Крепость у них только начата, за стенами отсидеться не смогут. Нападём неожиданно, прижмём к реке и одолеем.

Толпа одобрительно зашумела.

— Верно князь говорит! Верно! Собрать войско!

— А если в это время немцы нападут на Псков? — спросил посадник. — Где взять войско для подмоги псковичам?

— У Пскова крепкие стены, — ответил Александр. — Не один приступ можно отбить. А тем временем и мы подоспеем.

Посадник покачал головой.

— Если Псков не устоит, то и Новгороду придётся трудно. Рисковать нельзя. Нам лучше сохранить Псков, чем Ладогу. Ладожская крепость старая, отбить её у шведов обратно будет легко. А Псков — твердыня.

Посадник говорил размеренно, нарочно успокаивая толпу. И толпа слушала и слушалась.

— Если собрать войско и ударить неожиданно, — сказал Александр, — можно разбить шведов на Ижоре. Тогда и Ладога уцелеет, и немцы остерегутся идти к Пскову без шведской подмоги.

— А если войско не успеет вернуться? — возразил посадник. — Или шведы окажутся сильнее? Сам же говоришь, что их чуть ли не пять тысяч.

Он смотрел теперь прямо на князя, а краем глаза следил за боярином Онанием. Онаний опустился обратно на скамью, но сидел, вытянув шею, и в любой миг мог снова вскочить на ноги.

— Вот что я предлагаю, новгородцы! — сказал посадник. — Пошлём князя с дружиной в Ладогу на помощь ладожскому воеводе. С ним отправим новгородских молодцов, кто захочет. А сами отправим послов к магистру Тевтонского ордена и будем копить большое войско. Так и Ладогу защитим, и Пскову сможем помочь при нужде.

— С одной дружиной в старой крепости встречать пятитысячное войско? — побледнев, спросил посадника Александр.

Ты на смерть князя норовишь послать, боярская морда, хотелось спросить ему. Живо вспомнилось, что в молодости боярин Степан сидел в тюрьме у отца Александра — князя Ярослава. Отомстить, что ли, задумал посадник?

Посадник успокаивающе поднял руки.

— Не пойдут шведы на Ладогу, если узнают, что сам князь туда прибыл с подмогой. А если и пойдут — заберёшь из Ладоги войска с воеводой и отступите к Новгороду. А крепость сожжёте, чтобы не досталась шведам.

Александр взглянул на Гаврилу Олексича. Воевода слегка щурился, спокойно слушая посадника.

— А если ты, князь, не хочешь идти в Ладогу, — продолжил посадник, — воля твоя. Тогда уезжай из Новгорода, а мы себе другого князя найдём, сговорчивее.

Так вот для чего всё это затевалось, понял Александр. Чтобы досадить его отцу, владимирскому князю Ярославу. Прилюдно поспорить с Александром, выгнать его и не давать в разорённый татарами Владимир богатую новгородскую дань.