Опасная близость - Новикова Татьяна О.. Страница 7

Мне срочно нужны деньги. Но я не попрошу их у отца.

Вешаю трубку, попросив маму не перезванивать мне.

Сумма не огромная, но солидная. Знала бы я, что всё так обернется, не стала бы поступать в престижный столичный университет, да ещё и на факультет международных финансов. Но перед первым курсом папа был категоричен:

– Никаких забытых богом ВУЗов. Моей дочери нужен самый лучший, иначе меня партнеры засмеют.

Мне спорить не хотелось. Что я понимала в восемнадцать лет, не заботясь о деньгах, всегда имея их на карточке в неограниченном доступе?

Теперь вот осознаю всю глубину собственного инфантилизма. Почти четыреста тысяч. Неподъемные деньги для обычной студентки. Можно взять в кредит… Только вот мне никто не даст его – потому что официально я не трудоустроена, а работаю по договору подряда. Я пишу Ритке, но у нее таких денег нет. Логично. Откуда бы им взяться?

Больше близких друзей у меня нет, кто мог бы безболезненно дать крупную сумму. Не идти же к богатеньким однокурсникам с мольбой о помощи. Они, конечно, не откажут, бабки у них водятся. Но потом по университету начнут обсуждать и меня, и мою бедность, и даже то, что я готова за крупную купюру на что угодно. Хотя это не так.

Неужели…

Мысль появляется простая и очевидная как никогда.

В моей жизни есть один человек, у которого деньги водятся и который раньше не боялся с ними расставаться.

Правда, сегодня я заявляла этому человеку, что плюну ему в кофе…

Насколько унизительно будет позвонить Богдану?

Или проще отчислиться?

***

Я не хочу набирать его номер. Мне мучительно больно даже касаться нужных кнопок.

Может быть, правильнее уйти из этого института? Перевестись где-нибудь, где будет проще, без завышенных ценников.

Но внезапно я с тоской понимаю, что хочу доучиться здесь. Можете считать это дуростью, но я ведь отдала несколько лет этому месту, и теперь, перед последним рывком буду уходить непонятно куда? Получается, все отцовские деньги потрачены зря? Я хоть и не собираюсь с ним мириться, но счет финансам вести умею. Несколько миллионов… и всё ради того, чтобы в итоге дочка получила диплом университета с подъемным ценником?

Придется засунуть свою гордость куда подальше и позвонить Богдану…

Когда мы расстались, я часами проматывала старую переписку. Сходила с ума, но перечитывала сообщения, раз за разом, уходя всё сильнее в депрессию. Порывалась написать ему. Без конкретной цели. Или поскандалить. Или спросить, почему он так поступил со мной.

Я читала, читала сообщения и вскоре запомнила их наизусть. Выучила как стихотворение. Могла продолжить с любого места.

Тогда, осознав, что я окончательно лишаюсь рассудка, я удалила и номер телефона Богдана, и все наши переписки. Стало легче, хоть и не сразу. Появилась фантомная боль, как будто я лишилась не номера в справочнике, а руки или ноги. И мне дико, жутко не хватает её.

Но пальцы помнят. Даже сейчас, через три года, они привычно набирают цифры.

– Давай встретимся, – я не дожидаюсь приветствия, потому что боюсь даже просто услышать его голос. – В кофейне на Марата, в два часа тебе удобно?

– Да.

Короткий, рваный ответ.

…Это наше место, и я захожу туда с пылающим сердцем. Там, где совсем недавно затянулась рана, опять кровит. Мне тяжело дышать. Словно пробежала марафон и всё никак не могу восстановить сердцебиение.

Богдан сидит за столиком в углу зала. Тем самым, куда обычно забивались мы вечерами и пили горячий какао – ладно, я пила, а Богдан смотрел, – пытаясь вдоволь наговориться. Мы могли выбрать любой ресторан, но мне нравилась здешняя выпечка, и я тянула Мельникова сюда, шутя над тем, как элегантно он смотрится среди деревянных столиков и одноразовых стаканчиков кофе.

Я сажусь напротив Богдана, скрещиваю пальцы в замок.

Если честно, мною была подготовлена речь, но слова вылетели из головы. Все. До единого.

– Спасибо, что пришел.

– Тебе спасибо. Возьми себе что-нибудь.

Но меня мутит, и кусок в горло не полезет. Я не представляю, как попросить Богдана о деньгах. Пусть для него это не самая большая сумма, я уверена, он сможет дать мне рассрочку или кредит, но как же не хочется унижаться.

– Я бы никогда не обратилась к тебе, – жую губу, – но… Черт, я не знаю, как начать. Мой отец отменил платеж за учебу. Мне негде взять денег.

Он внимательно слушает, словно не догадывается, куда я клоню. Догадывается, конечно. Богдан Мельников не из тех, кто долго анализирует информацию.

– Я всё верну, – потираю переносицу. – Мне некуда больше идти, мне не дадут кредит, и даже если я продам все вещи, которые у меня есть, то наскребу едва ли половину от нужной суммы. Оплатить нужно до конца недели, иначе меня отчислят.

– Так почему ты не попросишь денег у отца?

Морщит лоб.

– Я ушла из дома еще три года назад.

Богдан вскидывает брови.

– Почему?

… Когда родители узнали про нас с Мельниковым, они вспыхнули точно спички. Я не ожидала такой бурной реакции, такого искреннего, неподдельного возмущения и даже злости.

– Да как ты могла! – орал отец так, что крик его слышен был на втором этаже. – Как ты могла взять и лечь под первого встречного!

– Он не первый встречный, – спорила я, стиснув зубы. – Он – твой партнер. Он – твой друг, почти сын, – передразнила невесело.

– Он был мне почти сыном, – рычал папа. – А теперь он тот, кто обесчестил мою дочь. Ладно, он. У мужчин всегда зудит в одном месте! Ты-то как посмела так поступить со мной и с матерью?

– А что такого я сделала? Влюбилась?

Мама ходила кругами за папиной спиной, но не вмешивалась. Поправляла занавески в гостиной, стирала невидимую пыль с дивана. В мою сторону она старалась не смотреть.

– Ты поступила как подстилка, – отрезал отец. – Мы кормили тебя, содержали, выполняли все твои прихоти. Ты не знала ни в чем отказа. Неудивительно, что из тебя выросла…

Я не дослушала. Собрала вещи за час или два, попросила знакомого из университета заехать за мной на машине. Минимум одежды, только самое нужное. Не забрала ни драгоценностей, ни косметики, ни всех тех элитных шмоток, которые скупала раньше тоннами. Ноутбук, правда, взяла с собой – потому что без него не смогла бы учиться.

С мамой мы потом поговорили, она пообещала убедить отца оплачивать мою учебу – и сказала, что ждет, когда я одумаюсь и вернусь.

Но блудная дочь не собиралась возвращаться…

Я не стану объяснять Богдану нюансы. Ни про последний разговор с отцом, ни про то, как тяжело мне далась самостоятельность. Это только кажется, что легко: уехал и живи собственной жизнью. А когда ты стоишь с чемоданом одежды посреди города и не знаешь, куда деваться – становится очень и очень страшно.

Неделю я жила у Риты. Та не ругалась, но я не могла вечно пользоваться ее гостеприимством. Устроилась официанткой и сняла квартиру на самой окраине города, в неблагополучном районе. Зато с минимальным ценником. Поначалу пришлось одалживать у той же самой Риты, потому что мне не хватало на аренду.

Но я всё вернула.

Наверное, нужно сказать Богдану «спасибо». Ведь если бы он не бросил меня, и я бы не поругалась с родителями, то никогда бы не вырвалась из золотой клетки.

– Я совсем не знаю, как ты жила все эти годы, – сказал он с непонятной мне грустью. – Черт. Называй любую сумму, я тебе ее дам.

– В долг, – напоминаю.

– Да, – кивает. – Скажешь реквизиты, переведу ее сразу на счет университета. Прости, если из-за меня у тебя что-то пошло не так.

– Ты хотел сказать «всё», – язвлю. – Впрочем, забей. В моих взаимоотношениях с родителями ты точно не виноват.

Богдан смотрит на меня тяжело, и в этом взгляде словно замерзшие океаны. Сама бездна застыла в его глазах. Как будто ему есть, чем оспорить мои слова, но он физически не может ничего сказать.

– Саш…

– Проехали.

– Я хотел извиниться не только за это. Три года назад я поступил недопустимо. Ты не заслуживала всего того. И недавняя ситуация… я не знаю, что на меня нашло. Это была ошибка.