Опасная близость - Новикова Татьяна О.. Страница 9

А ещё было бы неплохо в дальнейшем вернуть вообще все траты за учебу. Я понимаю, что это скорее фантазия, этакий максимализм, потому что зарабатывать нужную сумму я буду годами. Но мысль крепнет, становится реальной и помогает мне держать себя в руках.

– Мам, мне некогда, позже пообщаемся.

Я вешаю трубку и выключаю телефон, потому что внутри клокочет, и больше всего мне хочется поругаться, накричать, назвать родителей манипуляторами, которые сначала дают обещание – «учебы тебя никто не лишит», – а потом сами же его нарушают. Потому что им можно. Потому что я должна хотя бы через три года вернуться в семейное гнездо.

Но я сдерживаюсь. Не потому что вся такая сильная и способная противостоять родителям – а потому что у меня нет сил открыто идти против них.

Как так вышло, что единственным человеком, к которому можно обратиться за помощью, оказался мой бывший мужчина? Бросивший меня.

Впрочем, если отбросить эмоции, то наши отношения заранее были обречены на провал. Мы оба это понимали. Дело даже не в том, что нас разделяла разница в возрасте. Все наши встречи были какими-то ненастоящими, как будто сворованными у судьбы.

Сейчас, вспоминая их, проматывая в памяти как кинопленку, я понимаю, что там не пахло ни любовью, ни влюбленностью. Мы просто встречались. Просто общались. Просто переписывались ночами. Просто спали друг с другом и порознь.

Нас сгубила эта простота.

Мы оказались двумя разными людьми, которых ничего не связывало. Я надумала за нас обоих, обустроила иллюзорный мир, который рухнул в одночасье. И оплакивать его осталась тоже я одна. Наверное, потому что у меня никогда никого не было по-настоящему близкого. Поэтому я намертво вцепилась в первого мужчину, даже не спрашивая его разрешения.

Раньше я особо не задумывалась над тем, что у меня совсем никого нет. Не считая Риты, ни единого близкого человека. Родители только, да и то, с огромной оговоркой. Три года назад было много знакомых, кого я считала друзьями, но когда тусовкам и клубам я предпочла работу в ресторане, они откололись. Кто-то до сих пор смотрит на меня сочувственно, другие просто перестали звать с собой, а третьи не скрывают неприязни. Потому что я в их глазах превратилась в обслуживающий персонал. Этакая Золушка наоборот: из кареты в тыкву.

Теперь я оглядываю полупустую съемную квартиру, совсем не обжитую, думая о том, что мой мир состоит из неё и ресторанной формы. Потому-то мне так важна учеба – кроме нее, ничего не осталось. Моя единственная надежда на лучшее будущее, в котором я буду кому-то нужна и чего-то достигну.

Пока же у меня нет никого и ничего. Круглый ноль.

Я включаю телефон нескоро, ближе к полуночи, когда мама уж точно не станет ломиться в моё одиночество. Долго верчу мобильный на столе кончиком указательного пальца, смотрю на темный экран. Мне почти никто не пишет и не звонит. Я сознательно выстраивала вокруг себя бетонную стену, три года ни с кем особо не сближалась, даже не знаю, когда у Дины день рождения. А ведь она моя напарница, мы с ней столько смен отпахали бок о бок.

Его номер не записан в телефонную книжку, но наша короткая переписка – вверху. Мозолит глаза. Притягивает к себе внимание. Интересно, он уже спит или полуночничает? Лиза с ним рядом? Чем он занят сейчас, человек из моего прошлого?

«Можно вопрос?» – пишу и отправляю так быстро, пока не передумала, не струсила, не сдалась.

Ночью всегда легче спрашивать о чем-то личном. То, что днем открывать болезненно и стыдно, с наступлением темноты само ползет наружу.

«Да».

«Почему ты меня бросил?»

Он мог бы опять ответить про то, что я заслуживала кого-то лучше, что мы были слишком разные и что всё это изначально – одна сплошная ошибка. Наверное, я даже ждала такого сообщения, потому что оно напомнило бы мне о той боли, которая стала моей частью и которая помогает мне двигаться дальше.

Но Богдан отвечает иначе.

«Потому что не хотел тебя любить».

Замечательный ответ. Образец того, как заставить человека сжаться, как причинить ему боль словами.

Не хотел любить…

Зачем тогда начинал всё это? Зачем обнимал в клубе, зачем встречался втайне от моих родителей?

Не хотел любить…

Как будто его кто-то заставлял.

Я не пытаюсь назойливо узнать детали, не задаю наводящих вопросов. Только сильнее корю себя за лишнее любопытство, которое заставило старые ссадины вновь ныть. Надо чем-то заняться, хотя бы смен набрать в ресторане дополнительных, чтобы вечерами валиться с ног от усталости, а не с бывшим переписываться.

Кстати, не самая плохая идея. Заодно и с долгом потихоньку рассчитаюсь.

Вскоре я погружаюсь в однотипные будни, состоящие из рабочих смен, сбитых ног и отваливающейся к вечеру пояснице. В перерывах отвлекаюсь на учебу, и мир превращается в сплошные формулы, запахи блюд, от которых уже тошнит, в усталость и опустошенность.

Мама периодически звонит, но как только разговор переходит на учебу или отца – я вешаю трубку. Она злится, называет меня упрямой ослицей. Мы словно опять вернулись в стадию налаживания отношений после моего ухода из дома.

– Ты скоро замертво упадешь, – в один из редких дней, не занятых ничем, я встречаюсь с Ритой.

Мы гуляем по парку, подруга везет перед собой коляску, в которой сладко спит её сын. Она периодически поправляет его шапочку, одеяльце, проверяет, не замерз ли он или не вспотел. Я наблюдаю за этим с отрешением.

– Да ну, перестань. Я в порядке.

– Опять думаешь о нем?

Имя Богдана Рита сознательно не называет. Она смотрит на меня прямо, и под этим строгим, почти материнским взором, я тушуюсь. Сложно убеждать, будто у меня всё замечательно, когда один только вопрос заставляет напрячься.

– Да… то есть, нет. Я думаю о том, как поскорее вернуть ему долг.

– Слушай, я уже говорила и еще повторю: этот человек задолжал тебе куда больше, чем оплата учебы.

Мы уже обсуждали с ней эту ситуацию, и подруга уже тогда была категорична. Она даже слышать не хотела про то, что долг нужно отдать. По ее мнению, это компенсация морального ущерба за все поступки Мельникова.

– Я не люблю ходить в должниках.

– Саш, ты слишком самостоятельная, – Ритка кривится, вновь поправляет козырек на коляске. – Это тебя и погубит. У тебя постоянно «я сделаю сама», «я не хочу навязываться», «я не люблю быть должна». Почему ты не можешь хоть раз расслабиться? Он добровольно дал тебе денег и намекнул, что не ждет возврата? Ну и всё, взяла и забыла.

– Речь идет не о десяти тысячах.

– Он тебе должен гораздо больше, – повторяет она, сжав зубы.

Любое напоминание о Богдане неминуемо приводит подругу в бешенство. Мне кажется, если бы они случайно встретились – она бы ему не только в суп плюнула. Я благодарна Рите за то, что она на моей стороне в любой ситуации. Но не считаю, будто Богдан задолжал мне хотя бы ржавую монету.

Потому лишь качаю головой.

– Иногда мне хочется найти, где он работает, купить какую-нибудь тяжеленную кувалду и разукрасить ему морду так, чтоб родители не узнали, – словно угадывает мои мысли подруга.

Её голос тяжелый, злой, но я понимаю, что это всё напускное. Конечно же, Ритка не пойдет избивать Богдана, да и с её ростом «метр с кепкой» она вряд ли сумеет поднять даже молоток для отбивания мяса. Её просто трясет от возмущения, не более того.

– Я не очень хочу навещать тебя в тюрьме, так что держи себя в руках.

– Угу. Слушай, а что его баба? – подруга съезжает на узкую дорожку, и коляска трясется на ней так сильно, что я опасаюсь: как бы Максимка не проснулся. Нет, он спит так крепко, что его даже ураган не способен разбудить.

– В смысле?

– Ну, ты ещё смотришь её страничку?

Я покрываюсь густой краской. Мне стыдно за эту слабость. Но любопытство сильнее, и изредка я осторожно, под фальшивым именем, захожу и наблюдаю за тем, чем она дышит. В этом нет ничего, чем можно гордиться – но я до сих пор сравниваю нас, примеряю ее жизнь на себя. Должно же в моем скучном, сером существовании быть хоть что-то яркое. К сожалению, этим разноцветным пятном оказывается жизнь Лизы.