Вавилонские ночи (СИ) - Депп Дэниел. Страница 18

Кореянка скроила кислую мину и неохотно расплатилась. Потом вышла из салона, бормоча себе под нос что-то по-корейски. Имельда поглядела на Перека и сочувственно улыбнулась. Перек старался не обращать на нее внимания. Она была миниатюрная и очень хорошенькая, иногда Переку казалось, что она с ним заигрывает. Ему это не нравилось.

В салон зашла миловидная тайка лет двадцати с небольшим. Великолепные длинные черные волосы. Она тоже улыбнулась Переку. Он покраснел и отвел глаза. К нему снова вернулось то неприятное чувство.

— Можете подравнять мне кончики? — обратилась к нему девушка.

Перек кивнул. Она уселась в кресло. Откинула волосы, и те лавиной обрушились на спинку кресла.

— Сантиметра на два, — объяснила девушка. — Только кончики. Хорошо?

Перек кивнул. Уставился на ее затылок. У него начались проблемы.

— Хорошо? — переспросила девушка через плечо.

— Конечно, — подтвердил Перек, — только кончики.

Он неохотно прикоснулся к ее волосам. Погладил их. Как шелк.

— Хотите, чтобы я стриг ножницами или опасной бритвой?

— А в чем разница?

— Ножницы дают прямой срез. А бритва — она срезает волосы под углом, проходит более гладко.

— А, конечно, — отозвалась девушка. — Как вам удобнее.

Он сделал первое движение. Коротенькие обрезки волос остались у него в руке. Ему трудно было расстаться с ними, бросить на пол. Наконец он выпустил их и зажал пальцами еще несколько прядок. Они были такие длинные, такие роскошные. За завесой волос можно было разглядеть ее шею. Он приподнял черное покрывало — и вот она. Такая бледная, такая нежная. Длинный плавный изгиб, переходящий в плечо. Он представил себе, как опасная бритва мягко скользит по тыльной стороне ее шеи, высвобождая сотни почти невидимых крошечных волосков, прилегавших к коже, и оставляя за собой идеальную гладкость. Представил себе малюсенький порез, почти безболезненный, который расцветет в конце этой гладкой дорожки в основании шеи. Там всегда находился какой-нибудь изъян. Плоть не бывает безупречной, вечно что-нибудь мешает. Маленькая багровая капля на коже, настолько маленькая, что она не стечет, а останется на месте, как мазок на холсте.

Его замутило. Он бросил Имельде, обслуживавшей другую клиентку:

— Закончи тут.

— Хорошо, но…

Перек, согнувшись так, будто у него скрутило желудок, метнулся в туалет. Там быстро запер дверь, расстегнул ширинку и всего после двух движений выпустил струю спермы. Привалился спиной к двери. Потом заплакал и принялся ожесточенно лупить себя кулаками.

— Sale cochon, sale cochon… — проклинал он себя по-французски, так обычно говорила маман. Грязная свинья, грязная свинья…

Он рыдал, обхватив себя руками. Но в воображении Перека его обнимали совсем другие руки, хотя он точно не знал, чьи. Когда уже не осталось сомнений, что девушка покинула заведение, он вернулся в салон. Но она еще только уходила. Перек увидел, что они с Имельдой переглянулись. Они явно обсуждали его. Странный он, этот Перек, наверняка говорили они. Перек — шизик. Перек знал: люди думали, что он не такой, как все. Но они ошибались. Перек такой же. Он думает, чувствует, испытывает такие же потребности, плачет. В точности как они. Просто им ведь ничего не скажешь, не достучишься. Все вечно заняты, все куда-то бегут, они не будут ждать, пока Перек подберет нужные слова или найдет еще какой-нибудь способ донести до них, что он чувствует. Так что в какой-то момент пришлось оставить попытки. Тебе никогда не убедить их, что на самом деле ты хороший человек, даже лучше, чем они. Нужно прекратить испытывать эмоции. Больше с этим ничего не поделаешь. Надо быть сильным.

— С тобой все в порядке? — спросила его Имельда. — Желудок прихватило?

— Ага.

— Ты ешь в этой японской забегаловке на углу? Я там на днях чуть до смерти не отравилась. Точно там, больше негде. Весь день из туалета не вылезала. Никогда не ешь суши в жару, говорю тебе…

ГЛАВА 13

Перек с матерью жили рядом с кладбищем Анджелус, в полумиле от салона. Он всегда преодолевал это расстояние пешком. Машины у них не было, а автобусы он ненавидел, терпеть не мог запах людей, их перекошенные лица. Сегодня он, как обычно, заглянул в продуктовый магазинчик, чтобы купить что-нибудь на ужин. У него болели ноги. Он морщился при каждом шаге, прихрамывал, а в ботинках у него тихонько хлюпало. На их улице играли дети, черные и латиносы. Они поглядели на Перека, но ничего не сказали. Другое дело подростки. Те говорили всякие обидные вещи, правда, издали. Они знали, что он чувствует, знали, что он их не боится, — ему наплевать и терять нечего. Перек никогда не боялся смерти. Наоборот, мысль о бесконечном одиночестве и безмолвии только успокаивала.

Дом Перека представлял собой старый одноэтажный коттедж с двумя спальнями. Должно быть, когда-то, еще при жизни отца, он был красив, но Перек тех времен не застал. Трава иссохла, а бетонная дорожка растрескалась и крошилась под ногами. Все окна были закрыты, шторы плотно сдвинуты. Перек проковылял по ступенькам, открыл дверь и вошел в темноту и сухой, пыльный запах матери и ее старости.

— Я дома, маман! — крикнул Перек по-французски.

Ответа не последовало, впрочем, он и не ожидал ответа. Из комнаты доносился звук работающего телевизора. Проповедник взывал к Господу.

Перек зашел в кухню, убрал продукты и направился в гостиную, где его матушка сидела посреди комнаты на облезлом стуле. Глаза ее были прикованы к мерцающему экрану. Она ничего не сказала, только зажгла сигарету, не отводя взгляда от лысеющего мужчины в дорогом костюме, который внушал ей, какая она грешница.

— Хочешь на ужин курицу? — спросил Перек и снова по-французски. Она отказывалась говорить с ним по-английски.

— Нет, — ответила маман.

— Ты же говорила, что хочешь курицу.

— Уже не хочу.

— Есть еще лазанья.

Маман презрительно хмыкнула.

— Либо курица, либо лазанья, маман.

— Безразлично. Вся эта еда одинакова на вкус.

Перек вернулся на кухню и достал купленный для матери готовый ужин, который оставалось только разогреть в микроволновке. Что он и сделал, а потом поставил тарелку на поднос. Затем налил бокал дешевого красного вина и тоже поставил на поднос, рядом с тарелкой. Аккуратно свернул бумажное полотенце, положил на него вилку и нож. Проверил, все ли на месте — чтобы она потом не жаловалась. Ага, забыл булочку. Перек достал из пакета маленькую круглую булочку и положил на край тарелки. Жалкая претензия на изысканность. Перек открыл шкафчик рядом с мойкой, засунул туда руку и вытащил маленький пузырек с таблетками. Ложкой раздавил несколько таблеток в порошок и подмешал его в вино.

— Ты должен научиться готовить, — заявила мать, когда он поставил перед ней поднос.

— Некогда мне готовить.

— Мы едим какую-то бурду.

— Ты и сама могла бы что-нибудь приготовить.

— Я калека! — воскликнула она, воздев артритные кисти к потолку. — Пока растила тебя, сама превратилась в калеку!

Перек направился было к дверям, но она спросила:

— Куда это ты?

Он вернулся и помог ей встать со стула и опуститься на колени перед телевизором. Сам тоже опустился рядышком. Она прикрыла глаза и пробормотала длинную и страстную молитву на французском. Перек внимательно за ней наблюдал. Когда она закончила, он снова усадил ее на стул.

— Тебе нужно в туалет?

Она кивнула. Перек направился в туалет, чтобы все там подготовить, но сначала заглянул в свою комнату, выдрал несколько страниц из Библии и сунул их в карман. Оказавшись наконец в туалете, он поднял крышку унитаза и поставил неподалеку миску с водой, чтоб мать потом подмылась. Потом вернулся в гостиную и практически дотащил ее до туалета, снял памперс и усадил на унитаз. Он отвернулся и подождал, пока она закончит свои громкие и водянистые отправления, потом снова повернулся к ней, помог ей встать и наклониться, а затем аккуратно подтер ей зад теми самыми страницами из Библии, выбросил их в унитаз и смыл, прежде чем она успела их увидеть. Памперс она уже подмочила, поэтому пришлось надеть свежий. Маман вполне могла бы справиться со всем этим и без посторонней помощи, но предпочитала эксплуатировать сына. Перек проводил ее обратно в гостиную и снова водрузил на стул.