Путь рыцаря (СИ) - Белицкая Марго. Страница 35

А еще рыцарей обслуживал немалый отряд прачек. Как сказал Пауль, ради чистоты правого дела можно изгнать из армии проституток и даже законных жен рыцарей, но прачки — это святое. Кто будет стирать заляпанные кровью и гноем тряпки раненых? Кто — чистить одежду рыцарей, которая при пыльной и жаркой погоде пачкается молниеносно? Где грязь, там, как известно, обитают болезни. Не хватало только, что армию скосил под стенами Святого града недуг и поход бесславно закончился.

Сестра Доминика благодаря своему божьему дару вместе с другими священниками руководила лазаретом, и как дама взяла шефство над прачками. Считалось, что она следит за благонравием подопечных, на деле же поговаривали, что она сама весьма близко общается не с кем-нибудь, а Его Величеством Родриго. Прачки же всегда были не прочь строить глазки благородным рыцарям, правда Фриц и даже Рудольф у них не котировались. Слишком молодые, еще не добывшие богатства. И тряпье таких сосунков можно постирать в последнюю очередь. Иногда Фрицу приходилось самому полоскать шмотки, не дожидаясь милости прачек — благо дома привык все делать сам. Зато для лишившегося оруженосца Рудольфа стирка оказалась в новинку, он даже по неумению порвал одну рубаху. Пришлось еще и учить его штопать.

В общем, дамы всех мастей до молодых рыцарей не снисходили, тем удивительнее Фрицу было увидеть, как к палатке целеустремленно направляется Доминика и полы ее белого монашеского плата развеваются за спиной, точно знамя.

После поклонов и обмена приветствиями, Доминика осведомилась, даже не пытаясь скрывать своих намерений:

— Говорят, у вас появился симпатичный трофей. Но слегка поврежденный. Если позволите взглянуть на него, я попробую устранить поломку.

Таким людям, как святая сестра, не отказывают. Вот и Рудольф распахнул перед ней полог, за спиной Доминики обменявшись недоуменным взглядом с Фрицем. Тот заметил мельтешащую неподалеку от палатки стайку прачек, шушукавшихся и бросавших в сторону двух друзей заинтересованные взгляды.

Амира все еще занималась рубашкой: вышивала по краям рукавов узор, напевая какой-то мотив, заунывный, точно зимние метели в далеком Ауэрбахе. Появление гостьи она заметила далеко не сразу, только когда Доминика уже подошла вплотную. Амира засуетилась, собралась встать, но Доминика бесцеремонно схватила ее за подбородок и приподняла край платка, рассматривая ухо.

Рудольф дернулся, собираясь вмешаться, Фриц удержал его и молча покачал головой. Сам же пожалел, что еще не знает слова «лекарь» на хини.

Видимо потому, что Доминика была женщиной, Амира не сопротивлялась, позволяя осматривать свои уши. Как оказалось, лекарь тут в самом деле требовался: раны выглядели далеко не так хорошо, как уверяла Пульхерия. Мочка одного уха покраснела и разорванная плоть сочилась гноем.

— Хороши защитники, — ядовито заметила Доминика. — Спасать — спасли, а о здоровье подопечной позаботиться толком не можете.

Мысленно Фриц отвесил себе пинка за нерасторопность, пусть и мог бы сказать, что никто из сопровождавших крестоносцев священников и лекарей не стал бы помогать аласакхинке.

Доминика властно потребовала чистую ткань и то, что Амира использовала для промывания ран. Рудольф тут же все подал с почтительным поклоном. Доминика сама стерла весь гной с уха. Затем забормотала молитвы, и ее пальцы вспыхнули теплым золотистым светом. Покраснение с кожи быстро исчезло, рана начала медленно затягиваться. Всего через несколько минут порванная мочка срослась, осталось только отверстие, чуть большее, чем требовалось для ношения серег.

Другое ухо Доминика просто протерла и сказала довольно:

— Дальше само заживет.

Едва Доминика отошла, Амира осторожно коснулась подлеченного уха, словно боялась, что оно вообще исчезло. Выглядела она при этом вовсе не счастливой, нахмурилась больше обычного, будто осталась недовольна тем, что ее исцелила вражеская магия.

Все же Амира проявила похвальную разумность и распростерлась перед Доминикой в принятых у аласакхинцев раболепном поклоне. Однако Фриц успел отметить, как при этом исказилось лицо Амиры.

Фриц галантно проводил Доминику до выхода и рискнул спросить:

— Многоуважаемая сестра, могу ли я узнать, почему вы помогли язычнице? Если бы я знал, насколько широка ваша доброта, сразу бы обратился к вам.

— Считай это женской солидарностью. — Доминика прозрачно улыбнулась. — Но больше на меня не рассчитывайте.

Фриц, продолжая теряться в догадках, проводил ее взглядом до группы прачек. В итоге он решил, что даже святым сестрам ничто мирское не чуждо, например, любопытство.

Обступившие Доминику женщины явно получили полый отчет о внешности Амиры и поведении обоих «героев». Несколько прачек помахали Фрицу и, когда он вежливо кивнул в ответ, окинули такими откровенно плотоядными взглядами, что он зябко повел плечами. Сразу же захотелось натянуть рубашку, которую он снял перед тренировкой, а еще лучше — скрыться от жадных глаз. Что он и сделал, позорно отступив под защиту палатки.

Внутри Рудольф упражнялся в хини, пытаясь что-то сказать внимательно следившей за ним Амире.

— Куйюша иль айа ньяраму, — выдал он.

Фриц не понял ни слова, судя по тому, как Амира озадаченно склонила голову к плечу, для нее речи Рудольфа тоже остались загадкой.

— Что ты хочешь сказать? — осведомился Фриц.

— «Все в порядке», — понуро ответил Рудольф.

— Ну, так правильно будет «кулу шайя эллама ярамау».

Однако и эта фраза не произвела на Амиру должного впечатления. Переведя подозрительный взгляд с одного мужчины на другого, она вдруг криво улыбнулась и медленно произнесла с легким рокотанием:

— Кулу шай инялама мэй юраму.

Видимо, так следовало говорить «все в порядке», но ни Фрицу, ни Рудольфу не удалось воспроизвести предложение правильно.

— Хорошо хоть она поняла, — устало заметил Фриц.

— Зато она снова улыбается, — умильно проговорил Рудольф.

Амира вдруг повторила на хини:

— Все в порядке.

И залились неприятным каркающим смехом, явно имеющим мало общего с весельем. Будто потешалась над самим значением слов.

Фриц растерялся, не зная, как быть. Просто не лезть к ней, как всегда?

Рудольф же, присев рядом с Амирой, жестами и мимикой выразил свое восхищение ее вышивкой и тем самым отвлек внимание. Губы Амиры больше не кривились, лицо приняло обычное, серьезное и чуть печальное выражение.

— Спасибо, — сказала она.

Это было первым словом, сорвавшимся с ее уст, которое Рудольф и Фриц поняли.

Немного позже к друзьям заглянул сменивший гнев на милость Пауль и заметил шутливо:

— Смотрю, ваша слава растет. Ваше, точнее Фрица, героическое деяние уступает по частоте упоминания только темам веры да коронации. Все, конечно, кроме дам, думают, что вы — полные дураки. Не слишком задирайте нос, женщины просто любят всякие душещипательные истории. Еще больше бы им понравилось, если бы ты помер в том поединке, Фриц. Ах, такая трагедия, такой повод поплакать!

— Простите, что не прислушался к вам, — покаялся Фриц.

Пауль только отмахнулся.

— Какой смысл извиняться? Если подобное случится еще раз, ты ведь поступишь точно так же. Или Руди. Вы друг дружку стоите.

На это Фрицу возразить было нечего, потому что Пауль зрил в корень.

По крайней мере, их отношения наставника и подопечных вернулись в прежнее русло. С Амирой Пауль обращался вежливо, но сдержанно, а надежды Фрица получить в его лице нового учителя хини с треском провались. Как выяснилось, Пауль знал-то всего несколько слов, которые произносил с жутким акцентом. Так что должность сохранилась за велеречивым Евстафием.

Вопреки ожиданиям Фрица, которому языки давались легко, изучение хини шло трудно. В Срединных землях в основе всех языков лежали одинаковые принципы, и когда знаешь один, изучить другие нетрудно. Наречие аласакхинцев было совсем не похоже на то, как говорили в государствах единобожников. Для каждого звука имелись четыре тона, из-за их неправильного использования значение слова могло поменяться на полностью противоположное.