Путь рыцаря (СИ) - Белицкая Марго. Страница 4
Фриц, у которого отец в такие моменты вызывал отвращение, старался держаться подальше, да и Агата гнала его из гостиной, не желая, чтобы сын видел господина в подобном жалком состоянии.
Не понимая, почему отец настолько опустился, Фриц злился. Ведет себя так, будто один горюет по маме! Но ведь он, Фриц, тоже оплакивает ее! Сердце кровоточит от воспоминаний, пронзающих его, точно гвозди — руки распятого Сына!
Фриц старался как-то жить дальше. До боли в мышцах упражнялся с мечом. Перечитал все имеющиеся в доме книги и, поборов гордость, испросил разрешения у герцога Заксенштойфе пользоваться его небольшой библиотекой, которая хранилась в замке.
Все-таки он был еще слишком юн, чтобы погрузиться в горе с головой, как в омут. Желание познать все радости жизни оказалось сильнее надвинувшейся тени смерти. Время залечило душевные раны. Для Фрица мама стала светлым образом, воспоминания о котором приносили уже не боль, а тепло.
Отец же за прошедшие восемь лет так и не оправился. Он пил все больше, в последний год начал забывать имена и события. Пару раз даже не узнал в подпитии сына…
Ловко лавируя среди слуг, Фриц направился к небольшим, закрытым решеткой воротам. В отместку отцу он решил вообще не тренироваться сегодня, а просто послоняться по саду, где любил проводить время в одиночестве.
Так уж сложилось, что друзьями Фриц не обзавелся. Деревенские ребята не хотели с ним общаться, обзывая безлошадным рыцарем, что было неправдой, ведь полудохлая кляча Марта не спешила отдать Богу свою звериную душу. Иногда Фрицу даже приходилось отстаивать честь семьи в потасовках, и тогда отцовские уроки пригождались. Когда он как следует отлупил тренировочным мечом здоровенного сыны кузнеца, деревенские вообще стали обходить «молодого герра» десятой дорогой. Фриц привык быть один, общаясь иногда с одним из сыновей Заксенштойфе, почти каждый год наведывавшегося в замок. Рудольф, ровесник Фрица, в отличие от других дворян, среди которых даже мелкие вассалы герцога задирали нос, не страдал заносчивостью да к тому же был поэтом. Фриц, готовый слушать любого миннезингера часами, особенно уважал в других умение складывать строфы, чего сам так и не смог освоить.
Сейчас как раз оба герцогских отпрыска попались Фрицу на пути. Пришлось поклониться, изображая почтение, не то можно и наказание схлопотать. Старший — напыщенный как индюк Фердинанд сразу же побежит жаловаться папаше на «мерзавца, который живет здесь только благодаря вашей милости и не проявляет должного уважения».
Конечно же, Фердинанд даже не соизволил ответить на приветствие, только скользнул по Фрицу равнодушным взглядом. Зато младший брат, Рудольф, тепло улыбнулся и кивнул. Он явно не отказался бы задержаться, поболтать с приятелем. Но Фердинанд резко одернул Рудольфа и, вперив во Фрица блекло-серые маленькие глазки, сказал нарочито громким шепотом:
— Нечего якшаться со всяким отребьем, еще вшей подхватишь!
Проглатывая готовый сорваться с губ едкий ответ, Фриц стиснул кулаки. Надо молчать, даже не ради себя, а ради батюшки. Несмотря ни на что, Фриц очень любил отца и не хотел доставлять ему проблем. С Заксенштойфе станется за провинность выгнать их на улицу.
Гаденько ухмыльнувшись, Фердинанд с видом победителя прошествовал дальше. Обернувшись, Рудольф послал Фрицу извиняющийся взгляд, как бы говоря «прости его, дурака», и засеменил следом за братом.
Дождавшись, пока они скроются в замке, Фриц поспешил к заветной калитке, пока никто не обращал на него внимания.
Разбитый по приказу Заксенштойфе и обнесенный оградой сад примыкал к одной из стен замка. Там разрослись груши, яблоки и сливы. Ровные дорожки каждый год посыпали новым гравием. Были разбиты клумбы и даже создан из кустов зеленый лабиринт, одни из тех, что сейчас вошли в моду.
Вообще-то наслаждаться красотой зеленого уголка разрешалось лишь членам герцогской семьи да высокородным гостям замка. За сохранностью господских владений зорко следил вспыльчивый и острый на язык садовник Гюнтер со своей здоровенной псиной Злючкой. Он единственный из всех герцогских слуг жил в замке круглый год, но Ауэрбахов не жаловал, предпочитая общество собаки. Однако Фриц смог найти подход к вредному мужику: достаточно было восторженно внимать болтовне Гюнтера да ахать в нужных местах.
Сперва Фрицу даже было интересно послушать Гюнтера, повествовавшего о своем участии в Третьем Крестовом походе, о диковиной Аласакхине и населяющих ее меднокожих язычниках. Но вскоре все, на самом деле немногочисленные, истории Фрицу приелись и он лишь изображал интерес ради того, чтобы попасть в сад.
Остановившись возле выкованной в виде виноградных лоз решетки, Фриц позвал елейным голосом:
— Дядюшка Гюнтер, это Фридрих. Впустите меня?
Первой на его крик прибежала Злючка и залилась яростным лаем — ее Фрицу очаровать так и не удалось. Потом притопал Гюнтер, ворча себе под нос:
— Ходют и ходют, а я — открывай.
— Просто моему батюшке опять нездоровится, и чтобы ему не мешать, я решил пойти к вам, послушать ваши чудесные истории, — заискивающим тоном поведал Фриц.
— Некогда мне истории сказывать, — проворчал Гюнтер, все же едва заметно улыбнувшись уголками тонких губ. — Погуляй покамест.
Фрицу того и надо было. Открыв решетчатую дверь, Гюнтер впустил его, а сам вернулся к подрезанию живой изгороди лабиринта.
Обойдя по широкой дуге скалящуюся Злючку, Фриц побрел в сторону яблоневой рощи. Ему нравилось сидеть в тени деревьев, слушая мерный шелест листвы и предаваясь мечтам. То ему чудился в шелесте шепот морских волн, по которым корабль нес его в Аласакхину. То он представлял, как на турнире вышибает из седла горделивого Фердинанда и люди прославляют имя Ауэрбахов. Да, особенно часто Фриц воображал, как возвращает роду былое величие, выкупает замок у Заксенштойфе. Потом женится на знатной девушке, конечно же, такой же красивой, как мама. А их любовь будет столь же крепкой, как у его родителей…
Остановившись среди деревьев, Фриц уже собрался сесть, как сверху ему на голову упало что-то круглое. Особой боли он не почувствовал, но здорово удивился, увидев, как катится по земле алое яблоко. Странно, вроде бы еще рано им падать.
Вспомнив историю о древнем поэте, который так же получил яблоком по голове и сочинил знаменитые стихи о Грехопадении, Фриц вскинул голову. Может, это знак?
Фриц ожидал увидеть что угодно: от устроившейся на ветке птицы до черта. Но перед ним предстала… нимфа.
Она сидела на толстой ветке яблони, окутанная проникающим через листья зеленовато-желтым светом. Прелестнейшее создание с кожей, слегка тронутой оливковым загаром. Большие глаза необыкновенного ярко-голубого цвета. Нежные точно лепестки роз губы. Пышные золотые волосы, окружавшие ее голову и плечи сверкающим ореолом, венчал, точно корона, венок из полевых цветов.
Залатанное платье, которое когда-то было синим, но давно выцвело, совсем не портило красавицу. Никакие лохмотья не смогли бы скрыть стройную фигурку: тонкую талию, покатые бедра и пышную грудь, которая натягивала ткань лифа.
Нимфа, как и положено лесному духу, не носила обуви, и Фриц почему-то уставился именно на ее ноги — тонкие лодыжки и круглые розовые ногти.
— Эй ты, лови меня! — звонко крикнула нимфа.
И спрыгнула с ветки. Струями водопада скользнули локоны. Всколыхнулась юбка, открывая вид на стройные белые ноги до самых колен.
У Фрица дыхание застряло в горле, на несколько секунд он остолбенел, но потом рванулся к нимфе, выставив перед собой руки. Она упала прямо в его объятия, и он даже не ощутил силы удара, настолько она оказалась легкой.
Дурманящий аромат цветов и трав окутал Фрица. Обняв за плечи, нимфа прижалась к нему, и сквозь ткань он чувствовал ее мягкую упругую грудь. Штаны вдруг стали тесноватыми, и Фриц залился краской стыда.
Отстранившись, нимфа насмешливо улыбнулась, и в ее глазах заплясали веселые искорки.
— Ловко ты меня поймал. Молодец.