Правила отхода (СИ) - "Ande". Страница 67

— Отель Кемпински, бите — сказал я таксисту.

Таксист, как раз рослый, склонный к полноте бюргер, глянул на меня и кивнул:

— Окей. Отель Кемпински.

— Еrwarten— сказал я такситу спустя минут десять, вылез из машины, и толкнул дверь отеля.

Швейцара ночью нет. Да и в фойе пусто. На часах над ресепшном — четыре утра. Ночной портье, хоть и заспанный, но любезный, пока я плелся, откуда то возник за стойкой.

— Будьте добры — сказал я— ключ от номера, рассчитайтесь с такси, и подготовьте расчет, я съезжаю.

Портье не дрогнул ни мускулом, протягивая мне ключ.

В номере я, наконец то оделся, стараясь не шипеть, когда неудачно наклонялся. Моя одежда осталась в недрах больницы. Да и испорчена. Так что я надел джинсы, футболку свитер, куртку, купленную еще в Лос Анджелесе, армейские ботинки, и кепку. Покидал в рюкзак вещи, документы, пару пачек баксов, что таскал с собой на всякий. Сверху положил Вальтер. Если чо, удобно, вроде как сбрасывая рюкзак, доставать.

Сел за столик, достал из ящика бумагу и ручку, и, на отельном бланке написал:

« Карл!

Я намерен пару недель отдохнуть от шума и людей. Не нужно меня искать и суетиться. Я сам вернусь. И, по любому, дам о себе знать.

Жму руку, Грин».

Попросил портье отправить конверт господину Хофману— младшему. Вместе с моими вещами, что я оставил в номере…

Аэропорт «Мюнхен-Рим»— солидное кирпичное здание. К моему удивлению, совсем не там, где я ожидал. Да и довоенного пассажирского самолета— памятника, нигде не видно. Я решил улететь первым отбывающим рейсом. Втайне надеясь, что это будет Италия или Испания. Это оказался рейс на Марсель.

Билет мне продали за доллары и без звука. Рейс АйрФранс. Реактивный аэроплан «Каравелла». Полупустой самолет. С моего бегства из больницы прошло не больше часа. Вот и говори потом, что раньше жизнь была медленная.

Улыбчивая француженка — стюардесса принесла мне коньяк. В соседнем кресле попутчика не было.

Я сбежал не просто так. Я сбежал от Катарины Уфельхайм. Она всю жизнь прожила в атмосфере поклонения и обожания, на светлой стороне жизни. И вдруг — стрельба, трупы, смертельная опасность. Она в шоке, и ее на мне переклинило. Я про это слышал, читал, да и видел лично. Как и то, что ничем хорошим это не кончается.

В двадцать первом веке, с ней уже беседовали бы психологи. При всей моей нелюбви к ним, они, в такого рода ситуациях, реально помогают.

Я хочу Катарину, и даже очень. Но получить ее вот так— это просто нечестно. Что то типо, напоить телку силой до бессознанки, и трахнуть. Фу… Она сейчас совершенно не в себе. И кончится это все, в лучшем случае отторжением. Вот придет в себя, тогда посмотрим.

А еще мне нужно остановится в бесконечном забеге, что начался три месяца назад в Паттайе. Остаться, хотя бы ненадолго, наедине с собой — тоже полезно.

Заодно, хорошо подумать, что бы такого сделать, что бы народу в России полегче жилось. Если повезет — попробую забабхать автозавод. И пусть кто то только вякнет, что я ни фига не понимаю в народных чаяньях…

Долгое время я с тоской, но искренне, считал что я — не народ. Вот мент какой, больной на всю голову, или вахтер, презирающий все живое… вот они— народ. А я— нет.

В конце нулевых, мой хороший приятель попросил меня дать работу его знакомому. Я тогда не стал вникать в причины. Подумал, что услуга пустяшная, а просит хороший человек. Чего не помочь?

Нанятый мной парень мне рассказал, что вообще-то он, писатель — патриот. Ещё я узнал, что социализм — это то, о чем мечтает Россия. Что настоящий патриот ненавидит ельцинское гавно, и всех этих чубайсов. И что народ, однажды, всех капиталистов свергнет.

Ну, то есть, чувак пришел к капиталисту. За Христа ради напросился в работники, юзает в свою пользу его компы и тырнет— трафик задаром. И рассказывает этому капиталисту, что этот капиталист обворовывают народ. Его начальник, впрочем, мне на него не жаловался, ну я и думал — пусть его.

Он, вызывая некоторое недоумение, меня изрядно смешил. Но я всерьез думал, что вот это и есть народ. Пока не начались все эти белоленточники и митинги на Болотной.

Там, тоже от имени народа, на всю страну орали про «жулики и воры». А мне было банально некогда разбираться.

Я, помнится, подумал что в России херовая светская журналистика. Потому что основные протестные тезисы напоминали светскую хронику. У того — дом вот там, и яхта вот там. И собак он возит личным самолетом. А этот — поужинал за десятку тысяч баксов! Долой!

Было очевидно, что вожди этой движухи хотят все это себе. Но, в отличие от меня, даже не понимают, как все это можно получить. И поэтому готовы жечь каленым железом, сажать и конфисковывать, под разговоры о демократии и свободе.

Вот тогда то я и понял, что вот эти все крикливые пиздоболы, и как бы патриоты, и как бы либералы — ничем друг от друга не отличаются. И вовсе не народ. Просто внаглую этим народом прикрываются.

Заодно вспомнил друзей— приятелей, и в Сибири, и на северах, и на Урале с Камчаткой. Вовсе не богачей, и совсем не топ— менеджеров. И понял, что в отличние от всех этих сталинососов, и навальнодрочеров, они живут с достоинством.

Жизнь у русского народа, и у меня тоже, разная. Зачастую тяжелая. Но мы не придумываем себе оправданий. А просто живем, и не ищем виноватых. Я, всегда точно знал, что сам в своих бедах и виноват. Не подумал, не учел, упустил, поленился. Ну и че теперь, на посторонних кивать?

История с русским патриотом — писателем, помощником менеджера в моей конторе, закончилась смешно. Ко мне пришла новая девушка — секретарь. Предыдущая вышла замуж, рекрутеры прислали новую. И писатель воспылал.

Сделал несколько заходов, но получил отлуп. И тогда он, по простому, пришел к занятому мне, и сообщил, что она шлюха, стерва и вообще. И что — или я ее увольняю, или он уходит. Был вечер, у меня разрывался тремя входящими телефон, я махнул ему рукой, типо, пошёл нахер отсюда.

Он позвонил с утра, и поинтересовался, уволил ли я уже Анечку. Я сообщил ему, что уволил его. Тут же, пока не забыл, позвонил в кадры и попросил все оформить. И выкинул все это из головы.

Спустя несколько месяцев, он прислал мне в подарок свою книжку. Про то, как русская комсомолка — диверсантка Ирина Родина, сражалась за Родину. Я в ней был выведен как противный бизнесмен, заслуживающий линчевания, и народной ненависти.*

Я снова посмеялся, и даже немного позавидовал ему. У меня вот, все просто. Сделал — получи. Не получил — значит плохо делал. А у него — ну какая красота! Многовековые интриги Запада, МВФ и ФРС, Босфор и Дарданеллы, окна Овертона, углеводороды и национальная идея. Всё это приправлено Ротшильдами и масонами, и разогрето одобрением в телевизоре. Взболтать, но не смешивать. А то что девки не дают, это не потому, что живет с мамой. Англичанка гадит.

Поэтому, нужно страну обнести колючей проволокой, и поставить охрану с собаками. Патриоты надеются попасть если не в охранники, то в собаки.

Продав бизнес в двадцатом году , и, по сути, выйдя на пенсию, я с оторопью наблюдал происходящее. Пока не объявили мобилизацию. И вот тогда-то я все понял.

В России конца нулевых, семь миллионов людей в погонах. А воевать некому. Потому что все эти, в погонах, должны на местах присматривать за народом. Вот тут -то я окончательно осознал, что я и есть народ. А эти все — преходящая пена. Так что уж чего народу нужно, я понимаю.

В общем, я отрубился в самолетном кресле, и проснулся лишь перед посадкой. Успел, правда, сходить умыться. Лицо в зеркале не выглядело лицом здоровяка. Но и не было физиономией умирающего. Поскольку ничего не болело, хоть и чувствовалось, решил, что выздоровление идет нормально. Успел перед посадкой махнуть коньяку. Подумал, что настроение— отражение физического состояния. Поспал, и сразу стало плевать на сложности и нюансы.

В аэропорту было полно негров, арабов, и других нефранцузов. Да и рейсы, что объявлялись, пока я брел к выходу— Джибути, Касабланка, Дар -эс –Салам… Плюс влажный морской воздух, и ослепительное солнце. Легкий ветерок дохнул в лицо непередаваемой смесью араматов и запахов.