Времена не выбирают (СИ) - Горелик Елена Валериевна. Страница 40

Дальнейшие события под Нарвой показали, что правы были и те, кто прочил московитам поражение, и те, кто верил в их победу. Невероятно, но им удалось увернуться от разгрома в последнюю минуту.

Русские сумели удивить своих европейских союзников по меньшей мере дважды. Первый раз — когда нашли в себе силы отчаянной контратакой лейб-гвардии опрокинуть уже праздновавших викторию шведов, и второй — когда стало известно, что в ходе сей безумной авантюры был пленён молодой и небесталанный шведский король. Его величество Август Саксонский немедля отправил его, фон Арнштедта, в Москву, дабы исполнить условия договора между его страной и Россией. И вот, уже в русской столице, к нему является курьер с дипломатической почтой, доставивший, помимо писем, и газеты. Там чёрным по белому писано, что короля шведов взяла в плен некая девица. Как эта новость ушла в газеты, минуя дипломатические каналы? Бог его знает. Тем не менее, в письмах из Дрездена лишь упоминание об этих газетных заметках, крайняя степень удивления и ничего сверх того. Послу поручалось выяснить подробности на месте и немедля отписать на родину. А московский царь во время праздничного обеда ещё и подбросил дров в топку любопытства, сообщив как бы мимоходом, что достоверные сведения о пленении Карла Шведского господа посланники смогут узнать прямо сегодня, не выходя из этого великолепного зала.

По-русски господин посол понимал едва ли одно слово из трёх, он менее года в России. Однако рядышком сидел генеральный консул Англии Чарльз Гудфэллоу. Сложно пока сказать, каков он дипломат, но язык страны, в которой ему выпало представлять интересы своего королевства, уже более-менее изучил, мог вполне объясниться без переводчика. И когда объявили о какой-то девице, посол Саксонии был вынужден обратиться к англичанину.

— Прошу меня простить, сударь, — сказал он. — О ком идёт речь?

— О, друг мой, мы сейчас увидим нечто любопытное, — с едва уловимой ноткой превосходства усмехнулся Гудфэллоу. — Оказывается, его величество изволил пригласить ту самую девицу, что отличилась в деле с королём Швеции, в качестве гостьи.

Золочёные створки двери распахнулись и в зал, полный гостей, вошла… вошло это создание. Нет сомнений, это точно девица, формы вполне женские, насколько можно судить, хотя могли бы быть и попышнее. Но рост! Она настолько же выше всех известных послу дам, насколько московский царь возвышался над прочими мужчинами. Но её одеяние! Что это вообще такое? Штаны, очень короткая куртка, стянутая ремнём на талии — всё пятнистое, словно шкура змеи. Вдобавок ещё берет зелёного цвета на голове. Какие-то безумные сапоги — на шнуровке! На фоне всех этих несуразностей слишком короткие волосы девицы уже не казались чем-то странным. Её лицо было последним, на что господин посол изволил обратить внимание. Не уродина, но доводилось видеть женщин много привлекательнее. Однако никогда ему ещё не доводилось встречать девиц, в глазах которых читался бы столь холодный разум, без малейшего признака той чувственности, что составляет особую прелесть женского пола.

— Если вы заметили, друг мой, она идёт совершенно бесшумно. Лично я не страдаю глухотой, но шагов её не слышу, — англичанин добавил интриги, поделившись своими наблюдениями. — Прелюбопытный экземпляр.

— Полагаю, самое интересное ещё не началось, — фон Арнштедт вернул Гудфэллоу часть его же собственной иронии.

— Вы совершенно правы. Давайте посмотрим и послушаем.

Англичанин что-то шепнул своему помощнику и тот принялся бегло переводить с русского языка сразу на немецкий.

Интермедия.

— Какова твоя истинная цель? Всех вас?

— Какова цель… Ладно, зайду издалека. Представь, что ты со своими бомбардирами, полным обозом и знаниями в голове вдруг оказался в войске Дмитрия Донского накануне Мамаева побоища.

— Сие было бы презанятно — поговорить с тем князем, — согласился Пётр Алексеевич, и хохотнул: — И Мамаю пришлось бы туго.

— С Мамаем всё ясно, ему и так не поздоровилось. Думаю, что потом туго пришлось бы Олегу Рязанскому, Твери с Новгородом и Гедиминовичам — ты бы их порвал.

— Прежде я не дал бы Тохтамышу сжечь Москву, — заявил государь, дымя голландской трубкой: представить такую ситуацию он, после всего случившегося, мог легко. — Выучил бы Дмитрия порох делать и пушки лить, обучил войско по-новому, да года через два после Мамаева побоища объяснил хану, кто на Руси хозяин. Не понадобилось бы ещё столетие выход платить. Тогда и за прочих принялся б. Русские земли в единую державу могли собраться на многие десятилетия ранее.

— У тебя бы наверняка получилось… Теперь понимаешь, чего хотим добиться мы?

Пётр навис над ней и прожёг тяжёлым взглядом.

— Что должно произойти? Или чего не должно?

— Если у тебя есть время, я кое-что расскажу…

Этот разговор тоже был расписан и обсуждён заранее. Но представление представлением, а для своей роли Катя подобрала те слова, что шли от сердца. От того самого сердца, наличие которого сама считала вопросом дискуссионным.

— В годину бедствий и на изломе времён Россия всегда порождает героев, — тем временем Пётр, выступивший ей навстречу, начал произносить заготовленную речь. — Никому не ведомо, в чьи руки Господу будет угодно вложить судьбу Отечества, однако же, когда сие происходит, не перестаёшь дивиться промыслу Его. Господа мои, пред вами та, чья решимость и отвага переменила ход баталии Нарвской, а с нею — и всей войны.

Это для гостей всё происходило практически спонтанно. Пётр умел играть разные роли, да так хорошо, что все принимали его актёрство за чистую монету, и сейчас отыгрывал на высший балл.

— Скажи, чего ты хочешь более всего? — спросил он. — Твоё право. Исполню всё, чего ни попросишь.

— Прошу завершить войну, государь, — последовал её ответ. — Это в твоих силах.

— Быть по сему.

Далее под изумлённое молчание публики государь провёл её через весь зал и усадил за пиршественный стол. Аккурат между своим местом во главе и Меньшиковым, по правую руку. Причём, Карл Двенадцатый восседал по левую руку и от подобного соседства в восторг не пришёл. Как и предполагалось, швед не сумел сдержать эмоций и действительно скривился, будто ему скормили целое блюдо лимонов. Ведь наверняка иностранцы обратили на это внимание.

А Пётр продолжал своё представление, явно увлёкшись игрой.

— Брат мой, — усадив Катю, он обратился к почётному гостю по-немецки. — Дама желает прекратить войну. Что скажете?

— Вряд ли у меня есть иной выход из сложившейся ситуации, брат мой, — без особого удовольствия ответил швед.

— Скорее всего, дама имела в виду не только войну между нашими державами, но и между вами лично, — предположил Пётр Алексеевич. — Помиритесь, наконец, а то как кошка с собакой, честное слово.

— Мы, собственно, и не ссорились, — сказала Катя. — Мы с его величеством являлись врагами, и всё случившееся было обусловлено логикой войны. Но с заключением мира мы врагами быть перестанем… я надеюсь. Честно говоря, была бы этому только рада.

— Не могу сказать о себе того же, — буркнул пленник, упрямо отвернувшись.

Негромкий гул прокатился по всему залу, а Катя только развела руками: мол, я сделала что могла.

— Он не дипломат, — резюмировал английский консул, отхлебнув глоточек из своего бокала. — Карл Шведский — кто угодно: король, полководец, авантюрист, но совершенно не политик.

— Я бы пожал руку кому угодно, если бы это принесло моей стране долгожданный мир …и возможность спокойно подготовиться к реваншу, — усмехнулся саксонец. — О, послушайте, что сейчас сказал царь Петер! Крайне любопытное сравнение, жаль, что здесь нет французов, они бы оценили. Русская дева. Прямая аллюзия на иную деву, жившую почти три столетия назад.

Выражение слегка пренебрежительного превосходства сползло с лица англичанина, словно плохо прикреплённая маска. Фон Арнштедт счёл, что поквитался с ним за его неподобающее для посланника поведение. Впрочем, посланник Англии и без того пребывает не в лучшем настроении. Скандинавы в последнее время стали вести себя как хозяева на море, оттесняя английских торговцев. Попытки просто купить лояльность королей из династии Ваза успехом не увенчались: шведы деньги брали охотно, но не считали нужным чем-то отплачивать. Казалось бы, такой грандиозный их провал, как пленение короля Карла, должен был порадовать англичан. Но у фон Арнштедта складывалось впечатление, что обитатели этого острова вообще не рады ничьим успехам, кроме своих собственных. Либо же попросту жалеют, что теперь вряд ли получится превратить Россию в собственный проходной двор.