Времена не выбирают (СИ) - Горелик Елена Валериевна. Страница 46

Обо всём этом Катя думала параллельно с действием: сперва то была демонстрация возможностей, затем формальности — их переименовали в егерскую полуроту, новонабранных сразу записывали к ним. Заодно она мысленно начала составлять список деталей обмундирования, которые теоретически можно производить уже здесь. Плетёные из толстой нити ремни, рюкзаки и простейшие зажимные пряжки могут здорово облегчить жизнь всем солдатам, не только егерям. Древние римские легионеры, вон, свою бытовую поклажу на фурке — палке с перекладиной — таскали, и было хорошо. А у здешних солдатиков даже ранцев нет. Те же кожаные берцы на шнуровке с люверсами, в летнем и зимнем исполнении — они будут просто незаменимы. Куда лучше башмаков и тяжеленных ботфорт. Но всё это в будущем, притом неясно, ближнем или дальнем. Сейчас куда важнее сначала разместить новеньких в «располаге» — места там ещё много — а затем провести вводное теоретическое занятие по основам диверсионно-разведывательной работы. Этим командир и займётся, он в теории силён. А она — снова сядет за стол и будет пачкать бумагу чернилами. Списки полуроты, списки необходимого, списки теоретически возможных нововведений по самым разным разделам…

А тут ещё и Новый год на носу. Гости из будущего собирались встречать его как положено — с ёлкой, застольем и фейерверком. Не будет разве что мандарин и Деда Мороза, так как здесь этот персонаж — далеко не добрый дедушка с мешком подарков, а вполне себе злобный потусторонний старикашка, дух зимы, которого на полном серьёзе боятся. Тем не менее, к празднику «немезидовцы» готовились основательно и с радостью, с воспоминаниями о хорошем и надеждами на лучшее. В отличие от местных, для которых это была просто царская блажь. Катя и читала, что после смерти Петра об этом празднике забыли лет эдак на сто с лишним, только в девятнадцатом веке он вернулся как детское торжество, а затем перекочевал в жизнь взрослых. Им здесь придётся переменить многие привычки и отказаться от некоторых традиций, но эту — Новый год — будут праздновать, как и раньше. Как все эти годы, загадывая каждый раз одно и то же желание.

Интермедия.

— Ну и о чём вы, если не секрет, разговаривали?

— Жень, не поверишь, — улыбка старшей сестрицы была и мечтательной, и весёлой одновременно. — О стекольном заводе.

— О чём?!!

— Я же говорила — не поверишь…

7

— …и быть на новолетие фейерверкам, да ружейной и иной стрельбе, да чтоб без пуль, едино лишь порохом, да гуляниям всеобщим, пусть по полуночи 1 Генваря обыватели поздравляют друг друга с наступлением новаго 1701 года от Рождества Христова. И после молебного пения в благодарение Богу за Его милость в году минувшем учинять украшение домов своих ветвями сосновыми, еловыми и можжевеловыми… Блин, вот кого бы он учил Новый год встречать!

«Немезидовцы» посмеивались и готовились к празднику без всяких указов. Стас Орешкин, забежав на полчаса в «располагу», авторитетно заявил: «Салют будет почти как у нас, обещаю». Не хватало только шампанского, мандарин и салата «Оливье», но настроение у всех было предпраздничное: для них это был первый за долгое время Новый год не на боевых позициях — чтобы отбивать у противника охоту «поздравлять» их родной город с праздниками. Ёлочка в казарме наличествовала, украсили её самодельными «снежинками», вырезанными из бумаги, и сладкими подарками для «детей полка». Свечи по причине своей крайней пожароопасности, из списка ёлочных игрушек были исключены.

Приказ Петра их повеселил. Складывалось ощущение, что государь действовал по принципу «повторение — мать учения». Свой же указ от 20 января 1699 года он дословно не воспроизводил, но снова повелевал подданным, как надо правильно праздновать Новый год. Такую бумажку, отпечатанную в царской типографии, где работали на устаревшем ещё при Алексее Михалыче оборудовании, принесли и в гвардейские полки, где и зачитали. «Немезидовцев» она знатно позабавила. Новенькие, люди своего времени, их юмора не поняли: мол, а если кто «слово и дело» выкрикнет и вам припишут хулу на государя? На что получили ответ — дескать, нет здесь никакого оскорбления величества даже близко, просто люди радуются празднику. Ну, а если найдётся дурак, который с доносом куда-то помчится, то сам себе неприятности организует. Новонабранные только диву давались такой свободе слова в отдельно взятом подразделении, но довольно быстро к этому привыкли.

Кто был совершенно счастлив от новомодного праздника, так это кабатчики и владельцы продуктовых лавок. Первые водрузили ёлочки чуть ли не на крыши своих заведений, и с самого утра, после молебна, к ним повалили посетители, радовавшиеся законной возможности лишний раз загулять. Вторые только успевали выкладывать товар на прилавки и считать выручку. Ещё радовались дети, которым перепадало свежей выпечки и засахаренных долек «заморских» фруктов. Радость испытывали и солдаты, которым не надо было в караул — тоже лишняя возможность подгулять, дополнительный выходной. Радовались иностранцы с Кукуя — теперь не они одни в Москве будут праздновать как положено. Но никто не понимал и не принимал того смысла, который вкладывался в Новый год изначально. Кроме гостей из будущего. Нет ничего удивительного, что Пётр Алексеич зачастил к ним в гости. С ними он чувствовал себя, можно сказать, как дома. Были, правда, и нюансы, но все считали это допустимыми издержками контакта разных цивилизаций…

Интермедия.

— …Ты на днях познакомил меня с Леонтием Филипповичем[3]. Помнишь, я ещё сама упросила. Шутка ли — по его учебнику дети две сотни лет арифметике учились. Он крестьянский сын, и как же ему дико повезло, что ты его встретил и оценил по достоинству… А скольких таких, как он, на конюшне запороли — за то, что шибко умные! Сколько таких остались при барине в роли учёной обезьянки! В Европе твоей любимой от крепости отказываются, а ты что творишь?

— Куда лезете? — гневно загремел Пётр. — Хорошо вам там, сытым да богатым, рассуждать о свободе! А мне державу с кем поднимать? Кто служить станет? Кто — строить? Кто — хлеб растить? Нет в нашей России полутораста миллионов граждан, хорошо если десятая часть от того, да и те хотят, чтоб всё было как встарь! Потому здесь будет так, как я скажу! Не хотите крепостными владеть — не владейте, но в дела нынешние, касаемые сего, не лезьте!

Он много чего ещё мог бы сказать, если бы продолжал видеть в глазах девицы прежний сдерживаемый гнев. Но теперь там была …заинтересованность. Ход мыслей людей будущего иной раз ему был непонятен ещё больше, чем нежелание владеть землёй и крепостными.

— А знаешь, — внезапно сказала Катерина, оставив свой гнев, — проблема нехватки рабочих рук в твоём случае может из недостатка обратиться в серьёзное преимущество.

— Поясни.

— Я вспомнила, чем заканчивалось внедрение мануфактур со станками в той же Европе, — сказала она. — Цеховые бунтовали, ломали станки, так как те отнимали у них заработок. Народу, видишь ли, там много, никому не хотелось терять работу. А у тебя как раз мало. Потому механизация пойдёт только в плюс. Конечно, не так, как у нас — один человек с техникой заменяет сотню нынешних крестьян — но если даже один за пятерых… Сколько людей после этого пойдёт в армию, на мануфактуры? Да не на верёвке, а за заработком …и волей?

— Знаешь, в чём вы без конца ошибаетесь? — спросил государь, нервно дёрнув щекой. — Вы, свободные духом, судите по себе. А здесь рабы, от рождения и до смерти, во всяком сословии, — он произнёс это с гримасой такой лютой ненависти, что мог бы напугать кого угодно. — Ежели дать крестьянам вольный выбор меж привычной сохой и машиной, они точно так же её разобьют, как те европцы, и будут жить впроголодь, как ранее. Потому что не от предков, не праведно, не свято! — снова с ненавистью сказал он, как плюнул, грохнув по столешнице кулаком. — Поможете сие сломать — вам все потомки будут вечно благодарны.