Времена не выбирают (СИ) - Горелик Елена Валериевна. Страница 74

— Уже болтают, — хмуро ответила Дарья, кутаясь в длинный плащ. — Какая-то сволочь растрепала языком. Именно поэтому я уехать не могу. Дети пусть едут, а я останусь… Велите коня мне седлать. Солдаты должны видеть, что я здесь.

— Не пущу, матушка.

— Фёдор Матвеевич, это была не просьба. Это был приказ…

…Зелёные мундиры с красными отворотами — Преображенский полк. Тёмно-голубые мундиры, тоже с красными отворотами — семёновцы. Фузилеры, бомбардиры, гренадеры. Защитного цвета однотонные полевые мундиры, скроенные по образцу «цифры» гостей из будущего — это егеря. Только и отличия в их униформе друг от друга, что вышитых серебряных двуглавых орлов на форменных шапках преображенских егерей обрамляет зелёная лента с девизом, а у семёновских — синяя.

А девиз ей хорошо знаком: «Никто кроме нас».

Она поехала вдоль строя, слыша, как тихонько переговариваются меж собой солдаты: «Глянь-ка, царица… Дарья Васильевна… Здесь она, никуда не уехала…» От сердца отлегло. Знакомые лица, малознакомые, совсем не знакомые… Они ждут. Ждут — её слова. И она знает, что им сказать.

— Гвардия! Братья мои! — прокричала Дарья, привстав на стременах и подняв руку.

Шепотки, гулявшие по рядам, мгновенно стихли.

— Вот, стоим мы на праотеческой земле, кровью и потом предков наших политой! — продолжала она, выжимая всё из голосовых связок. — Была она в смутные времена утрачена, а ныне вернулась к нам! А там, — она указала вдаль, в сторону строящихся боевыми порядками шведов, — явился враг, что мечтает истребить и нас, и наших детей, отнять то, что нам от предков завещано! Но если каждый из нас сегодня сделает то, что должно, не видать им нашей гибели, а в землю нашу они полягут! Лишь два пути у нас — победа или смерть! Перед Богом и перед вами, братья мои, клянусь, что разделю с вами любой исход битвы, каков бы он ни был! Если победу — так победу, а смерть — значит, приму свой последний бой, но не сойду с этого места! Ибо нет у нас иного Отечества, кроме России!

Речь была нескладной, но достаточно выверенной психологически. На солдат подействовало как надо: воодушевились. А несколько часов спустя, когда приблизительно прикинули потери сторон, выяснилось, что русские полки недосчитались чуть более двухсот человек, зато шведов набили во время боя и их бегства едва ли не треть от явившихся восьми тысяч. Это при том, что гвардейцев всего было четыре с половиной тысячи, вместе с бомбардирами, которые в атаки не ходят… Дарья поставила на уши весь медицинский контингент обоих полков и города Петербурга, они без сна и отдыха оперировали раненых — в том числе и пленных шведов. А в охрану полевого госпиталя велела поставить «егерят» — воспитанников учебных рот, которые тоже рвались в бой. Успеют ещё навоеваться…

К слову, про последний бой она не солгала. Под юбкой был припрятан пистолет, подаренный братом ещё в том мире. Если что, рука бы не дрогнула расстрелять магазин во врагов, а одну пулю — себе в висок. Ей в плен попадать было нельзя…

…Рессоры у кареты хорошие, мягкие. Кучер погонял лошадок, зная, что государь с государыней всегда куда-то торопятся. А за забранным дорогим гранёным стеклом окошком виднелось поле, присыпанное неглубоким снежком. Ноябрь заканчивается… А как там сестрёнка? Тревожно за неё…

Она мягко тронула кончиками пальцев руку мужа. Почувствовала, как он, повернув ладонь, сжал её пальцы своими — чуть сильнее, чем обычно.

— Твоя жизнь для меня дороже собственной, любимый, — сказала она, скрывая тонкую улыбку. — И твоё дело — тоже.

Наконец-то перестал дуться, как обиженный мальчишка, обернулся к ней. И улыбался — одними лишь глазами.

Когда приехали, то от позднего ужина отказались — сразу же заперлись в спальне. За пять лет Дарья хорошо изучила мужа. Он был ненасытен во всём: в работе, в веселье, на войне — и в любви тоже. Последней её здравой мыслью, когда они оказались в постели, было: «Кажется, мой родной считает, что три сына — это слишком мало…»

4

А в Варшаве продолжался пир победителей.

На месте Карла она уже давно бы отдала приказ выступать. Когда армия сидит в городе, почти в буквальном смысле отданном на поток и разграбление, это её разлагает. Солдаты и офицеры пьют, как не в себя, отрываются на местных, кого поймают на улице. Пока ещё в дома не вламываются, ибо не велено, но если так пойдёт и дальше, то скоро начнут и двери выносить. Достаточно произойти двум-трём таким случаям, на которые король махнёт рукой — и тогда поляков не спасут никакие запоры. А это, в свою очередь, будет означать, что каролинеры окончательно превратятся из отличной армии в большую разбойничью шайку. Жаль, Бонапарта тут нет, он бы подумал то же самое и пинками погнал бы солдат из города.

Варшавские конфедераты сунулись было к Карлу с жалобами на бесчинства шведских солдат, но получили ответ примерно следующего содержания: мол, дайте ребятам повеселиться перед нелёгким походом, мы скоро выступаем. Сторонники Лещинского печально повздыхали и убрались ни с чем. Они не знали, что имел в виду шведский король под словом «скоро», и готовились к худшему. Из Сандомира, где собралась своя конфедерация, приходили вести о том, что туда стекаются все недовольные, а саксонцы и русские уже собирают армии, чтобы весной сбросить короля Станислава и снова усадить на трон Августа. Вечно думавшие о том, как примкнуть к более сильному покровителю, паны колебались. С одной стороны — шведы пока ещё здесь, а они — сила. С другой — их король то ли спьяну, то ли в угаре от былых побед объявил, что прямо сейчас пойдёт на Россию, а зимовать будет уже в Смоленске. Если он уйдёт, то Варшава откроет саксонцу ворота, это несомненно. Здесь было над чем подумать ясновельможному панству.

Наблюдая за всеми этими процессами, Катя тихо злорадствовала. Вот бы сюда попали не только они сами, но и все те «патриоты Польши», которые объявили Россию врагом номер один. Что бы они запели, если бы их сейчас от нечего делать метелили на улице прибухнувшие в ближайшей таверне шведы? Впрочем, эта публика всегда казалась ей совершенно необучаемой, как тот поляк из анекдота: «Вот если бы вы не освободили нас в 1945 году, мы бы за столько лет наверняка научились правильно чистить немецкие сапоги!» Все эти радетели за польскую независимость образца двадцать первого века здесь бы однозначно находились в партии Лещинского, получая зуботычины и подбирая крошки со шведского — ещё один межвременной анекдот — стола. Впрочем, у неё всегда было подозрение, что эти ребята только к такой роли себя и готовили.

Всего лишь раз к ним с Мартином пристали развесёлые солдатики, но снова выручил французский язык. До драки, слава Богу, не дошло. Шведский поручик, знавший язык дипломатии восемнадцатого века, извинился за подчинённых и раскланялся с паном Владиславом. С тех пор «французика» и его слугу больше не беспокоили. Это давало им возможность более-менее спокойно гулять хотя бы по ближайшим улицам. Сегодня как раз был день встречи с иезуитом — одиннадцатое ноября. Время встречи — полдень. Сейчас около одиннадцати часов, можно спокойно занять условленный столик в зале и заказать лёгкую закуску к венгерскому белому вину. Святой отец должен подойти к ней, произнести кодовую фразу и получить на неё такой же кодовый ответ. И при этом как бы невзначай Катя должна поправить локон над левым ухом, показывая «немой пароль» — бриллиантовую серёжку. Эту, самую «вкусную», явку настоящий пан Владислав Запольский сдал уже от полной безысходности, когда Катя, отобрав у него серьгу и отболтав весь язык, сумела убедить молодого человека, что это пойдёт только на пользу его родине… А пока было время, Катя наслаждалась изысканным паштетом, неспешно поглощая его под лёгкое вино. Мартин, получив несколько монет, устроился в углу потемнее и полдничал там, усердно делая вид, что ожидает знака от «господина». Пока всё было тихо.

И тут произошло такое, от чего Катя, всегда отличавшаяся отсутствием нервов, с огромнейшим трудом заставила себя сохранить спокойно-скучающее выражение лица.