Россия и борьба Греции за освобождение. От Екатерины II до Николая I. Очерки - Арш Григорий Львович. Страница 16
Тем не менее, как сообщал консул, местные турки собрались писать султану, «что будто бы я нарочито послан сюда от России для переговоров с находящимися здесь греками, дабы со временем учинить то, что отец мой и я в прошлую войну в Морее учинили». Турки также всячески препятствовали общению местных греков с российским консулом. Как сообщил Кревате греческий митрополит Негропонта, «они запретили ему и другим грекам под смертною казнию, что ежели дерзнет с них на двор мой взойти» [122].
На Крите же турки, настроенные против каких-либо контактов России с греками, перешли от слов к делу. Прибытие в Канею (Ханья) 20 апреля (1 мая) 1785 г. российского консула К. О. Шпалькгабера вызвало мятеж местных турок. Шпалькгабер должен был вернуться в Константинополь и снова высадиться на Крите уже с помощью российского посланника в сентябре 1785 г. Тогда консулу удалось узнать, что за попытками помешать его установлению на Крите была и рука французского консула. По сведениям Шпалькгабера, французский консул на Крите сказал одному видному местному турку, что «он охотно отдал бы из своего кармана 500 пиастров, если бы установление консула России не имело места» [123]. И это был не единичный случай подстрекательства турок со стороны французских агентов к выступлениям против российских консулов в Греции. Комментируя эти действия французов, российский посланник в Константинополе Булгаков писал Шпалькгаберу, что они «не могут доброжелательно наблюдать за обоснованием наших консулов и особенно в местах, где только они получали всю выгоду от торговли. Всюду они стараются интриговать и возбудить население против наших консулов» [124].
Российские консулы были представителями могущественной державы и находились под ее защитой. Но также они в основном были и греками, вследствие чего принимали близко к сердцу страдания своих соотечественников под чужеземным игом. Во многих донесениях российских консулов дается картина бедствия и страданий, которые испытывали греки под жестоким турецким гнетом. Сильнее всего этот гнет ощущался в областях материковой Греции и на больших греческих островах, которые формально находились под управлением назначенных султаном пашей и на которых имелось значительное турецкое население. Так, согласно донесению консула в Патрах Х. Комнина, жители Пелопоннеса «отягощены и задавлены обременительными налогами, не оставляющими им хлеба на прокормление их семей» [125]. О непосильном налоговом бремени, которое испытывали жители Салоник, писал и консул Мельников. По его словам, горожане «от необычайных податей и разных других налогов и притеснений, причиняемых им от стороны иногда бываемых пашей и всегда обитающих здесь аянов или первых начальников, в бедном состоянии находятся» [126].
О тяжести турецкого ига писал с Крита и консул Шпалькгабер: «Хотя бедные сии христиане страдают в сем пространном государстве от тиранства турок, но смело подтверждаю, что нигде столь худо с ними не поступают и не чувствуют они столь сильно бремени наложенного на них страшного ига, как в сей провинции» [127].
Кревата, консул на другом большом греческом острове, Негропонте, считал, что нигде турки не обращаются с греками столь жестоко, как здесь: «Оные греки весьма в превеликом от турков притеснении находятся, так что убивают их без всякой пощады за самые малейшие вины и иногда и безвинно, ибо таковых, кои бы более обитателей из турков здешнего города наполнены зверством, злостью, суровостью и развратностию, нигде во всем турецком владении обрести нельзя» [128].
Шли годы, менялись турецкие правители в Греции, менялись и сами российские консулы, но картина повседневной жизни греков, которая засвидетельствована в их донесениях, не менялась. «Начиная от паши, – сообщал в 1803 г. из Мореи консул М. Я. Минчаки, – все чиновники Порты, которым поручено управлять этими провинциями, постоянно совершают вопиющие несправедливости, занимаются только тем, что насилуют, вымогают, терзают жителей». В 1800 г. не менее резкую характеристику представителям турецкой власти на Хиосе давал консул на этом острове А. Бани: «Здешние управители вообще суть толикие хищные волки, не внемлющие справедливости, и бывают уполномочены здесь от их правительства на один только год, дабы грабить бедных райев и всех тех, кои не в состоянии им упорствовать» [129].
Консулы, авторы донесений о тяжелом положении греков под османским господством, как уже говорилось, и сами были в основном греками. Однако нет оснований обвинять их в какой-либо пристрастности или сгущении красок. О тяжелом бесправном положении греческих крестьян писал и Ф. Божур, бывший в конце XVIII в. французским консулом в Македонии. По его словам, «в Македонии, как и в Польше, крестьяне умирают от голода, в то время как господа купаются в роскоши». Правовое положение греческих крестьян он сравнивал с положением американских негров [130].
Однако ситуация не везде в Греции была столь тяжелой, как в тех областях, к которым относятся вышеуказанные консульские донесения. Она зависела от присутствия завоевателей и от их власти в той или иной области. На островах Архипелага это присутствие было значительно меньшим, чем в материковой Греции. Консул на Негропонте Кревата привел список островов, где вообще не было турецкого присутствия. В этом списке четыре острова: Скопелос, Скирос, Андрос, Зеа (Кея). По словам консула, «поелику на всех сих островах турки жительство не имеют, то и обитатели их, греки, живут противу других гораздо спокойнее» [131].
Было бы неправильным считать, что те бесчинства и жестокости, которые творили в отношении греков представители власти и местные необузданные мусульманские элементы, получали одобрение Порты. Эти эксцессы вызывали бегство греческого населения, в результате чего суживались возможности систематической эксплуатации страны. Помимо того, доведенное до отчаяния население усиливало борьбу против османского господства. Этим можно объяснить время от времени предпринимавшиеся Портой попытки ослабить чинившийся в отношении греков произвол.
Об этих попытках и их результатах упоминается в ряде донесений российских консулов. Так, консул на Негропонте Кревата 28 июня (8 июля) 1786 г. сообщал: «20 числа сего месяца прибывший сюда из Константинополя курьер привез к здешнему паше указ, повелевающий чтобы никто из турков, опасаясь смертной казни, никакими обидами угнетать греческого вероисповедания народов не дерзал». Но, как сообщал через два месяца консул, султанский указ отнюдь не был принят к исполнению местными турками. Они, по словам консула, «не только тому предписанию повинились, но и вящшее еще прилагают тщание как ко убивству, равно и к непрерывному угнетению оных, так что чрез малое сие время бытности моей здесь обстоит погубленных ими без малейших причин более 15-ти душ» [132].
Аналогичная попытка с аналогичным результатом была предпринята султаном Абдул Хамидом и на Крите. Из донесения Шпалькгабера от 1 (12) сентября 1786 г. явствует, что местный паша получил хатт-и шериф султана, по которому греки должны были избрать «покровителя», который защищал бы их против притеснений пашей и ага и заботился бы о том, чтобы они управлялись в соответствии с предоставленными им Портой привилегиями. Греки избрали своим покровителем местного муфтия [133], однако ага заставили пашу аннулировать этот «священный указ» [134] султана [135].