Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Гуральник Питер. Страница 38

Во время работы над классической ритм–энд–блюзовой вещью Уиннони Харриса «Good Rockin' Tonight» все наконец встало на свои места. К этому времени ребята уже вымотались, и никто не был уверен, получилось ли что–нибудь стоящее. Однако Скотти говорил: «У Сэма есть сверхъестественная способность вытащить из тебя то, что он хочет. Если ты правильно схватил направление движения, он заставит тебя надорваться, он тебя настолько выведет из себя, что ты захочешь прикончить его. Но он тебя не выпустит, пока не выжмет того ценного, о чем ты, может быть, сам не подозреваешь». Сэм настаивал, чтобы они играли ритм, и ничего, кроме ритма, или заставлял их менять тональность тогда, когда они только привыкли к той, в которой только что играли; или он заставлял играть вдруг в таком медленном темпе, что все были готовы взвыть. «Иногда, чтобы выйти из тупиковой ситуации, я их призывал играть в том темпе, который определенно должен был им не понравиться, и когда они наконец возвращались к изначальному темпу, то чувствовали радость и облегчение, как после долгожданного возвращения домой».

Марион Кейскер представляла себе эту работу как головоломку, ключ к которой был только у Сэма. «Как сейчас, помню случаи, когда все безумно устали, и вдруг происходил какой–нибудь пустяк, который совершенно снимал напряжение, — бывало, Элвис просто катался по полу, а Билл Блэк смеялся, дурачился и махал руками, придерживая свой старый контрабас. Это было здорово!.. Все очень напряженно работали, но параллельно пытались и расслабляться на полную катушку. Иногда, если Элвису удавалось сделать что–то совершенно необычное, или кто–нибудь «выдавал шедевр», или что–то другое случалось до окончания записи, Сэм говорил: «Хорошо, давайте вернемся к этому фрагменту и повторим то, что вы только что сделали. Мне понравилось это». А Элвис с изумлением отвечал: «Что повторим? Что я особенного сделал?» Потому что все делалось на уровне инстинкта, и он просто не замечал новых находок».

Одним из главных принципов Сэма было то, что работа должна быть «в кайф». «Я мог терпимо относиться к чему угодно, — говорил он, — и я мог допускать трения между нами до тех пор, пока мы все сохраняли веру в то, что мы делаем. Я также мог заставить всех расслабиться, если только группа не приближалась к состоянию, когда ничего нормально сделать не можешь. Каждый раз, когда мы готовили номер, я хотел сделать все от меня зависящее, чтобы все получали от него удовольствие».

В случае с финальным номером чувство удовольствия присутствовало все время, с первой ноты, когда голос Элвиса набирал силу и напор, которых не хватало в предыдущих записях. В такие моменты вся группа становилась слитым воедино ритмическим инструментом — а именно этого Сэм все время и добивался. В такие моменты в них чувствовался особый вызов и кураж, которые почти ломали рамки общественных норм. «Слышали новости?!» — звучал драматичный и вызывающий вопрос. «Сегодня отличная игра», — был ответ.

Еще одно качество Сэм почувствовал в Элвисе с самого начала. Оно позволило Элвису сразу заявить о себе в песне «That's All Right, Mama». Казалось, этот драматический элемент берется из ничего, и при этом Сэм чувствовал, что нечто подобное есть и в сентиментальных балладах Элвиса. Неуверенность в себе, которая безошибочно угадывалась в поведении и манерах Элвиса, Сэм объяснял чувством неполноценности, приниженности своего положения (реального социального, психологического или воображаемого самовосприятия). Такое же чувство двигало негритянскими талантливыми исполнителями, чьим творчеством Сэм интересовался и собирал их записи. Он не был уверен, но ему казалось, что он чувствует в Элвисе кровное родство с «черной» музыкой. Он ощущал в этом юноше тайную, почти губительную страсть к негритянской культуре, в которой только что зарождалась и начинала культивироваться вера в равенство людей. Сэму казалось, что эти сокровенные мысли и ощущения никогда не будут высказаны, и поэтому каждый человек обречен на одиночество, пребывая в темноте собственной души…

«Мой нюх должен был быть обострен. Люди могли бы сказать: «Этот чертов тип собирается отвернуться от нас. Почему мы должны дать спокойно жить этому любителю негров?» Мне пришлось долго размышлять и взвешивать, и сейчас я хотел бы привести некоторые итоги размышлений. Я могу быть терпеливым. Я чувствовал почти религиозный пыл, но смирял его — проповедовать свои идеи с высокой трибуны не входило в мои планы. А в Элвисе я заметил некоторое сочувствие и понимание. Я не думаю, что он осознавал то, что движет мной в моей деятельности, но он интуитивно чувствовал мои намерения. Я никогда не обсуждал свои идеи с ним, я не думаю, что было бы разумно обсуждать их. Было бы глупо с моей стороны говорить: «Ну, мы против….» или «Мы пытаемся покончить с поп–музыкой и вернуть популярность «черной» музыке». Одной из самых больших наших удач было то, что у Элвиса Пресли было мало предрассудков. С трудом продираясь сквозь музыкальные дебри, мы смогли продвинуть несколько хитов, не правда ли? Пробираясь по нехоженым тропам, нам удалось достичь успеха!»

Сэм знал, что он нашел родственную душу и в другом отношении. В последующий месяц, работая над подготовкой к выступлению в «Опрае», он дал прослушать песни нового сингла своим старым друзьям в Нэшвилле — дид–жею WLAC Джину Ноблсу и распространителям сингл–записей Рэнди Вуду и Эрни Янгу. Несмотря на то, что от этих строгих ревнителей ритм–энд–блюза он получил негативные отзывы, Сэм все же знал, что инстинкт его не подведет. Все лучше и лучше узнавая Элвиса, заставляя его больше раскрыться, имея возможность побеседовать с ним не только о музыке, но и о жизни, любви, женщинах, он видел в этом парнишке такой потенциал, какого сам ранее не предполагал. «Я был поражен. Я на 12 лет старше его (мне тридцать один, а ему девятнадцать), я увлекался музыкой самых разных стилей и пережил Великую депрессию, и все же я находил в нем большую интуитивную способность слышать и различать хорошую музыку, безотносительно к стилю, чем у кого–либо, за исключением Джерри Ли Льюиса и меня. Казалось, у него была абсолютная память на все песни, которые он когда–либо слышал. Это был самый перспективный, подающий самые большие надежды молодой человек, которого я когда–либо встречал. Дело в том, что Элвис Пресли знал, что значит быть бедным, но это тяжкое знание не порождало в нем предрассудков. Он не ограничивал себя никакими рамками. А для того, чтобы так относиться к жизни, «нужно быть либо очень умным человеком, либо тупым как пробка», как говаривал редактор «Биллборда» Пол Акерман. А мы–то уж знаем, что Элвис не был тупым».

«Элвис Пресли, наш доморощенный кантри–певец, продолжает свое головокружительное и стремительное движение к общенациональной известности в сфере кантри–музыки. Последнее его славное достижение состоит в том, что он приглашен в качестве исполнителя на фестиваль «Луизиана Хайрайд», который состоится в Шривпорте и будет транслироваться в субботу вечером на KWKH. «Луизиана Хайрайд» является второй или третьей по популярности программой в эфире. Первое место занимает фестиваль Grand Ole Opry в Нэшвилле, в котором принимают участие исключительно звезды кантри–музыки «со стажем». Но Пресли уже выступил на фестивале в Нэшвилле 2 октября сего года и заслужил очень теплый прием как зрителей, так и коллег–музыкантов, которые не хотели отпускать его со сцены. Для Grand Ole Opry приглашение исполнителя, записавшего всего одну пластинку, является беспрецедентным. Однако у Элвиса Пресли до выступления на фестивале две недели назад действительно была всего одна запись», — из газеты Memphis Commercial Appeal, 14 октября 1954 года.

В ближайший понедельник после выступления в «Опрае» Сэм позвонил Пэппи Ковингтону, агенту, поставлявшему талантливых исполнителей для фестиваля «Хайрайд». Они договорились встретиться через две недели, так как это подходило по времени Сэму. Помимо этого за эти две недели Тиллман Фрэнкс должен был окончательно выяснить, сможет ли он отправить своих подопечных исполнителей Джимми и Джонни на концерт Eddy County Barn Dance в Карлсбад, штат Нью–Мексико, и в случае, если сможет, найти им замену для выступления на «Хайрайде». Недавно в «Чикаго Чесе Рекордз» выпустили хит с дуэтом Джимми и Джонни, занявший третье место в хит–параде народной музыки в стиле кантри. В связи с этим продюсер из Карлсбада предложил Тиллману 500 долларов за каждую исполненную песню (в то время как на «Хайрайде» платили 24 доллара). В поисках замены Тиллман обратился к директору «Хайрайда» Хорэсу Логану и спросил его про опекаемого им исполнителя, которого Тиллман слышал в программе Т. Томми Катрера на радиостанции RCIJ. Тиллману показалось, что певец этот должен был быть черным, и так же показалось после прослушивания записи Хорэсу, яркому и искрометному конферансье «Хайрайда». Однако Т. Томми опроверг их предположения. Вообще Т. Томми прокрутил эту пленку в своей программе в качестве одолжения Сэму Филлипсу, которого знал еще с послевоенной поры по совместной работе на WREC. Он напомнил, что Слим Уитман и Билли Уокер выступали на одной сцене в Мемфисе с разыскиваемым парнем. После этого разговора Тиллман, большой остряк, человек, полный энтузиазма и любви к музыке (он продюсировал, а потом терял таких исполнителей, как Уэбб Пирс и Билл Кар–лейл, помогал на заре его карьеры Слиму Уитману и, продолжая в качестве контрабасиста играть на «Хайрайде», пытался стать менеджером Джонни Хор–тона), так вот, выяснив все, Тиллман попросил Пэппи Ковингтона заняться приглашением заинтересовавшего его певца.