Грех (СИ) - "Jana Konstanta". Страница 5

Не волновали сейчас ни грядущая свадьба, ни разозленный на его выходку отец, ни предостережения Милоша. Казалось, и сейчас он чувствует дуновение свежего ветерка, несущее легкий аромат сена и полевых цветов; слышит, как шумит камыш, перешептываясь с озером… Слышит звонкий смех и этот нахальный, но при этом такой чистый, детский голосок, вновь и вновь грозно пытающийся призвать его к ответу. Ренард вдруг поднял руку, посмотрел на ладонь и громко рассмеялся: мозоль. Он, королевский наследник, заработал сегодня трудовую мозоль! «Нет, малышка, спасибо тебе за этот день, но продолжения не будет, даже не надейся!» — не удержался и проговорил он вслух.

Тихо горели свечи, оберегая покой молодого мужчины, тщетно пытающегося заснуть. Он ворочался, что-то недовольно бубнил себе под нос и никак не мог найти покоя. Все не желала уходить из мыслей маленькая паршивка с солнцем, заблудившимся в чуть вьющихся, еще влажных волосах; с глазами, такими же карими, как у него…

Горели тихо свечи, сжигая в пламени один счастливый день.

Глава 4

Рано утром Ренард отправился на поиски отца. Найти его труда не составило — каждое утро Его Величества начинался с планирования дел на день грядущий. Он сидел в своем кабинете, пользуясь возможностью поработать в тишине до того, как нагрянут многочисленные министры, и Дворец загудит, больше напоминая пчелиный улей, нежели тихое семейное гнездо.

— Можно?

Ренард остановился у двери. Мужчина лет шестидесяти, суховатый, подтянутый, оторвался от бумаг и бросил хмурый взгляд на сына.

— Явилось наше Высочество… — устало, без тени улыбки на покрытом едва заметными морщинками лице, проговорил король. — Ну заходи, раз уж соизволил явиться.

Привычно сдержанный, собранный, уверенный. Казалось, этому человеку абсолютно чужды эмоции — будь то радость или гнев. Он всегда говорил спокойно, размеренно, и вывести его из себя, казалось, невозможно. Но Ренард, как никто другой, отлично знал: это видимое спокойствие обманчиво, отец очень зол на него сейчас. Одного лишь взгляда его хватило — холодного, колючего, мрачного. Король отложил бумаги и кивнул в сторону отгороженного уголка для отдыха и душевных бесед. Ренард молча последовал немому приказу.

Отношения с сыном рушились на глазах. Казалось бы, весь мир к его ногам! Единственный, всхоленный, взлелеянный! Бери, властвуй! И мать, и отец души не чаяли в сыночке! Все для него, все ради него! И что в ответ? «Не нужна мне власть, не нужна принцесса, дайте витать в облаках всю оставшуюся жизнь!» Король, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться, нервно прохаживался из угла в угол, пока, наконец, не остановился перед сыном, с равнодушным спокойствием наблюдающим за его метаниями.

— Ну, рассказывай, — потребовал он. — Где ты шлялся вчера?

Ренард скрестил на груди руки и послал отцу такой же пронзительный, хмурый, задумчивый взгляд — ну точно копия отца!

— Бродил по саду, думал над Вашими вчерашними словами, — соврал Ренард, все так же открыто и пронзительно глядя в отцовы глаза. — Прошу меня простить, я не знал, что у нас были гости. Мне очень жаль.

«Жаль ему! Вот же ж засранец!» — возмутился про себя мужчина, и вдруг дрогнуло хмурое лицо в несдержавшейся усмешке. Понимание, что Ренард сейчас нагло лжет, глядя ему в глаза, что сын отдаляется от него с каждым днем все больше и больше, не могло не огорчать человека, волею судьбы призванного быть жестким и властным даже к собственному ребенку. Но еще больше угнетало то отчаянное чувство, что этот сидящий напротив молодой мужчина как две капли воды сейчас похож на него самого — в этом вранье венценосному родителю, в этом протесте против насилия над свободолюбивой личностью, в этом упрямстве и нежелании покориться. Как же знакомо-то все. История повторяется. Заколдованный круг. И мужчина, не удержавшись, смягчился, глядя на сына; взгляд его вдруг потеплел, а вместо короля перед Ренардом остался стоять просто отец.

— Послушай, сынок, я не враг тебе, — вздохнул он, усаживаясь в кресло напротив. — Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Понимаю, потому что был на твоем месте. И тоже врал, и тоже протестовал, и тоже клял отца, распоряжавшегося моей судьбой. И когда ты окажешься на моем месте, когда станешь отцом, которому некуда деваться, которому нужно заботиться о будущем государства, ты меня поймешь.

— Отец, но это просто дикость какая-то! Ну для чего эта свадьба? Почему нельзя людям самим выбирать друг друга? Ну кому будет лучше от того, что два абсолютно чужих человека будут вынуждены существовать под одной крышей?

— Риантии. И ты об этом прекрасно знаешь. Эмелин — принцесса одной из самых мощных военных держав. Если они решат воевать с нами — нам попросту придет конец. Значит, с ними нужно дружить, и этот брак — залог не только того, что нам не придется воевать, но и залог поддержки со стороны их государства. Этот союз гораздо больше нужен нам, нежели им, и это большая удача, что Эмелин согласны отдать за тебя. Можешь быть уверен, на ее руку претендентов немало. А ты ведешь себя сейчас как маленький избалованный мальчишка!

— Я, кажется, уже начинаю ненавидеть эту девушку, и могу поспорить, она наверняка точно так же уже ненавидит меня. Как мы с ней жить-то будем?

— Как и все. Да хотя бы как мы с твоей матерью. Ты думаешь, мы через это не проходили? Меня точно так же поставили перед фактом, я только на венчании впервые увидел твою мать. Мы шарахались друг от друга как от прокаженных! В первую брачную ночь мне пришлось брать ее силой, потому что она как огня меня боялась, а выбора не было — это сейчас все гораздо проще, а тогда первая брачная ночь проходила при свидетелях, и мне ничего не оставалось, кроме как, стиснув зубы, насиловать собственную жену. Я видел ее слезы, ее мольбу в глазах. Она никак не могла расслабиться, ей было больно, и каждое движение с моей стороны вызывало новый приступ слез и отвращения… Маленькая, хрупкая… Да я сам готов был плакать, глядя на нее! Но брак признавался законным только после засвидетельствования, что ночь прошла «успешно». Унизительнейшая процедура. Первое, что я сделал, став королем, — стал бороться за право неприкосновенности личной жизни. Да после той проклятой ночи я три года не заходил к ней в спальню, пока не настала нужда в наследнике. Как ты думаешь, легко нам было? То, что ты видишь сейчас, — улыбку твоей матери, ее нежность и даже любовь ко мне — это результат адского труда, это море слез, взаимное отторжение и абсолютная безысходность. И, тем не менее, сейчас я могу сказать одно: я бы не пожелал видеть рядом с собой никакую другую женщину. И мой тебе совет: как можно раньше попытайся перебороть себя и наладить отношения, хотя бы приятельские, с Эмелин. За любовь нужно бороться, ее нужно холить, лелеять и взращивать. Попробуй, и жизнь перестанет казаться такой мрачной. Да пойми ты, такова наша участь, Ренард. Мы владеем целой страной, можем позволить себе самые дорогие вещи, можем распоряжаться судьбами тысяч людей, но мы не можем потакать своим желаниям, не учитывая интересы Риантии. Это ответственность. Это наша судьба, наша участь. Мы не господа — мы служим своей стране, и на алтарь приходится класть и жизнь, и здоровье, и интересы. Все, что мы можем, это смириться и попытаться сделать свою жизнь чуточку светлее. Например, вместо того, чтобы ненавидеть отца, такого же заложника обстоятельств, как и ты, перестать делать трагедию из этой свадьбы и попытаться наладить жизнь с Эмелин.

Ренард потер переносицу и устало откинулся на спинку дивана. Он и сам понимал, что эта свадьба — необходимость. Умом понимал. А сердце рвалось на волю и совсем не жаждало встречи с навязанной женщиной. Хоть во все тяжкие пускайся напоследок! Да хоть с… И опять образ маленький паршивки предстал перед глазами. «Небось, дурашка, ждать сегодня будет…»

— Ренард! — не выдержал король отчужденного, молчаливого взгляда — опять паршивец в облаках витает! В одно ухо влетело, в другое улетело! И для кого только прописные истины здесь объясняет?