Венский вальс (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 32

— Если установим, что это именно Савинков, стану думать. Но скорее всего — поищу способ ликвидации.

— У меня другая идея, — сказал Артузов. — Нам бы, этого субчика живым взять, чтобы его в Россию заманить. И рассказать может многое, и вообще, с точки зрения идеологии и классовой борьбы полезно, если признает, что бороться с Советской властью бессмысленно.

Так, началось. Похоже, что Артузов задумал-таки операцию «Трест». Или «Синдикат»? Впрочем, название не существенно, это что-то из формы монополий. Что там у нас? Картель, синдикат, трест. Есть еще концерны, но они появятся чуть позже.

— Живым заманить — очень даже неплохо, — хмыкнул я. — Дело за малым — придумать, как Савинкова к нам заманить. Если похищать, а потом в Россию везти — очень долго и хлопотно. А еще очень опасно.

Про то, что в настоящий момент по направлению к Балтийскому морю идет пароход с «ценным грузом» говорить не стал. Если Артуру положено, он про то знает, а нет, так лучше не знать.

Выкручивая баранку и поглядывая по сторонам, чтобы под колеса не ринулся пешеход, прущий поперек улицы, Артузов спросил:

— Ты сам-то бы что придумал?

— Так ничего и придумывать не нужно, — пожал я плечами. — Есть опыт похищения герцога Энгиенского, есть опыт времен Александра Третьего. Арестовать любовницу Савинкова, послать Борису Викторовичу письмо — пусть приезжает на выручку. Правда, любовницы у Савинкова нет, арестовывать некого. У него главная любовь — политика, а страсть — свержение Советской власти. Значит, нужно его зазвать, чтобы свергать нашу власть. И главное, чтобы он поверил, что внутри страны существует такая сила, что может большевиков свергнуть. Амбиции у гражданина эсера непомерные. Он же не рядовым сотрудником хочет стать, а руководителем. А тут, как в басне Крылова — мол, голубчик, как ты хорош! Приходи, направь нас сирых и убогих! Логично?

— Вполне, — согласился Артур, потом полюбопытствовал.— А опыт Александра при чем?

— При Александре Александровиче с народовольцами и прочими террористами покончили просто — внедряли во все молодежные организации агентуру, смотрели, какая из них на террор решится, вот и все. А иной раз, чтобы террористов вычислить, жандармерия собственную организацию создавала. Как я полагаю, ты создаешь антисоветскую организацию, в которую должны входить военные, чекисты, советские чиновники. Так?

— Так, — кивнул Артузов. Переведя на меня взгляд, спросил: — Ты меня поддержишь, если я Феликсу Эдмундовичу такую идею подскажу?

А я-то думал, что Дзержинский уже в курсе и что он уже дал «добро» на создание «Синдиката» или «Треста».

— Поддержу, — кивнул я и полюбопытствовал. — А почему ты сам начальнику не скажешь?

— Опасаюсь, что Председатель может меня и не поддержать. Вдруг скажет, что создание псевдоподпольной организации — это провокация. Мы так не работаем.

Вот как? А что, Артузов не знает про «заговор послов» и про то, что латышей, обещавших Локкарту и прочим иноземным послам, устроить переворот и сместить Ленина, отправил именно Дзержинский? Понимаю, что летом восемнадцатого года Артур находился в другом месте, но земля слухом полнится. Или опять историки врут и заговор раскрыли случайно, потому что латыши оказались людьми честными и порядочными?

— А кроме меня некому начальника убедить? — хмыкнул я.

— А ты у нас числишься образцом добродетели и порядочности, — усмехнулся Артур. — Не пьешь, с подозрительными женщинами не связываешься. Кого другого уже бы обвинили, что он миллионы ворует, а на тебя даже Зиновьев с Троцким не нападают, хотя и терпеть не могут. Не помню, кто про тебя сказал — мол, честный до дури.

Артузов промолчал, что прекрасно осведомлен, как «образец добродетели» вместе с Танюшкой использовали его же письменный стол не по назначению. Знал, но не захотел трогать больную для меня тему.

— А честным быть выгоднее, — сказал я. — Замолвлю я за тебя словечко перед товарищем Дзержинским, а еще и мне бы в этой организации местечко найти.

— А вот тут, Володя, как ты сам иногда говоришь — хрен тебе от Советской власти! Тебя расшифровывать нельзя. У тебя в Париже работа кипит, недавно, благодаря тебе, «крота» в штабе Фрунзе раскрыли.

Ого. Значит, не пропали труды Светланы Николаевны.

— А вот здесь надо благодарность товарищу Светлане Николаевне Прохоровой, по мужу Исаковой высказать.

— Выскажем, — кивнул Артур. — И даже именными часами от Председателя ВЧК наградим.

— А по организации, постараемся Феликса Эдмундовича убедить. Но думаю, он против не будет, — решил-таки я, потом спросил. — Помнишь некого Зуева? — Хотел добавить, что это тот Зуев, который английским шпионом прикидывается, хотя он на самом-то деле польский, но Артузов меня перебил:

— Помню такого. Поляки уже его в список включили на обмен. Сидит во внутренней тюрьме, вместе с остальными. Но у нас к Польше много вопросов. Они нам еще за расстрел «Красного креста» не ответили.

Что да, то да. Сам я об этом инциденте слышал, но подробностей не знаю. Известно только, что в восемнадцатом году поляки расстреляли наших товарищей, действовавших под флагом «Красного креста» и направленных для обмена русских военнопленных и оказания помощи раненым. Как водится, польские власти все списали на неизвестную банду.

— Англичане его очень хотят заполучить, — сообщил я. — Уже меня слегка шантажировали — дескать, знаем, кто вы такой, но пока молчим. Ты в курсе?

— В курсе, — кивнул Артур. — Феликс Эдмундович мне шифровку показывал. Потом все вместе обсудим. Может, даже есть смысл тебе окончательно в РСФСР вернуться, чтобы не рисковать. Кстати, книгу, что ты заказывал, из Архангельска привезли.

Хорошо, что привезли. Теперь у меня, помимо компромата на самого Зуева, имеется еще и Библия английского первопечатника Тиндейла. Есть материалы для игры. В крайнем случае, издание можно продать тем же англичанам и затребовать за него хотя бы сто тысяч фунтов. Сумма несусветная, но «Синайский кодекс» в тридцатом году был продан за такую же сумму, а уж за своего-то гуманиста англы дадут не меньше. Если бы речь шла о книге Ивана Федорова, то продавать бы не стал. Грудью бы лег, чтобы она осталась в наших библиотеках. А вот Тиндейла отчего-то не жалко.

— Кстати, из МУРа звонили. Быстров, оперуполномоченный. Сказал, что паренек, которым ты интересовался, с ума сошел. Начал что-то предсказывать…

Я понял, что речь идет о певце с Сухаревского рынка, распевавшего песни из «Бумбараша». Любопытно, что он начал предсказывать?

— А разве его не расстреляли? — удивился я.

— Я таких подробностей не знаю, передаю, что мне сказали, — ответил Артузов. — Если тебе МУР нужен, можем потом заехать, после наркоминдела. Все равно сейчас Председателя на месте нет.

Глава шестнадцатая. Смерть поэта

Разумеется, Чичерин занят, у него совещание. Вспомнилось стихотворение пролетарского поэта «Прозаседавшиеся». Совещания — перевод времени, но и без совещаний никуда не деться. Хорошо, что на сей раз я не планировал встречаться с наркомом, а значит, ждать Георгия Васильевича нет надобности. Пусть вначале изучит документы, что подготовил французский МИД, мои докладные, включая последнюю, касающуюся организации авиасообщения с Германией. Изучит нарком, отыщет часок в своем плотном графике, вот тогда мы и встретимся. Правда, я тоже могу быть в это время занят, но уж как-нибудь договоримся.

— В МУР?— поинтересовался Артузов. — Или на Лубянку? Или вначале тебя домой завезти, вещи закинешь?

Домой завезти… А где нынче у меня дом-то? Свою комнату в Доме советов я отдал Трилиссеру и его семье, а мне придется вселяться в комнату Натальи, а это значит, нужно искать коменданта, трясти удостоверением. Ха… А удостоверение-то мое на Лубянке, в сейфе. Ладно, что от меня не требуют, чтобы оставлял документы и ордена в отделе кадров. И в Гнездниковском без удостоверения нечего делать.

— Давай ты меня перекусить свозишь, а потом на Лубянку.