"Фантастика 2023-85". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Анишкин Валерий Георгиевич. Страница 124

Когда проходили мимо Гостиного двора, Курт попросил зайти с ним в этот огромный магазин, чтобы присмотреть какие-нибудь сувениры для родственников и друзей.

В это время к нам подошел ничем не примечательный молодой человек и попросил отойти с ним в сторонку. Я извинился перед Куртом, и пошел за молодым человеком. У одного из окон магазина стояли двое: по виду мой ровесник, и товарищ постарше. Тот что постарше, молча уставился на меня оловянным взглядом холодных глаз, изучая и, наверно, оценивая, что я за тип и куда меня отнести по его градации. Потом строго спросил:

— Тебе что нужно от иностранца? Фарцуешь?

И вдруг тот, который по виду был моим ровесником спросил:

— Слушай, это ты читал в Герценовке со сцены стихи?

— Переводы с английского? Я.

— Федор Алексеич, это свой. На инязе учится. Он так раздолбал англичан в стихах! Я, говорит, брожу по Лондону, а там сплошная нищета и кругом безрадостная жизнь.

— Это Уильям Блейк. Стихотворение «Лондон». Только это было написано в конце XVIII века.

— Да какая разница! Главное — нос утерли капиталистам.

— Так чего ты с иностранцем ходишь? — повторил вопрос старший.

— Да он пришел к нам в общежитие, знакомую искал.

— Что за знакомая? Как фамилия? — оживился старший товарищ.

— Да откуда ж я знаю? Это мне вахтерша сказала, что он какую-то девушку ищет…

Я плел что-то несуразное и чувствовал себя полным идиотом. Давно заметил, что, попадая в определенный круг людей, ты невольно принимаешь их культуру поведения, иначе тебя не поймут и, в лучшем случае — отвергнут как чужака, в худшем — могут и морду набить.

— Так чего ты с ним ходишь? — повторил старший.

— Хочу показать гостю героический Ленинград, и потом, я же на инязе учусь, так что для меня это лишняя языковая практика. Рассказываю, как народ отстоял город от фашистской оккупации.

— Я ж говорю, наш человек, — обрадовался мой ровесник.

— Ладно, продолжай свою экскурсию, — разрешил старший. — И вот еще что, узнай, к кому приходил твой иностранец.

Я молча пожал плечами, но не преминул заметить:

— Кстати, немец хоть и из ФРГ, но рабочий и социалист.

Рабочий-социалист смиренно ждал меня у стенки, куда придвинулся, чтобы не мешать движению многочисленных покупателей. Увидев меня целого и невредимого, Курт обрадовался, а заметив смущение на моем лице, сказал:

— Es ist ihre Sicherheitsdienst? Mach dir keine sorgen. Wir haben auch so ein.

Курт по моей подсказке накупил деревянных крашеных ложек, матрешек, маленьких шкатулок, еще какой-то мелочи, потом объявил, что в пивном баре недалеко от метро Маяковская его ждут товарищи. Я было хотел раскланяться, но Курт ни в какую не хотел отпускать меня, уговорив пойти вместе в пивной бар, чтобы познакомить с другими немцами из их тургруппы.

В баре нас шумно встретили два толстых немца. Может быть, они были ненамного больше упитанного, но спортивного Курта, но «пивные животы» придавали им тяжеловесную массивность. Я отметил пунцовый цвет их лиц. Это не без основания: — стол, за которым они сидели, был заставлен пустыми и полными кружками пива.

Представляя меня, Курт с жаром расточал в мой адрес похвалы. Немцы кивали головами и приговаривали: «Gut, gut». Одного немца звали Пауль, другого Гельмут.

Они заказали пива и сосиски с капустой и зеленым горошком — для Курта и для меня. Пива я не любил, но пригубил, чтобы не обижать немцев; зато с удовольствием съел порцию сосисок и пару бутербродов с сыром.

В разговоре немцы все упирали на то, что они рабочие и «Wie ist es bei euch?.. Sozialisten».

Я соглашался: «Gut, gut». Но не верил: глаза немцев были лукавые.

— Wie mögen sie Leningrad? — спросил я из вежливости.

— Gut, gut, — закивали немцы.

Но неожиданно Гельмут сказал:

— Жаль только, что вы в блокаду уморили голодом целый миллион ни в чем не повинных людей.

— Мы уморили? — возмутился я.

— Вам нужно было сдать город немецким войскам. Это спасло бы сотни тысяч ваших людей, а вы предпочли сражаться за бесполезный клочок земли, принеся в жертву мирных жителей.

— Ja, ja, — подтвердил Пауль.

— Всё не так, — сказал я. — Во-первых, Ленинград — это не бесполезный клочок земли. Это для нас святыня. Во-вторых, он оставался важной частью всей системы обороны. Но главное в том, что, если бы наши войска сдали город, судьба жителей стала бы еще страшнее.

— Жителей можно было эвакуировать, — упрямо возразил Гельмут. — Но раз не эвакуировали, гуманно было бы Ленинград сдать.

— Может быть, нам нужно было и Москву сдать? — ехидно спросил я.

— Если бы не морозы, немецкие войска Москву сами бы взяли…

Гельмута, видно, задевало поражение Германии, это сидело в его подсознании, и он искал хоть какое-то оправдание своим воинственным соотечественникам.

Спорить с фанатами идеи всегда бессмысленно, потому что доказать им ничего не сможешь, а обращать в свою веру муторно и накладно.

— Жителей можно было бы эвакуировать, — гнул свое Гельмут.

Курт во время нашего спора все пытался остановить Гельмута и перевести разговор на другую тему. А Пауль пил пиво и, похоже, ему доставляли удовольствие выпады Гельмута против русских, потому что он с удовольствием как попугай повторял неизменное: «Gut, gut».

Этот неприятный и в какой-то степени провокационный разговор как-то сам собой прекратился. Гельмут даже, как бы в извинение, сказал:

— Es ist gut, wenn eine Junge ein Patriot seines Landes ist.

Я поблагодарил, попрощался. Курт попросил передать привет Вале Косовой, сказать, как он хотел её увидеть и как сожалеет, что не застал.

Глава 10

Саша Виноградов и Боря Ваткин. Странная дружба. Мариинский оперный театр. Прослушивание. Меня и Сашу берут в массовку. Артисты миманса. Внутреннее убранство театра. Суеверия оперных и балетных. Закулисная жизнь.

Хор Мариинского театра, или Маринки, как любовно называют театр старые петербуржцы, а официально именуют театром оперы и балета имени С.М. Кирова, объявил конкурсное прослушивание, и Саша Виноградов попросил меня и своего друга Борю Ваткина сходить с ним на это прослушивание.

Не могу сказать, что Саша был мне другом, но я испытывал к нему искреннюю симпатию, и видел, что также ему интересен. С Борей же Ваткиным у них сложилась настоящая, хотя и странная дружба. Два совершенно разных человека, разных по характеру, по амбициям, по таланту, по жизненным принципам и даже по социальному положению, не говоря уже о том, что они и внешне являли полную противоположность друг другу. Саша Виноградов — молодой человек выше среднего роста и, как я уже говорил, с кошачьей гибкостью и силой, которая угадывалась в любом его движении. Боря же — роста небольшого, рыхлого сложения, с характером нерешительным и робким. Саша учился на французском отделении, но имея ярко выраженный талант, мечтал стать оперным певцом. Боря учился на немецком, талантами не блистал, если не считать талантом редкую доброту и детское восторженное восприятие жизни. Саша — брюнет с черными глазами, Борю украшала каштановая кучерявая шевелюра, синие глаза и веснушки. Саша — единственный сын своих родителей — жил в городе Тихвине Ленинградской области, где мать работала учительницей в школе, отец — инженером какого-то предприятия, а Боря, седьмой ребенок в большой еврейской семье, жил в эстонском городе Тарту с матерью домохозяйкой и отцом закройщиком. Саше к стипендии присылали из дома иногда рублей двести, иногда чуть больше, и этого вполне хватало на жизнь без особой роскоши. Боря время от времени получал посылки от родного дядюшки из Америки. Посылки приходили с аккуратной периодичностью и содержали отрезы твида, габардина, вельвета или джинсовой ткани, которые всегда оставались в моде и всегда пользовались спросом. Боря относил отрез в комиссионку, который моментально продавался, и это обеспечивало ему более чем сносное существование.