"Фантастика 2023-85". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Анишкин Валерий Георгиевич. Страница 135

— А кто убийца? — спросил я.

— Охранник той же мебельной фабрики. С кассиршей он сблизился за год до преступления и вступил с ней в сговор. Выйдя из банка, женщины увидели своего охранника с машиной, который как бы случайно оказался там, и предложил подвезти. По дороге он остановился в безлюдном месте, оглушил бухгалтершу и повез в лес. Там он вытащил женщину, находящуюся в бессознательном состоянии, и стал копать могилу в ложбине. Пока копал, женщина пришла в себя и попыталась бежать, но охранник догнал ее и убил охотничьим ножом.

— А как вы нашли убийцу? — Я «видел» его и мог описать, но не мог определить его местонахождения.

— Зато с вашей помощью мы знали, кого ищем. Объявили в розыск. По приметам нашли в Белоруссии, в Гомеле.

— Вы меня снова удивили, — сказал Михаил Сергеевич.

Вечером я встретился с Леной. Выглядела она потрясающе. Да и я уже давно не выглядел провинциалом, каким предстал перед ней в первый месяц учебы в Ленинграде.

Мы зашли в кафе, заказали по бокалу шампанского и мороженое: крем-брюле для нее и пломбир для меня. Сидели и непринужденно болтали, вспоминая курьезные случаи из нашей студенческой жизни.

— Володя, в прошлый раз, когда ты чем-то смог помочь следствию, папа дома все восхищался твоей способностью видеть то, что за пределами нормального восприятия. А недавно достал где-то книги по парапсихологии и ищет научные объяснения непонятных явлений… А почему ученые не могут объяснить эти явления?

— Потому что здесь всё лежит за гранью физического восприятия. И с этого нужно начинать… Гипноз признали всего пять лет назад англичане, и в позапрошлом году его официально включили в медицинскую практику…

После кафе мы сходили в кино на «В джазе только девушки» с Мэрелин Монро.

Я проводил Лену до троллейбуса.

Глава 19

«Белые ночи». Явление Юрки Богданова. Неприятная весть о Миле Корнеевой. О моем рассказе в журнале «Нева» и о Зыцере. Юркина экспедиция. Финны и сухой закон.

Наступили «белые ночи».

Ну, они не совсем «белые». Они как сумерки, светлые, и ночь никуда не девается, она наступает, но в середине июня всего на два часа. Это когда в 12 часов еще можно читать книгу, а в два часа уже можно читать книгу.

Как раз в это время приехал Юрка Богданов. Я глазам своим не поверил и дар речи потерял, когда он появился в нашей комнате с небольшим чемоданчиком-балеткой и улыбкой во весь рот. Мы обнялись.

— Каким ветром и как ты меня нашел? — я не скрывал своей радости.

— А чего тебя искать? У твоей матери взял адрес, а до общежития язык довел. — Кстати, мать обижается, что писем не пишешь.

— Почему не пишу? Пишу.

— Раз в год, — усмехнулся Юрка.

— Да не люблю я письма писать.

— А Миле?

— Ты ее видел? — сердце мое тоскливо заныло, замерло, а потом забилось сильней. Мне казалось, что память о ней понемногу стирается, но, оказалось — нет.

— Видел!

Я молча смотрел на друга, пытаясь изобразить равнодушие, но видно это плохо удавалось, потому что он усмехнулся и сказал:

— Не понимаю, зачем изводить себя, если на самом деле все проще — она «тебя любит…

— Откуда ты знаешь?

— Встретил позавчера Алика Есакова на Бродвее. Он предложил выпить, хотя я с ним был лишь шапочно знаком: видно он очень хотел излить душу и выяснить отношения. Я взял бутылку коньяка и пошли к нему.

Отношения выяснили. Пришли к выводу, что никто ни на кого не в обиде. Он оказался человеком эмоциональным, полез целоваться. Я этого не люблю, но стерпел. В общем, он решил, что мы расстались друзьями. Друзьями, так друзьями… Только, я думаю, Маха с ним все равно жить не будет.

— И что он про Милу сказал?

— Во-первых, узнав, что я еду в Ленинград, просил передать от всех ребят привет. А потом сказал, что Мила собирается за кого-то замуж.

Искры ревнивого пламени насквозь прожгли меня, не убили, но ранили.

— За кого? — спросил я упавшим голосом.

— Не знаю. За ней многие увиваются. Особенно назойливо ее обхаживает Эдик Платон, и часто провожает… Но ждёт она тебя.

— Что за Эдик?

— Платонов, с четвертого, теперь уж с пятого, курса истфила. Малый видный и перспективный. Ему уже сейчас предлагают место на кафедре, так что через пару лет защитится и кандидатом будет.

Я молчал. На душе стало муторно и скребли кошки.

— Домой поедем вместе? — спросил Юрка, хотя это прозвучало как утверждение. — Сессия закончилась, а ты вроде и не собираешься.

— Едем! — решил я.

— Вот и разберешься со своей Милой. И не морочь девке голову. Реши раз и навсегда, или так, или так…

— Не знаю, все не так просто. Я человек, как бы сказать, не совсем нормальный, а, следовательно, и для семейной жизни вряд ли приспособленный. А ты говоришь, «не морочь девке голову».

— Не наговаривай на себя, — серьезно сказал Юрка. — Твои особые способности не мешают тебе оставаться нормальным человеком…

Вечером мы с Юркой пошли в ресторан. Шли пешком в сторону Невского. И говорили, говорили. Мы почти год не виделись и писем мы друг другу не писали. Юрка хоть и упрекнул меня в том, что я не пишу матери, но и сам он был не большой любитель эпистолярного жанра.

— Я читал в «Неве» твой рассказ, — сказал Юрка. — Понравилось, что ты обходишься без излишней морали. Она не украшает текст. У тебя нет обязательных к пониманию выводов. Непривычно и неожиданно, но этим твой рассказ и хорош.

— Спасибо, — поблагодарил я.

Я был смущен. Вдвойне приятно получить лестную оценку от человека, вкусу которого доверяешь.

— А что сейчас пишешь? — спросил Юрка.

— Рассказы, но до сборника еще далеко. Все как-то урывками, хотя понемногу каждый день. Времени нет. «Нева» просит дать еще что-нибудь.

— Ты молодец, — похвалил Юрка. — Зыцерь остался бы доволен. Ты с ним переписываешься?

— Ещё осенью написал ему, когда устроился в институт; он ответил коротко, а на следующее мое письмо — молчок, и я писать тоже писать перестал. Как-то в еженедельнике «Время» я наткнулся на большую статью о Зыцере, из которой узнал, что он уже доктор филологических наук и является одним из крупнейших ученых в области культуры басков.

— Кто бы сомневался, — сказал Юрка. — Незаурядный человек. Нам повезло, что близко знали его.

Мы помолчали, словно отдавая дань уважения нашему замечательному преподу.

— А что за экспедиция, в которой ты был?

— Ничего интересного. Никакой романтики, о которой часто говорят. Просто работа, тяжелая и нудная работа.

— Ну, все же, что за экспедиция?

— Я был в двух. Оба раза на Памире. Прошлой осенью на метеостанции Каракуль, второй раз на станции Мургаб.

— А чем занимался?

— Как ассистент делал то, что скажут. А вообще метеорология занимается физикой атмосферы, если проще — то моделирует прогноз погоды климата.

— Ну, и как тебе Памир?

— Сухо, осадков мало, но холодища. Зима длится с октября по апрель… Всю зиму я там и просидел, на высоте почти в четыре километра над уровнем моря. Станция в котловине. До ближайших гор — полтора километра, до дальних около двенадцати.

— Да-а, не мед, — посочувствовал я.

— Не то слово, — усмехнулся Юрка.

— И много вас там находилось?

— Сначала четверо, потом двоих отозвали… Вот говорят, что люди с противоположными типами темперамента лучше уживаются. Чепуха. На себе испытал. Я сангвиник, а мой напарник — флегматик. Три месяца оказались для нас невыносимыми. Мы даже дрались, и, главное, с таким остервенением, что мне и сейчас, как вспомню, стыдно становится. Вот я думаю, как может человек, сам того не замечая, превратиться в дикаря. К концу срока мы так ненавидели друг друга, что еще пару месяцев не выдержали бы и, наверно, поубивали бы один другого. Поэтому дивлюсь на наших героических моряков Зиганшина, Поплавского и кто там еще был. Как они не съели друг друга!

— Это другое. У вас была не чрезвычайная ситуация. Тепло, сыто, да, небось, и спиртик был.