"Фантастика 2023-85". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Анишкин Валерий Георгиевич. Страница 47

Стоял этот красивый пятиглавый храм у моста на берегу реки в самом центре города, был на виду, и мимо него ежедневно ходили и ездили тысячи людей.

К храму привыкли, и посмотреть, как его взрывают, собралось чуть не полгорода. Народ стоял на противоположной стороне улицы и в безопасной близости возле храма. Ближе, чем на сто метров, к церкви не подпускали. Дальше стояло милицейское оцепление, и милиционеры зорко следили, чтобы никто не пересек условную черту. Взрывы гулко бухали где-то внутри уже изуродованного здания с обвалившимися после первого взрыва куполами. Но стены оседали неохотно, с каждым взрывом лишь вздрагивая испуганным животным, и уступая какую-то часть. Глыбы завалили нутро. Пыль толстым слоем окутывала полуразрушенную церковь и медленно оседала на еще непорушенную кладку.

— Хрен возьмешь! — раздался чей-то радостный возглас и вызвал восторженную реакцию. Толпа свистом и смехом встречала каждый взрыв, после которого стены оставались все еще стоять.

— Это вам не барак! — весело хрипел пьяненький мужичонка, получивший неожиданно к своему хмельному загулу еще и зрелище.

— Пятьдесят лет строили, — объяснял интеллигентный пожилой мужчина. Шляпу он снял и держал в руках. Седые его волосы шевелил легкий ветерок. — Стены в пять кирпичей. В раствор белки яиц добавляли.

Мужчину внимательно слушали.

— Правда, неудачно встроили центральный купол, и он обвалился. Но стены вечные… А купол потом укрепили.

— Грех это великий, — сухонькая старушка с укором качала головой.

Старух собралось много. Верующие пришли попрощаться с символом своей веры, который рушили на глазах. Старушки крестились на то, что еще утром называлось Покровской церковью. Многие плакали.

Взрывы прекратились. Стены, наполовину разрушенные, все же внушительно высились еще, заваленные наполовину глыбами кирпича и цемента. Коегде виднелись толстые пласты штукатурки с фресками.

За дело взялись рабочие с отбойными молотками. Они влезли на стены и, стоя на них, как на лесах, точьвточь, как шахтеры в кино, только каски без ламп, затрещали отбойными молотками. Стены поддавались плохо, кирпич отваливался скорее, чем кладка. Наверно, угольный пласт отваливать легче, чем любой их этих кирпичей.

Заработал экскаватор, но зацепить ковшом мусор не смог, мешали крупные глыбы. Экскаваторщик остановил машину, вылез из кабины и пошел к бульдозеру. Вскоре бульдозер пополз по горе, становясь чуть ли не вертикально, так что бульдозерист почти лежал на спине и рисковал свернуть себе шею. Глыбы поддавались и послушно сдвигались в одно место.

Неожиданно я услышал тихий колокольный звон. «Наверно, в Богоявленской церкви, стоящей как раз напротив, через речку, или в церкви Михаила Архангела, которая стояла подальше, ударили в колокола», — подумал я. Но нет, звон стал различимей, усилился и шел он от этой, Покровской церкви.

Звон колоколов заглушил все остальные звуки. Заколыхалась толпа и оказалась вдруг подо мной. Только это уже была другая толпа. Богомолки в белых платках со свечками в руках. Неправдоподобно медленно проехала, словно проплыла, карета, запряженная парой лошадей. Мужчины в цилиндрах и дамы в шляпках с вуалями и длинных юбках то ли шли, то ли стояли, покачиваясь из стороны в сторону. Полицейский в белом кителе с золотыми пуговицами и белой фуражке с лаковым козырьком неподвижно стоял у моста. И мост был другой, с чугунными литыми перилами и сходом к церкви.

И тут я увидел храм во всем его величии. Он наплыл на меня или это я приблизился к нему. Золотые купола слепили глаза. Они находились как раз на уровне моего лица и почти незримо колыхались, точно отражение в воде, но казались реально осязаемыми, как в хорошем сне, о котором говорят, «как на яву». В церкви шла праздничная служба. Свет от сотен свечей заливал храм. Батюшка в расшитой золотом рясе и митре беззвучно шевелил губами.

Колокольный звон становился все сильнее. Казалось, в колокола бьют над головой. А потом моя голова сама превратилась в колокол. Она звенела глухо, и лопались перепонки.

И внезапно все кончилось. Так же неожиданно, как и возникло.

— Вовец, что с тобой? Голова болит? — Генка Дурнев с беспокойством смотрел на меня. Я стоял, зажав уши руками, а из носа сочилась кровь.

— Сейчас пройдет, — мои губы плохо слушались меня. Такое ощущение я испытал, когда мне удаляли больной зуб и сделали укол новокаина. Тогда мне было смешно, потому что я никак не мог выговорить слово: губы не слушались меня, а когда я потрогал их пальцами, то будто залез в студень…

Я провел тыльной стороной ладони по носу, размазав кровь. Но кровь быстро свернулась, и я слюной и платком, как мог, вытер следы.

Экскаватор ревел двигателем, и ковш ползал по горе битого кирпича, нащупывая, где податливее строительный мусор, и захватывал очередную порцию, чтобы отправить ее в кузов трехтонной машины. Кузов оседал под напором высыпанного разом груза и отъезжал, лениво урча, как сытое животное, уступая место другому грузовику.

Трещали отбойные молотки, терпеливо ковыряя рассчитанную на века кладку и отбивая от нее кусок за куском. Народ начал медленно расходиться. Мы вспомнили про школу и тоже заспешили прочь от развалин.

Мы успели к четвертому уроку. Как раз закончилась большая перемена. Мы ввалились в класс и бросились к своим партам, чтобы отдышаться до появления учителя.

— Попухли! — злорадно сообщил Кобелев. — Вас к директору. Я посмотрел на Женьку Богданова. Тот пожал плечами:

— Я не причем. Я даже не успел Аллочке сказать, что вы пошли в поликлинику. Вошел Костя и спросил, где вы. Я сказал, что не знаю.

— Как это не знаешь? — обиделся Женька Третьяков. — Ты же собирался сказать Аллочке, что мы пошли в поликлинику, ну и сказал бы.

— Дурак ты, Третьяк. Если Костя пришел специально, чтобы спросить, где вы, значит, знал уже, что вы симулируете. И я бы с вами вместе за брехню попух.

— Кто заложил? — Пахом обвел класс угрожающим взглядом.

— Да никто! — с усмешкой сказал Аркашка Аникеев, брат того самого Юрки Барана, изза которого исключили из школы Мишку Монгола.

— Вы же смылись перед самым уроком, а мы все сидели в классе.

Пахом досадливо махнул рукой и уставился перед собой, оставив бессмысленную затею вывести на чистую воду наушника.

— Это кто-нибудь вас видел, когда вы бежали к Московской, — догадался Богданов.

— Конечно, такой кодлой! — согласился Аникеев.

— Сумки взяли? — спросил Генка Дурнев, хотя знал наверняка, что взяли, но на всякий случай откинул крышку парты.

— А как же! — все так же насмешливо подтвердил Аникеев и с явным удовольствием добавил: — Мы с `Кобелем относили.

— Ну, Аникей, ты у меня припомнишь! — вскипел Пахом, даже жилы вздулись на шее. Он тут же готов был сцепиться с Аникеем, но его остановил здоровяк Семенов.

— Да брось ты, Пахом! Тебе бы Костя сказал, и ты тоже, как миленький, понес бы. А ты, Аникей, не ехидничай, — повернулся он к Аркашке? Забыл, сколько раз у тебя сумку отнимали?

— А он как прошлый раз изгалялся, когда у меня Скиф сумку отнял? — обиделся Аникеев. — Забыл, Пахом?

— Ладно, кончайте бузу. Филин идет.

Филин, учитель математики Матвей Захарович с фамилией Филин, которая, очевидно, не имела ничего общего с ночной птицей, седой грузный старик в допотопных очках с толстыми стеклами и гибкими ушками, страдал дальнозоркостью, поэтому очки висели у него на кончике носа, чтобы иметь возможность обозревать класс поверх их.

Время от времени Филин снимал очки, чтобы протереть кругляшки стекол огромным, больше похожих на полотенце, носовым платком и снова надеть их на кончик носа, тщательно прилаживая, словно зачесывая за уши, гибкие ушки.

Старик давно заслужил себе пенсию и ушел бы, но каждый раз директор уговаривал его поработать еще год, и он оставался, объявляя этот год последним.

Филин набычил голову и оглядел всех поверх очков; бросил журнал на стол, сел и, еще раз оглядев класс, вызвал: