Единственное желание. Книга 2 (СИ) - Черпинская Надежда. Страница 59

– Смиритесь с ней! – голос за спиной прозвучал так неожиданно, что Ольвин едва не вздрогнула.

Но только смысл слов достиг её разума, она обернулась, готовая в ярости вцепиться в глаза Старой волчицы.

– Что ты сказала? Да как ты смеешь! – зашипела она.

Но старую рабыню таким уж точно было не пронять, она подошла и встала рядом, отрешённо глядя на гуляющую парочку.

– Примите это как данность и перестаньте терзать себя, миледи! Это мой совет. Совет старой, повидавшей жизнь женщины. Есть то, что мы можем изменить. А есть то, что мы можем лишь перетерпеть, свыкнуться и жить дальше. Это вы изменить не сможете. Так зачем мучить своё сердце? Смиритесь!

– Что ты понимаешь, старая ворона? Ты бы смогла смириться с тем, что твой муж тебе изменяет?

– Мой муж наставлял мне рога, сколько я себя помню, – спокойно продолжила Рита. – Хоть я была хорошей женой, и дочь нашу он любил больше жизни, но он всё равно гулял налево. Видно, такова уж вся их порода. И я плакала от обиды, и ненавидела его. Но в тот день, когда воины милорда Форсальда пришли в нашу деревню, и моего мужа убили на моих глазах, я поняла, что любила его так, как никого и никогда. Я простила бы ему всё, что угодно, согласилась бы делить его с сотней чужих женщин, лишь бы он был жив, лишь бы он был рядом со мной! Не гневите Небеса, миледи Ольвин! Будьте благодарны за то, что у вас есть! И простите его!

– Мой милорд отнял всё, что у тебя было… Разве ты не должна ненавидеть его за это, Рита? За что ты так любишь его? Я никогда не могла это понять.

– Это не он, миледи. Это судьба. Не пришёл бы он, пришли бы другие. Война всегда ломает жизни людей. А он спас меня от участи гораздо худшей, чем та, что я имею теперь. И он был добр к моей дочери. За это я буду служить ему вечно. Потому что нет ничего важнее для женщины, чем её дети.

– О, да! И к твоей дочери он тоже был добр, – фыркнула зло Ольвин.

– Это было задолго до вас, миледи, – укоризненно покачала головой Рита. – Вам не в чем упрекнуть мою девочку. Она – моя последняя радость в этой жизни. А у вас их целых четыре. Счастье ваше в ваших дочерях! Их любовь дороже всех пустых клятв мужчины, всех его мимолётных неверных признаний. Это то, что никогда не пройдёт. Это ваше счастье и утешение.

– Проклятие это моё, а не счастье! – вздохнула Ольвин. – Если бы Мать Мира дала мне сына…

– Да простит вас Великий Небесный за эти слова! Говорю ещё раз, миледи, отпустите всё это! Смиритесь! Будьте счастливой матерью своим дочерям! Раз уж не вышло стать счастливой женой…

– Уступить своего мужа какой-то ушастой дряни? Не бывать этому! Он только мой!

– Да откройте же глаза! – на невозмутимом лице Риты впервые промелькнули какие-то чувства. – Неужели вы не видите?

– Что не вижу? – спросила Ольвин, недоумевая, и впрямь поглядев в сторону мужа и лэмаяри.

– Да любит он её! – выдохнула Старая волчица.

– Сегодня любит, завтра разлюбит. Она надоест ему, как все прочие. А я останусь! И тогда я заставлю его вышвырнуть эту тварь прочь из замка!

– Скорее он вас вышвырнет! – безжалостно бросила Рита.

– Да как ты смеешь? Ты место своё знай, старуха! – вспыхнула Ольвин, но следующие слова рабыни заставили её позабыть обо всём.

– Посмотрите на них! Милорд Форсальд рядом с ней счастлив. Он одевает её как королеву, он разгуливает с ней так, как никогда с вами не гулял, он перестал поднимать на неё руку. И я больше не запираю её комнату. Она больше не узница здесь. Милорд хотел приручить её как дикого зверя, и ему это удалось. Но и она его приручила.

– Посмотрим, кто кого! – упрямо продолжала Ольвин.

– Вам с ней не тягаться, миледи, – Рита посмотрела на хозяйку с сочувствием и печалью, и та вдруг ощутила себя ничтожной и уродливой. – Не хотела огорчать вас… Да, видно, иначе вас не вразумить, миледи. В тяжести она…

– Что?

– Что тут неясного? Понесла она от милорда. Вчера он к ней звал повитуху Ольиду. Эта старуха женщин насквозь видит. Только глянет на живот и говорит, кого носит, когда время от бремени освободиться настанет. Да сами же знаете…

Ещё бы ей не знать! Ольида принимала всех её дочерей.

И каждый раз её: «Дочерь у тебя, миледи» – звучало как злое заклятие. Что стоило упрямой старухе сказать: «Жди наследника!» Нет же, она всегда обещала девочку, и её предсказания были верны.

Но Ольвин казалось, что она не угадывала, а нарочно подстраивала всё так.

– Сын у милорда будет, – с улыбкой сказала Рита.

Ольвин задохнулась, с изумлением глядя вокруг. В ушах стоял звон, остальные звуки тонули в плотном тумане. Туман расползался по замку, от него становилось темно и холодно.

Она посмотрела на свои руки и поняла, что всю её сотрясает дрожь. Жуткий озноб, который она никак не могла остановить.

Рабыня говорила что-то ещё, но хозяйка Солрунга не могла разобрать ни слова.

– Никогда! – выдохнула она, и звон в голове сразу смолк. – Никогда! Никогда! Будь они все прокляты! И ведьма эта, и её отродье, и Форсальд! Не бывать этому! Я её убью! Отравлю, задушу, со стены сброшу…

Горькие слезы хлынули из тёмных глаз рекой. Но Старая волчица уже не пыталась утешить свою госпожу.

– Только попробуй! – холодно и дерзко пригрозила она. – Не позволю. Сама её буду стеречь. А попытаешься – всё милорду расскажу. Пожалеешь, что на свет родилась, моя миледи!

***

– Ещё? – услужливо спросил Кайл, отрываясь от повествования и указывая взглядом на кубок Насти.

– Нет, спасибо, – покачала головой Романова, неожиданно возвращённая его фразой обратно в реальность.

Кайл встал, подошёл к столу, щедро плеснул себе в кубок, замер на мгновение…

– А я, пожалуй, напьюсь сегодня, – и, поразмыслив, прихватил с собой всю бутыль.

Действительно, зачем бегать туда-сюда, отвлекаться!

Он вернулся обратно к камину, поставил посуду прямо на пол, рядом с креслом, и продолжил, отрешённо глядя в огонь:

– Моя мать долгое время считала Риту кем-то вроде тюремщика. Этому не стоило удивляться, ведь суровая молчаливая женщина тщательно исполняла приказание своего владетеля и следила за каждым её шагом. И пленница внесла её в список своих врагов, не осознавая, что Старая волчица месяц за месяцем оберегала её не только от козней Ольвин, но и от самой Анладэль.

Настя удивлённо вскинула брови, после этой фразы.

А Кайл, заметив это, поспешил объяснить:

– Лэмаяры – странный народ. Они не склонны к насилию и совсем не кровожадны по отношению к другим. Зато они беспощадны к самим себе. И свободолюбивы до умопомрачения. С тех пор, как первые отряды людей стали совершать набеги на поселения «детей моря», у лэмаяр появилась жестокая традиция, непреложный закон. Его свято чтут и соблюдают беспрекословно. «Лучше умереть живым, чем жить мёртвым!» – так он звучит. И на деле это значит одно: «дети моря» никогда не сдаются. Мужчины всегда сражаются до последней капли крови и чаще всего умирают в бою. А женщины… дабы не достаться захватчикам, готовы убивать друг друга, и даже себя. Оказавшись в окружении, видя, что шансов спастись нет, и враг сильнее, «дочери моря» на глазах у изумлённых захватчиков... Ну, ты понимаешь. А что ещё страшнее, не только себя, но и тех, кто был им дорог. В первую очередь, собственных детей.

– О, Небеса, но это чудовищно!– всхлипнула Настя и добавила, протягивая полукровке бокал: – Ты прав – сегодня без этого не обойтись!

– Так происходило повсюду. Говорят, что лэмаяр-рабов на Севере очень много. Но это всеобщее заблуждение. На самом деле, их раз-два и обчёлся, вот потому они так ценятся. Бессмертные Побережья почти полностью уничтожены. И не только руками людей. Они истребили себя сами, предпочитая смерть неволе. Ничего нет позорнее для лэмаяра, чем стать рабом. И потому невольниками делают лишь тех, кто случайно выжил во время бойни или был захвачен неожиданно. Для «детей моря» служить своему врагу – значит, умереть духом. И это худшее, что может с тобой произойти. А значит, убивая собрата или своё дитя, ты совершаешь благо – спасаешь от позора истинной гибели.