Подьячий Разбойного приказа (СИ) - Костин Константин Александрович. Страница 9

— Что-то ты давно на учебу ко мне не приходил. Смотри, ослабнешь, не то, что тати, куры ногами затопчут.

И правда, чего это я?

— Дядька Данила, — спросил я, когда он протянул мне руку, в очередной раз поднимая с земли, — А вы не знаете ли такого татя, чтобы шрам на пальцах, вот так?

Просто у Данилы тоже на ладони шрам, правда, не на пальцах, на самой ладони, вот я и вспомнил. А он в Приказе уж всяко дольше меня, вдруг и вспомнит.

— Вот здесь, что ли? — провел он по пальцам, как раз там, где шрам на отпечатке и проходил.

— Ага.

— Такой у Сергея Заморского был. Ох и ловкий же был тать! Слово какое-то знал, в любую кладовую мог влезть, любой замок открыть, хоть в боярскую, хоть в ца… королевскую, например. Он и в Польше бывал, по своим татевым делам и в Турции, и в Персии, говорят. Лихой был, ох лихой…

Оно и понятно, даже сам Данила его полным именем зовет, с уважением значит. Понятно, куда дьяк Алексей отправился — этого ловкого Серегу искать… Так, стоп.

— А почему — «был»?

— Так казнили его шесть лет назад, — безразлично отмахнулся Данила, — Голову отрубили, на Лобном месте… Ты учиться будешь, или нет?!

Сумерки опускаются на Москву. Еще не вышли часы дневного времени, еще не перекрыли цепями улицы, чтобы не шлялся кто попало куда попало, но поторопиться стоило бы — народу на улицах уже почти не видно.

Постукивают мои сапоги по доскам тротуара, колпак съезжает на затылок — а сам затылок аж чешется. Как будто чей-то взгляд уперся мне в спину и преследует от самой Красной площади. А оглянешься — так и нет никого.

Вроде бы.

Я коснулся ладонью рукоятки ножа, что за поясом. Нет у меня сейчас другого оружия, разве что печать, но ту еще попробуй сдернуть с пояса, да размахнуться как следует, чтобы самому себе по голове не угодить. Приемы работы с кистенем Данила мне показывал так, факультативно. Сказал, чуть попозже перейдем. Сабли у меня нет, не положена по должности, а табельный пистолет один на весь стол, да и тот в Приказе лежит.

Нет, определенно, кто-то за мной следит! Или вон тот невысокий типчик, что свернул в проулок — просто куда-то по своим делам шел?

Ладно, посмотрим, увидим…

Между заборами двух домов чернела узкая щель, кошке как раз, а человеку уже тесновато будет. Мимо пройдешь и не подумаешь, что там кто-то может спрятаться.

А ведь может.

За спиной вырос темный силуэт, горла коснулась острая сталь:

— Будь здоров…

Глава 7

В следующую секунду мой преследователь, к горлу которого я прижал нож, вывернулся каким-то ловким финтом, упал на колени, прокатился кубарем по тротуару, и вскочил на ноги, как резиновый, переворачиваясь в воздухе ко мне лицом.

Колпак во время этих акробатических этюдов упал, растрепанные черные волосы упали на лицо.

— Совсем дурак?! — фыркнула Аглашка, сдувая прядь с глаза.

— Сама дура, — по-детски огрызнулся я, убирая нож. Навыдумывал себе страшных врагов, а тут — девчонка, которая просто…

Кстати, а зачем она за мной следила?

— Ты что здесь делаешь? — мрачно спросил я.

— Гуляю, — показала она розовый острый язык.

— Далековато ты… загуляла.

— А мне, может… — она тихонечко подкралась ближе ко мне, — навестить одного знакомого надо. Слепого, глухого и на всю голову ударенного.

— Это кто? — не сообразил я сразу. Потом понял, что она опять дразнится.

Скоморошка — одетая «не по форме», в обычную одежду — ударила меня кулачком в грудь:

— Совсем дурачок, Викешенька? — тихо прошептала она и подняла взгляд.

— Викешенька? — произнес холодный голос.

Аглашка ойкнула, резко развернулась — и чуть не уткнулась своим острым носом в грудные богатства тети Анфии.

— А ты еще кто? — дерзко задрала нос девчонка.

— Живет он у меня, — скрестила руки на груди тетя.

— Ах, живет… — взгляд девчонки пробежал по моей тетке вверх-вниз, и Аглашка явно пришла к какому-то выводу, — Живет, значит?

Она резко развернулась ко мне:

— Все вы, мужчины, — выкрикнула она, — на одной колодке шиты!

Она отпрыгнула вбок и сломя голову побежала по улице вниз.

— Что за скоморошка? — все так же холодно спросила тетя.

— Скоморошка и есть, — я почему-то чувствовал себя виноватым. Правда, не понимал, в чем, — Из ватаги одной.

— Смотри, Викеша, — тетка повернулась и пошла к дому, — осторожнее с ней.

Я зашагал следом:

— Да я понимаю, — сказал я, — Все ж не где-нибудь, в Разбойном приказе служу.

— Эх, Викеша, Викеша… — тетя погладила меня по голове, — В татях да разбойниках ты, может, и понимаешь. А с девчонками — слепой, глухой и на всю голову ударенный.

— Вот. Возьми.

Я осторожно положил на стол перед Анастасией два пирожка. Подовые, как здесь говорят, то есть — печеные. Есть еще жареные, на сковородке, и пряженые — тоже жареные, но во фритюре. Да, слово «фритюр» здесь не знают — или не признаются — но в нем жарят.

Специально подовые взял, чтобы пальцы не испачкала маслом. С рыбной начинкой, потому что замечал, что их она чаще всего ест, и с видимым аппетитом.

Как-то задели меня вчера слова Аглашки с теткой. Мол, ничего ты не понимаешь в девушках, Джон Сноу. А сегодня, проходя через торговые ряды, я случайно наткнулся на скоморошку, которая сделала вид, что меня не знает, и прошла мимо. Тоже, как-то, знаете ли, царапнуло. Правда, потом она еще раз попалась мне навстречу, отчего я заподозрил, что случайности не случайны. Но все равно решил как-то тренировать свои навыки общения с девушками. А то у меня и в прошлой жизни опыта с ними не было… в смысле, был, конечно, у меня были девушки (две), но… этого, наверное, мало, чтобы разбираться в этих загадочных существах. В этой же жизни я и вовсе как-то отошел от этой стороны жизни…

Надо исправляться.

Анастасия подняла взгляд и посмотрела на меня через очки расширившимися глазами.

— Ты меня угощала, теперь тебя решил угостить.

Глаза гневно вспыхнули:

— Совсем дурак, что ли?

Да что не так-то?!

Такая «благодарность» — Анастасия надулась и перестала со мной разговаривать — выбила меня из колеи, поэтому, или почему другому, но у меня как-то все не заладилось.

Дьяк Алексей с утра не появлялся, видимо, отправился выслеживать того ловкого вора, как там его, Сергея Заморского, со шрамом через ладонь. Наверное, и вправду ловкий, если сумел с плахи сбежать. Как-то. Анастасия тоже куда-то отправилась по сыскным делам, в нашем помещении, обширном, разделенным на части резными столбами и длинными столам, заваленными бумагами — такой себе опен-спейс -практически никого и не осталось, все разбежались.

Я записал две жалобы: одна от торговцев, на то, что кто-то выдернул из их телеги штуку ткани, «сукно, цвета полового…» — судя по месту покражи и по манере исполнения, либо Димка-Утак, либо Федька-Кочедык — да еще одна от ремесленника из слободы, на пропавший инструмент. С мастеровым мы возились долго. Сначала я долго объяснял, что кражи на сумму меньше полурубля за кражи не считаются — мол, считай налог на лопоухость — а потом, когда тот отсыпал десяток копеек, и пришлось регистрировать, мы долго выясняли, что же у него такое украли. Я не понимал, а ремесленник не мог объяснить, что это за штука и для чего нужна. Я плюнул и записал «бобошник», в надежде потом узнать у более толковых людей, что это такое и как хотя бы выглядит.

Потом пробовал выучить Следовое Слово, но быстро отказался — оно сложное, и в мозг никак не ложилось. Перешел к Огненному, оно попроще, да и как-то надоело мне чиркать кремнем по огниву, чтобы свечу зажечь — а как сделать спички, не помню — но с ним тоже не получилось. Никого не было, никто больше не приходил, а сидеть без дела мне быстро стало бы скучно — я ж себя знаю — я перечитал жалобу вдовы купца Чомги, запомнил приметы двух злодеюг. Один молодой, высокий, плечи широкие, волосы длинные, вьющиеся, светло-русые, глаза синие, губы пухлые, нижняя губа толще верхней, на левом же виске — две родинки, одет в новый кафтан, смурого цвета, на ногах — сапоги с высоким каблуком, травянистого сафьяна, козьего, московской выделки (ну да, вдове торговца кожей — и не разбираться…), тисненого по голенищу. Второй — молодой, высокий, глаз карий, волос темно-русый, прямой, нос с горбинкой, губы тонкие, особых примет нет, одет в новый кафтан смурого цвета, на ногах — сапоги с высоким каблуком, красно-желтого сафьяна, козьего, московской выделки…