Представление о двадцатом веке - Хёг Питер. Страница 20

Упрямства, однако, поубавилось, и всем стало как-то не по себе, когда их суда вошли в огромную гавань, щупальца которой, сомкнувшись вокруг них, лицом к лицу столкнули их с разложением, которого они и представить себе не могли: портовые кабаки, бордели, пивные, похожие на дворцы, — с колоннадами, великолепными портиками, башнями, шпилями и мансардами, парившими над кровлями из блестящей меди. Позднее, когда они сошли на берег, на них со всех сторон обрушился страшный шум, и на какое-то время они потеряли друг друга в толпе. Поток людей, одетых с беспутной экстравагантностью, увлек и повел их по улицам, где евреи-лавочники продавали гвозди, точь-в-точь такие, какими к кресту был прибит Спаситель, и к тому же демонстрировали распятую на кресте куклу, похожую на Сына человеческого, в которую всякий мог забить свой гвоздь. Укротители зверей показывали тварей из Ноева ковчега: жирафов, бегемотов, слонов и совсем уж фантастического монстра — длинноногого уродливого утконоса, и все эти животные были выдрессированы так, что спаривались на глазах у публики, делая непристойные движения, и тут я хочу вмешаться и сказать, что сам я как-то не могу узнать в этом описании, хранящемся в анналах «Внутренней миссии», приличный провинциальный город Рудкёпинг, но именно так участники похода позднее вспоминали то, что предстало перед их глазами.

Когда они тем же вечером направились на службу, о проведении которой в одной из местных церквей договорился Торвальд Бак, чьим просьбам перечить не мог никто, все сплотились вокруг посеребренной клетки, которую везли на небольшой повозке сквозь тьму, оглашаемую звуками потасовок в питейных заведениях, клокочущими звуками органа, доносившимися из здания театра и похожими на стоны задыхающихся в экстазе любовников, и криками из борделей, где посетителей одаривали привезенными из жарких стран редкими венерическими болезнями, которые распространялись по телу как галопирующая гангрена. По пути им пришлось пробираться сквозь розоватый туман, который нисколько не мешал обзору, а, наоборот, делал все очертания более четкими. Кругом стоял такой зловонный дух разложения, что жители Лаунэса пытались задерживать дыхание, пока их губы не начинали синеть, а глаза выпрыгивать из орбит. Когда больше не было сил терпеть, они снова открывали рот, и их легкие наполнялись туманом, который ударял в голову, вызывая бурю воспоминаний о грехах, которым их предки когда-то в другом столетии не могли противостоять. И тогда они старались держаться поближе к клетке, чтобы хотя бы мельком увидеть лицо Анны.

На одном из перекрестков они проходят мимо мальчика. Он стоит, облокотившись о столб, уставившись прямо перед собой в туман и погрузившись в свои внутренние видения. Он представляет себе поверхность моря. В город он приехал со странствующим театром, где работает «мальчиком для волн» в очень популярном спектакле «Вокруг света за восемьдесят дней». Его обязанность — создавать волны, похожие на настоящие, при помощи синей ткани, по которой плывет пароход «Монголия». По пути к театру мальчик останавливается и представляет себе волнение на море, и пока он стоит, облокотившись о столб, а тело его медленно покачивается в такт движению волн, он погружается в мир чарующей синевы, и из глубины нежных, прозрачных, нескончаемых хрустальных глыб выплывает лицо. Лицо это сначала кажется белой рябью на фоне голубой бездны, но потом оно приближается и становится более четким. Это лицо Анны.

Когда Анна видит погруженного в свои мысли мальчика, у нее сразу же возникает желание помолиться за него, а потом спеть, но увидев море в его глазах, она чувствует, что и молитвы, и песни будет недостаточно, и тогда она раздваивается. Пока процессия с одетыми в рясы братьями и сестрами, ведомая неукротимым Торвальдом, шепчущим себе под нос те слова, которые он в проповеди должен сказать о Преисподней, постепенно теряется в игре света и тени, Анна, которая сидит в клетке и смотрит по сторонам, выскальзывает, или как же мне это вам лучше объяснить? Во всяком случае, другая Анна, а не та, что осталась в клетке, босиком бежит по булыжной мостовой и вместе с мальчиком, отвечающим за театральные волны, скрывается в театре.

Миссионерское движение, одним из основателей которого стал Торвальд Бак, оно же движение «Внутренняя миссия», с того самого дня будет отмечать день проповеди Торвальда в Рудкёпинге как одну из самых значительных дат в своей истории. Самому Торвальду его проповедь запомнилась тем, что на него впервые в жизни снизошло чудесное божественное вдохновение, и даже принимая во внимание все последовавшие катастрофы, она всегда сияла в его воспоминаниях как таинственный небесный дар. Точно так же и Анна никогда не забыла проведенный в театре вечер. Глядя в зал из-за кулис, она, которая всегда любила море, чуть не расплакалась при виде легковесного театрального обмана и бездонного зала, где белые манишки и напудренные, кокетливо обнаженные груди плавали, словно маленькие айсберги, в море черных фраков и атласных платьев. Одновременно с этим Торвальд Бак, стоя на кафедре, поднял голову и обвел взглядом набитую людьми церковь. Слухи о пламенной вере одетых в рясы рыбаков разнеслись по городу, и люди стали стекаться в церковь, чтобы посмотреть на жертвоприношение детей, услышать неразборчивое бормотание в состоянии религиозного транса, увидеть наложение рук и божественный экстаз. Кому-то из присутствующих просто встретились на улице бесстрашные люди, сопровождавшие клетку Анны, и они решили последовать за ними. Других привлекло шествие актеров и слухи об отличной постановке «Вокруг света за восемьдесят дней», где принцесса Ауда выходит на сцену почти без одежды, в чем Анна как раз тут же с удовлетворением и убедилась — почти обнаженную красавицу загримировали под темнокожую индианку и отчасти прикрыли саваном. Нищие последовали за Торвальдом в церковь, решив, что участвуют в праздничной процессии, и к этой постоянно разрастающейся толпе присоединились матросы с иностранных судов, стоящих в городской гавани. Теперь перед Торвальдом собралось больше грешников, чем ему когда-либо довелось встретить за всю свою жизнь, и в эту минуту он бы потерял самообладание, если бы рядом не засияло лицо Анны. А она в это время в театре смотрела на театральных матросов и вспоминала те кости, которые собирала на берегу моря неподалеку от Лаунэса. Сияние лица Анны в церкви усилилось, и Торвальд начал свою проповедь. Тем временем Анна в театре вложила свою руку в руку мальчика, отвечающего за волны, и представление «Вокруг света за восемьдесят дней» провозгласило победу цивилизации и современных транспортных средств над временем, а Торвальд заговорил о том, что сидящие перед ним люди заблудились в пустынях греха, и слова его были столь убедительны и просты, что не воспринимались как звуки, но превращались в картинки, которые в голове каждого иллюстрировали именно его или ее грехи, освещенные белым светом Анны, так что всем приходилось прикрывать глаза. А в это время в театре Анна, почувствовав близость мальчика и исходящий от него запах свежеиспеченного хлеба, подняла глаза к синей ткани, которая опустилась над ними словно звездное небо. Торвальд Бак в это самое мгновение говорил об избавлении смертью, так что все присутствующие услышали звон колоколов и речи у собственного гроба, и когда он начал рассказывать, что существует возможность еще по эту сторону смерти обратиться к жизни и спасению, а также помочь другим людям, в эту самую минуту Анна поняла, что ее тело восприимчиво к грациозным движениям волн, которые создавали неправдоподобную картину волнения на море, где из-за взрыва парохода «Генриетта» в небо взметнулся огненный столп, разбросавший обломки судна по всей сцене, где потом плавали актеры, а их с колосников обрызгивали водой, так что, когда их спасли и вытащили на берег, лица их были такими же мокрыми, как и лица слушателей Торвальда Бака, когда они кричали ему, что он должен рассказать им всю правду о жизни, а он поднял руки, призывая к спокойствию, и сказал: «Мир ждет нас!» В это время Анна под синей тканью все ближе придвигалась к мальчику, создававшему волны, а в церкви не осталось ни одного человека, которого не проняло бы сказанное Торвальдом, даже несколько бразильских моряков, которые прихватили с собой в церковь своих подружек, упали на колени и стали биться курчавыми головами о пол, каясь и тщетно пытаясь вспомнить, сколько человек они за свою жизнь отправили на тот свет. Позднее они образовали костяк той морской миссии, которая из этого города распространилась в самые отдаленные пределы Земного шара, и со временем благодаря ей «Внутренняя миссия» стала датской мечтой, о которой узнал весь мир. Когда Анна, приблизив лицо к лицу мальчика и запустив пальцы в его вьющиеся волосы, уступила непреодолимому любопытству и страстному желанию исследовать суть вещей и расстегнула ему брюки, накалившаяся атмосфера в церкви взорвала стеклянные мозаики на окнах и резные двери и выгнала людей на улицу, где они тесными группами бродили остаток ночи, восторженно распевая песни и пытаясь найти Торвальда Бака и божественную девочку, единственным воспоминанием о которой была горечь во рту, которая, впрочем, постепенно проходила.