Грех. Расплата (СИ) - "Jana Konstanta". Страница 6
— Кристииина, — протянула смазливая девчушка, с тоской глядя на старшую сестру, — опять ты в своих рисовашках! Ну хоть поговори со мной!
— Эммочка, дай мне пять минут, хорошо?
— Я тебя все утро жду!
— Врединка!
Кристина развернулась к сестренке и улыбнулась, чуть щурясь:
— Ну хорошо, лиса, давай рассказывай, что задумала?
— Ну почему сразу «лиса»? — распахнулись невинные глазки Эммы. — Почему сразу «задумала»?
— Потому что когда ты начинаешь канючить о том, как тебе грустно и скучно, жди безумной затеи.
— Ну Кристиночка! Просто… отец уехал…
Кристина кивнула, соглашаясь, и с легкой смешинкой посмотрела на сестренку.
— Надолго? — как бы невзначай уточнила Эмма.
— До вечера.
Эмма вздохнула, руки за спину спрятала, чтоб не видно было, как нервно юбку теребит, обдумывая, как строгую старшую сестрицу на маленькое безумство подбить. Кристина едва сдерживалась, чтоб не рассмеяться — уловки хитрюги она знала слишком хорошо, ровно так же, как и сама плутовка Эмма знала, как выцыганить у любимой сестрицы что угодно: будь то удачно купленная на базаре кофточка или же заступничество за небольшую проделку перед отцом, души не чаявшим в дочерях и ревностно оберегающим их от любой, самой мифической опасности.
— Эмма, не томи.
— Давай на речку сходим?
— Нет-нет-нет, даже не проси! Ты же знаешь, отец запретил покидать общину.
— Знаю. Но… но мы же быстренько, туда и обратно, он и не узнает ничего! Жарко так… А там водица прохладная, бабочки летают, цветочки пахнут… Кристиночка, ну пожалуйста!
Ну разве можно устоять под натиском этих невинных щенячьих глазок? Лисица!
— Ты понимаешь, что будет, если отец узнает? — все еще пытаясь спасти свой образ строгой сестры, вздохнула Кристина, уже заранее зная, что отказать любимой егозе не сможет.
— Прибьет, — вздохнула Эмма, невинно хлопая глазками.
— Именно!
— Ну Кристиночка!
— Только туда и обратно, — выдохнула Кристина, не в силах устоять перед мольбой сестренки. — Собирайся!
— Ты самая лучшая сестра на свете!
— А ты самая хитрющая лисица на свете! Беги, пять минут тебе на сборы.
Когда девушки добрались до заветной речушки, сомнения покинули даже Кристину. Сперва она то и дело украдкой поглядывала по сторонам, опасаясь не то местных, которые могли донести отцу о проделках дочерей, не то чужаков, невесть каким чудом забредших в глухое место, а потом, убаюканная веселым щебетаньем сестренки, и вовсе перестала следить за дорогой, мечтая, как и Эмма, поскорее добраться до желанной прохладной водицы.
По правде говоря, чужаки в этих краях были редкостью — лишь только молодые ренардисты порой не выдерживали заточения и тайком от родителей сбегали понежиться в чистой прозрачной речушке, за что потом непременно получали на свои головы целый ушат брюзжаний и нравоучений. Старики боялись за них. Несмотря на то, что вожделенный «островок свободы», облюбованный молодежью, находится в какой-то версте от поселения и целых тридцати — от столицы, им все равно упорно мерещилось, что там, за оградой их небольшой обители, непременно настигнет молодые неокрепшие умы зараза, поглотившая Риантию. На то, что столичные предпочитали обходить эти места стороной, ждущие войны люди особо не надеялись, а потому всячески запрещали своим детям покидать общину. Но разве их удержишь? Юные, не вкусившие жизни, они рвались на свет, на свободу, не понимая, что свет и свобода Филиппа — адское пламя, яркое и манящее, но ничего кроме гибели не сулящее. Впрочем, здесь, в этом диком, нелюдимом месте всегда было тихо.
Небольшая поляна с единственным удобным спуском к реке расползлась по дну огромного оврага, окруженного густым лесом. Девушки спустились по протоптанной тропке, на ходу поснимали одежду и с веселым визгом бросились в холодную проточную воду. Да! Ради этой минуты стоило ослушаться наказ родителя и покинуть безопасную обитель!
— Я не понимаю, почему они так боятся отпускать нас сюда! Как же я счастлива, Кристиночка! Ты самая лучшая сестрица на свете — я не устану это повторять! — воскликнула Эмма, выныривая на поверхность, подставляя жаркому летнему солнцу покрывшееся мурашками юное тельце.
Кристина только улыбнулась в ответ, соглашаясь — она тоже наслаждалась каждым мигом выпавшего счастья…
* * *
А вот Филиппу прогулка по зною радости не принесла. Далеко они забрались — ни души вокруг, лишь бескрайние лесные просторы. Задумчиво, отрешенно смотрел он, как конь его, неторопливо шагая по песчаной тропе, умудряется пыль поднимать, тут же оседающую на вчера еще белоснежных, лоснящихся на солнце боках. Нет покоя на душе. Не радует ни прогулка, ни солнце, ни даже скакун.
Адриан молчал, боясь угодить под горячую руку хмурому своему королю — послушно ехал рядом, готовый выполнить любое его поручение, и думал о Полине.
Нет, все же хорошо, что решился выпросить ее вчера! Девушка оказалась рукастой, прилежной, аккуратной — едва отошла от пережитого потрясения, так и в доме его прибралась, и ужином вкусным накормила. Видать, в благодарность за жизнь и честь свою спасенную. Правда, самого его, спасителя своего и палача в одном лице, все стороной обходила весь вечер, с опаской поглядывая, а потом и вовсе до глубокой ночи спать не ложилась, боясь, что теперь благодетель ласки потребует. Силой пришлось укладывать! Уж и комнату ей отдельную выделил, и открыто уверял, что бояться ей нечего и помимо воли ее не сделает ничего, а все, глупенькая, не ложилась, все прислушивалась к каждому шороху. «Ничего, девонька, смилуемся еще!»
— Филипп, разворачиваться надо, — очнувшись от своих дум, Адриан огляделся по сторонам, угадывая малознакомые места. — В этой глуши тебе без охраны лучше не появляться.
— А ты на что? Или первым мне нож в спину воткнешь?
— Не говори глупости. Я серьезно. Здесь до ренардистов рукой подать, а я один едва ли смогу защитить тебя от стаи ненавидящих псов.
— Ренардисты, — задумчиво повторил Филипп. — Это что же, по-твоему, я бояться их теперь должен? Это мои земли, Адриан. Вот пусть они и боятся, что гнездо их осиное с землей сравняю.
— Вдвоем ровнять будем? Разворачиваемся, Филипп, не искушай судьбу.
Филипп усмехнулся, но спорить не стал — не то чтобы он боялся стайки отшельников, но и встречаться с ними желанием не горел. Не хотелось вновь и вновь читать в их глазах презрение и наглое неповиновение. Когда-нибудь он обязательно наведается сюда и разнесет к чертям собачьим их тихий мирок, но не сегодня. Не сейчас. Филипп развернул коня и хотел уже направиться в обратный путь, когда откуда-то снизу донесся звонкий смех и шум речушки.
— А ну-ка подожди, — крикнул он маркизу и направил коня к краю оврага.
* * *
Девушки беззаботно плескались, совсем не боясь, что их кто-то может увидеть. Первой пристальное внимание чужаков почувствовала на себе Кристина. Она подняла глаза на ту дорогу, по которой они пришли сюда, и вдруг побледнела. Это не местные, она точно знала. Чужаки. Да не простые — выправка у всадников явно не простого люда, давно сникшего под гнетом тяжелого труда и постыдных болезней, пришедших в Риантию вместе со «свободами Филиппа». Да и коней таких — красивых, ухоженных, достойных королей — в этих местах тоже никогда не было. Чужаки…
Как завороженная, девушка смотрела на всадников, не смея пошевелиться, и только глухо проговорила Эмме, к счастью, по пояс в воде спиной стоящей к незваным гостям:
— Не оборачивайся.
Ей бы самой скрыться, спрятаться от взора всадников, но… Кристина смотрела на них — они смотрели на нее. Они слишком далеко, чтоб она могла разглядеть в светловолосом молодом мужчине самого короля, но столь пристальное внимание непрошеных гостей ей совсем не понравилось. Довольно большое расстояние отнюдь не помешало почувствовать на себе внимательный, парализующий волю взгляд.
— Кристина, что случилось? — не поняла Эмма резкой перемены в сестре и попыталась обернуться.