Грех. Расплата (СИ) - "Jana Konstanta". Страница 4

— Встань.

Он попытался поднять девчонку, но та намертво вцепилась в грубую ткань его штанов, наивно умоляя не исполнять приказ Филиппа. Ха! А что ж прикажешь делать-то с тобой? Разве не предупреждал? Разве не упрашивал? Глупый несмышленыш! Не могла потерпеть разок-другой, а теперь… Глупая. Глупая, упрямая гордячка!

— Да отцепись ты от меня! Встань.

Попытки поднять девушку силой с треском провалились — забилась пуще прежнего, зацарапалась, даже укусить попыталась! Бешеная. Наложницы Филиппа притихли и теперь с любопытством наблюдали за развернувшейся на их глазах драмой. А что с ней делать, с бестолковкой? Не отпустит же Филипп. И ему голову заодно оторвет, если вдруг вздумает за нее заступиться.

— Да встань же ты, поздно слезы лить, — вздохнул Адриан, опускаясь к девушке.

— Не пойду! Не пойду никуда! — шепотом закричала пленница, цепляясь теперь уже в его плечи. — Лучше убей меня! Убей прямо сейчас! Пожалуйста… Убей меня, только не надо солдатам!

— Да встань ты. Встань! — добавил он чуть тише. — Раньше думать надо было. Разве я тебя не предупреждал? Ты кому перечить надумала? Филиппу?

— Убей меня, — всхлипнула девушка, повторяя, как заведенная. — Только не надо солдатам…

— Дурная. И откуда ж ты только на мою голову взялась?

Адриан ласково коснулся щеки пленницы. Девчонка мигом присмирела — со страхом, надеждой и мольбой смотрела в глаза мужчины, ища в темных недрах своего палача хоть каплю живого человека. А он, воспользовавшись ее замешательством, одним явно привычным движением хладнокровно пережал артерию на шее пленницы, заставляя бунтарку ослабить хватку, обмякнуть и сползти на холодный каменный пол, оставив палачу напоследок лишь немую мольбу в заплаканных глазах. Адриан подхватил девчонку на руки и направился к выходу.

* * *

И снова липкое, тягучее чувство, корнями плотно угнездившееся в далеком детстве.

Филипп брел по узкой тропе на конюшню, а в голове все стучал и стучал проклятый молоточек, отбивая намертво въевшиеся под кожу слова: «Ненужный… Отверженный… Выброшенный…» Собственной матерью, недоотцом. Всеми ими, испытывающими лишь страх. Страх… Да, именно страх — вот и все, что способен разбудить он в человеческой душе! Ни любовь, ни теплоту, ни нежность — только липкий, до костей пробирающий страх, чуть утихающий, если сдобрить его звоном золотых монет. Но и тогда, что остается в душах тех девиц, что, купившись, выходят из его ложа и запирают за собой двери? Ненависть? Презрение? Перед глазами все стояла извивающаяся в нечеловеческом страхе девушка, визжащая, словно режут ее наживую. А ведь он всего лишь пришел на нее посмотреть. Молодой, богатый, не уродец… Страх. Перед недочеловеком. Ненужным, отверженным, выброшенным… Не заслуживающим любви ни собственной матери, ни женщин, ни своего народа, едва ли не молящегося на призрачного папенькиного отпрыска, о котором они и знать-то ничего не знают! Его не знают, но свято верят, что тот, незаконный, будет лучше его, Филиппа — сына пусть не короля, но королевы, родовитой принцессы. В его венах тоже течет королевская кровь. И он не меньше других заслуживает и теплоты, и ласки, и любви! Но лишь одна на всем белом свете его действительно любила… Всем сердцем, всей душой, как своего родного сына! Герда. Как же не хватает ее теплых рук и тихого ласкового голоса, читающего на ночь добрую сказку… Что ж, пусть будет так. Пусть боятся! Пусть плачут, моля о пощаде. Они ненавидят его, и он отплатит им той же монетой. Он сполна оправдает свое звание Зверя, недочеловека. Не он выбрал этот путь, а все они — мать, отец, его женщины и его народ — сами превратили его в Зверя.

А вот скакун порадовал. Филипп улыбнулся белоснежной морде, сразу же потянувшейся к нему, с первых минут признавшей в молодом мужчине хозяина.

— Ну что, давай знакомиться? — Филипп потрепал коня за гриву и ловко вскочил на мощную спину нового любимца.

Как ни странно, конь и не подумал скинуть с себя шустрого всадника — лишь фыркнул, мотнул головой для приличия и неспешно потопал по мягкой, вспаханной подковами земле.

— Открывай ворота! — приказал Филипп молодому пареньку-конюху, спеша испробовать всю мощь нового друга.

Когда он вернулся на конюшню, Адриан его уже ждал, облокотившись на деревянную ограду загона. Задумчивый, встревоженный… Интересно, а этот парень тоже его ненавидит? Что движет им? Что держит рядом со зверем в человеческом обличии? Тоже страх? Деньги? Статус? Кто он? Друг, или так? Такой же, как и все остальные, только приноровившийся к непростому характеру своего короля? Да и хрен с ним. Покуда не мешает, пусть рядом будет, а там поглядим, посмотрим… Хоть и иллюзия очередная, а не дружба, а все ж и такой человек сгодится — за шкурку свою паршивую трясясь, как верный пес служить будет!

Филипп остановился рядом с маркизом и спрыгнул с коня.

— Отличная животина. Спасибо, угодил.

— Лучшего искал — все для моего короля, — ответил Адриан, пытаясь оценить настрой Филиппа — мрачен изверг, не дай Бог под руку горячую угодить!

— Что с девчонкой? Ты выполнил мой приказ?

«Помнит, зараза…» Нет, не выполнил. И даже дерзнул прийти сюда просить ее для себя. Адриан замялся — и далась ему эта девка? А может, отступить? Соврать, пойти и сделать то, чего Филипп так жаждет?

— Нарываешься на неприятности, Адриан, — мрачно отчеканил Филипп, по виду дрогнувшему понимая, что друг ослушался приказа. — Я что-то непонятно тебе сказал?

— Послушай, Филипп, — шумно вдохнув, выпалил маркиз, — отдай ее мне. Дурная баба, но легче, что ль, тебе станет, если девчонку загубишь? А я ее воспитаю как надо да в жены возьму. Девственниц днем с огнем нынче не сыщешь… Отдай ее мне, а? Разве часто я тебя прошу о чем-то?

От молниеносного холодного взгляда короля пыл маркиза поутих — да, хреновая была затея, сейчас и его дурья башка с плеч полетит! Примолк. И взгляд отвел, ощущая физически, как змеиный взгляд венценосца до костей добрался, видать, гадая, что делать с безумцем, дерзнувшим приказ оспорить и за девицу опальную просить.

Филипп смотрел на друга и понимал, что ни хрена он ему не друг. Боится… Значит, правда, и Адриан его тоже боится. Значит, и Адриан видит в нем Зверя. Такой же, как все, всего лишь купленный «друг» со страхом и ненавистью в мелкой душонке. Как только смелости хватило за девку заступиться? Ну и ладно. Меньше иллюзий — меньше разочарований.

— Неужели так понравилась? — неожиданно усмехнулся Филипп.

— Понравилась, — почувствовав готовность Филиппа обсудить такой исход событий, решительно кивнул Адриан.

А Филипп молчал. Обдумывал что-то, недоступное пониманию маркиза, дыхание затаившего, с опаской поглядывающего на все то же каменное выражение лица, с которым Филипп так легко приговаривал девчонку. Филипп молчал. Тоска сжирала душу — они все его ненавидят, даже он — тот, кто другом ему назвался.

— Достань мне темненькую, на Герду похожую.

— На кого?! — не понял Адриан, не уловив в тихом голосе жестокого тирана детскую тоску.

— Ни на кого, — словно бы очнулся от забытья Филипп — голос его вернул прежний холод и силу. — Волосы темные, кожа светлая, высокая, стройная, красивая… Черт, Адриан, я не знаю, как еще тебе объяснить. Ты найди, а я уж сам выберу.

— Хорошо. Но ты же знаешь, я и так уже ищу.

— Ну вот и хорошо. А теперь иди, не маячь перед глазами.

Филипп обошел парня и быстрым шагом отправился прочь, подальше от лицемерного трусливого общества.

— Филипп! — окрикнул Адриан, спохватившись. — А с девушкой-то что?

* * *

В темной прохладной камере приходила в себя несостоявшаяся наложница короля. Девушка чуть привстала, с опаской огляделась: она одна здесь, обещанных солдат рядом нет. Пока что нет. Бедняжка содрогнулась, вспомнив обещанное ей наказание за отказ ублажать Филиппа. Она одна, лишь только холод и страх — верные спутники с той поры, как ее увели из родного дома. Она одна, и это радует — быть может, человек, выкравший ее, решил сжалиться? Может, решил пощадить и оставить за собой на этом свете хотя б одно-единственное доброе дело? О, она бы до конца дней своих молилась бы за него, отмаливала б грехи его бесчисленные, бесконечные… Она одна, но сколь надолго? Будто в подтверждение верности ее опасений за тяжелой узкой дверью послышались шаги — тяжелые, степенные, приговор несущие…