Поцелуй русалки (ЛП) - Блазон Нина. Страница 44

Попадались и люди с огнестрельными ранениями. Когда солнце косо падало в окно, Иоганн мог наблюдать, как солнечный луч играет на сосудах с монстрами.

Из главного помещения до него доносились разговоры. Однажды он решил, что различил властный, оглушительный голос царя, которому Томас Розентрост резко, но вежливо отвечал. Он слышал громкие расспросы и вопросы шепотом, а однажды, в лихорадке, даже узнал голос Марфы. Улыбаясь, он потянулся к руке, гладившей его по лбу. Во время болезни ему снились странные сны. Он видел себя в синем мундире гренадера, плывущим куда-то под верхним слоем воды. Солнечный свет разлетался над ним, сердце его не билось, чтобы сэкономить затрудненное дыхание. Он чувствовал себя счастливым, но одновременно ощущал боль внезапной потери. Русалка баюкала его в руках, пока он не заснул.

Голос Томаса Розентроста вернул его на землю:

— Они нашли письма!

Иоганн, все еще находившийся под водой, открыл глаза. В комнате колыхалось лицо Розентроста.

— Письма? — спросил он.

Врач кивнул. В великолепно завитом парике, но с посеревшим лицом он выглядел, будто не спал несколько ночей.

— Письма, которыми обменивались Карпаков и Дережев. Дережев в этой истории, очевидно, чувствовал себя в полной безопасности, что даже не счел нужным, их уничтожить. И мнимые родственники Наташи Негловны вдруг вспомнили, что с ними за показания против семьи Брем должны были по-царски расплатиться.

— Это значит, дядя Михаэль…

— Вольный, как рыба, — произнес Розентрост, не обратив внимания, что Иоганн при его словах вздрогнул. — Вчера они вернулись домой.

Он сделал паузу и добавил:

— Мне жалко, что твой друг утонул.

Иоганн нахмурил лоб, судорожно силясь вспомнить, кого мог иметь в виду Розентрост, пока до него не дошло, что о Елене знали только он и Марфа.

— Да, — ответил он. — Что… произошло с Дережевым? А с Карпаковым?

— Дережев? Ну, он убил юродивого. Человек мог бы достичь много в царской империи, но вместо этого его убил один из гренадеров. Официально, он попал под случайный выстрел. Его тело вытащили из воды возле крепости Кронштадт. А Карпаков в темнице.

Иоганн вздрогнул, подумав о безумном старике, и сжалился над ним.

— Как бы то ни было, — сказал Розентрост, — Ты в безопасности, твои тоже. За это ты должен благодарить небо.

Иоганн был все еще не удовлетворен.

— Что с русалками? Что царь сказал по этому поводу?

Розентрост втянул воздух сквозь зубы и посмотрел мимо него в окно.

— Ты должен был их видеть, Томас, — напирал на него Иоганн. — Они были там! Люди стояли на крепостных валах и смотрели на Неву. Даже сам царь должен был увидеть русалок.

— Ну, — медленно произнес доктор, — я не должен говорить то, что скажу. И тебе придется об этом сразу забыть.

Он склонился, чтобы никто в соседней комнате не мог понять его слова. В дневном свете его строгое лицо казалось вырезанным из кедрового дерева. Но неверующий Томас усмехнулся.

— О русалках больше никто не говорит. И менее всего царь. Ходят слухи, что группа заговорщиков слишком много взяла на себя. А наводнение помешало их планам. Свидетели признались, что были подкуплены Карпаковым. Это версия, которую ты должен запомнить. Тем не менее, если ты думаешь и веришь, что видел русалок, это твое дело, — он подмигнул Иоганну. — Может быть, даже я что-то видел при наводнении. Возможно, я несколько ночей не мог спать, и чувствовал, что мой старый ум встает на дыбы, как норовистый конь. Он отказывался признать разум в качестве своего Бога. Может быть, даже царь видел русалок, но дело не в этом. Петр не будет раздувать скандал, я думаю. Всегда помни: царь — это обоюдоострый меч. И самый надежный способ избежать смерти — научиться им пользоваться.

Иоганн сглотнул, слова застряли у него в горле. Конечно, он будет хранить молчание. И он бы здесь навсегда не остался. Но когда ему придется покинуть Санкт-Петербург, однажды это произойдет, то только на палубе собственного корабля.

Дядя Михаэль был бледен, но его лицо покраснело от радости, когда Иоганн живой и невредимый вошел в горницу. Их дом пострадал от наводнения. До сих пор еще сушились одеяла и намокшая кожа. Увидев входящего Иоганна, Иван не подал и виду, лишь коротко кивнул ему и снова согнулся над, затвердевшим от воды, кожаным фартуком, пробуя натереть его седельным жиром для мягкости.

Иоганну бросилось в глаза, что жизнь продолжалась. Каждый вновь принимался за свою работу. Подкопщики выроют новые каналы, на сей раз гораздо глубже, чтобы при следующем половодье сдержать в узде подъем воды. Съедутся новые работники из царской империи, новые жители — из городов. Чертыхаясь, они приобретут дома, которые царь приказал им здесь построить, и однажды скажут, что этот город не так уж и плох.

— Томас настоящий волшебник! — воскликнула Марфа и обняла Иоганна. — Еще несколько дней назад ты лежал на носилках и выглядел, как обреченный на смерть. Ты помнишь, что я тебя навещала?

Иоганн кивнул и прижал тетю к себе.

— Да, — пробормотал он. — Спасибо тебе, Марфа!

Смущаясь, она высвободилась, и он увидел, как она покраснела.

— Нам это дорого обошлось, — произнесла она тихо. В своей давнишней резкой манере Марфа обернулась и потянулась за деревянной миской, чтобы приготовить ему горячую кашу.

На мгновение его переполнило счастье. Такое чувство появлялось лишь при возвращении домой после долгих лет лишений. И Иоганн позволил себе насладиться этим благостным ощущением. Дядя Михаэль практически не произнес ни слова. Вместо этого он написал письмо красивым почерком и предоставил его Иоганну. Оно значило гораздо больше, чем слова. Иоганн смущался, читая строчку за строчкой. В нем излагалось то, чего дядя Михаэль никогда бы ему не сказал — расписание времени его ученичества, трактат о его умениях и сильных сторонах, и благодарность учителя за хорошую работу.

— Ты отстраняешь меня от работы, — констатировал Иоганн.

Михаэль кивнул:

— Это не свидетельство о присвоении тебе звания подмастерья, так как до экзамена не хватает еще двух годов ученичества. Но если ты хочешь, можешь начинать работать на верфи. Это твой путь, Иоганн. Но также, всегда добро пожаловать к нам, — с этими словами он встал и погнал помощников, с напряжением наблюдавших за этой сценой, в мастерскую.

Иван собрал кожи, также встал и, не оглядываясь, последовал за ними. Иоганн улыбнулся.

Он уже знал, что Марфу и Михаэля взяли под стражу и разделили. Тетя прерывающимся голосом поведала ему о пережитых ужасах. После ее рассказа сложились последние части головоломки.

Позднее Марфа зажгла свечу и присела к Иоганну за стол. Она вынула ценные хрустальные чашечки и налила Иоганну красного вина, которое он никогда раньше не пробовал. Молча выпили за здоровье. На улице похолодало, вскоре конец лета сменится первыми осенними штормами. Наступят зимние ночи, непроглядные, как замороженные чернила. Самое время вернуться в стан существ Томаса Розентроста.

Иоганн уставился на ящик, который Марфа водрузила на стол. Дерево оказалось перекошенным и раскисшим. Ему стоило немало сил, чтобы открыть крышку. Она поднялась неохотно и с жалобным скрипом. Настроение упало при виде того, что он и ожидал увидеть, но все равно было жалко и грустно. Его жизнь связана с кучей грязных, пожелтевших и намокших бумаг. Затхлый запах ударил в нос. Расплывшиеся чернила образовали причудливый узор и шлиры — письмо его утонувшего брата Симона соединило его с дядей Михаэлем. Осторожно отделял он слой от слоя, все больше осознавая, что его старая жизнь закончилась. Показалось размытое изображение сундука Карпакова, и в самом низу, ставший неузнаваемым портрет Кристины.

— Ты должен ей написать, — заметила Марфа. — Даже если она тебя не любила, она имеет право на завершение отношений.

Он кивнул. Тоска по Елене снова сдавила ему горло. Как хорошо чувствовать руку Марфы на своем плече.