Никогда не было, но вот опять. Попал 2 (СИ) - Борков Алексей Николаевич. Страница 40

Сыч дураком не был и сколько будет дважды два знал прекрасно. Выходило, что не врал некто неизвестный, приславший записку-предупреждение. Что-то действительно затевается против него. Ну что ж пусть приходит Годный вместе с этим идиотом Голубцовым. «Пойдете по шерсть, а вернетесь стриженными». Ухмыльнулся он.

Сыч со своими подельниками, тоже не были гениями тактики и поступили просто. Трое с Гребнем во главе рассредоточились вокруг дома с дубинами и револьверами. Двое и сам Сыч засели в доме, предварительно договорившись, что Гребень пропустит в дом тех, кто туда пойдёт и только потом примется за тех, кто останется снаружи. Но как говорится планы планами, а жизнь она планам следовать не желает. Если нападающие не знали, что их ждут, то и Сыч с подельниками не учли, что оскорбленный и разозленный Устин будет готов порвать любого, кто встанет на его пути. Поэтому он рвался сквитаться и шел первым. Последоваших было за ним Василия и Проньку, Ефим придержал, пропуская вперед Годного.

Когда двое из команды Годного во главе с Устином тихонько вошли в дом их там грамотно взяли в ножи. Двое подельников Годного даже пискнуть не успели, но Устин каким-то звериным чутьем от ножа увернулся и стал метаться по комнате диким кабаном, стреляя из своего револьвера в любую тень.

Шесть револьверных пуль зря не пропали и оба сычёвца получив свое, затихли по углам. Сам Сыч, когда началась стрельба, упал на пол и прикрылся столом, свалив его на бок. Устин расстреляв патроны бросил револьвер и, углядев, наконец спрятавшегося Сыча накинулся на него, схватил за горло и, рыча как дикий зверь, принялся душить. Сыч, теряя сознание, ткнул своего душителя дважды ножом, но это его не спасло. Устин даже мертвый не выпустил из своих рук горло врага.

Когда из дома послышался рев Устина и выстрелы, шедший последним Голубцов, сразу понял, что всё пошло на перекосяк и крикнув Василию с Пронькой: «Бегите!» развернулся и, быстро перебирая короткими ногами, помчался вдоль улицы. Опытные мужики не заставили себя просить дважды и кинулись следом за своим работодателем, даже не подумав прийти на помощь коллеге.

Шедший чуть впереди Годный попал по полной. Его замолотили дубинами. Быстро покончив с Годным, Гребень хотел стрельнуть из револьвера по убегающим, Ваське с Пронькой, но не решился поднимать большой шум. Черт с ними пусть бегут, потом пусть Сыч решает, что со сбежавшими делать.

Гребень огляделся и прислушался. И на улице и в доме стояла мертвая тишина. Жестом приказал своим следить, сам взяв револьвер наизготовку, осторожно заглянул в хату, чуть приоткрыв дверь. Затем также осторожничая, вошел. В комнате гадко воняло сгоревшим порохом, кровью и дерьмом. Плохо в темноте различая лежащие тела, тихонько позвал:

— Сыч! Сыч! Ты как!

Ему никто не ответил. Тогда приглядевшись, увидел за перевернутым столом Сыча и держащего его за горло огромного, волосатого мужика. Гребень дрожащими руками вынул из кармана спички и одну зажег. Неверный огонек осветил вылупленные мертвые глаза Сыча, его искривленный в страшной гримасе рот и толстые волосатые пальцы на его шее. Мертв! И, похоже, остальные тоже. Сообразив, что скоро здесь будет не протолкнуться от городовых, прошел в следующую комнату, вскрыл тайник с золотом и деньгами, сгреб все в сумку и вышел к подельникам:

— Уходим.

— Ты чё Гребень, а Сыч?

— Нету Сыча, мертвый он и остальные мертвые. Уходим пока полиция не нагрянула. Из города тоже придется уходить. Деньги и рыжьё я забрал. — Он показал сумку и решительно шагнул за ворота, в твердой уверенности, что подельники пойдут следом.

Василий с Пронькой догнали запалённо дышащего, уставшего, но все еще пытающегося бежать, Ефима на спуске с Горы. Догнавши, остановились, отдохнуть и отдышаться. Повертели головами, послушали. Погони не было слышно.

— Вроде ушли. — Сказал Василий. — Ефим, выходит, ждали нас у Сыча. Кто то из годных стукнул.

— Может и так, а может этот Сыч, после того как деньги у нас увел, бережется вот и устроил засаду на всякий случай. Жалко Устина, сгинул мужик. — Угрюмо сказал Пронька.

— Чего о нем жалеть. — Зло прохрипел Голубцов. — Все из-за него. Рот бы не раззявил, фиг бы его в дому взяли.

— Чего теперь-то, языком ляскать. — Сказал Василий. — Делать-то что будем? И это, погони нет, тогда пошли шагом, нехрен народ будоражить.

С Горы шли шагом до самого дома. Всю дорогу Ефим усиленно размышлял, что делать дальше и как преподнести Фролу и Золкину случившийся афронт. Постепенно в голове складывалась довольно ловкая версия доклада, где гибель Устина от рук бандитов, вполне укладывалась в тему героической защиты собственности золотопромышленника Хрунова, от превосходящих бандитских сил.

— Прон, Василий слушайте и запоминайте. Завтра к нам возможно придет полиция. Будут расспрашивать про Устина, говорите, что не знаете, где он. Сами вы сегодня никуда не ходили, спали здесь. Ясно?

— Поняли. — Ответил за обоих Василий.

Глава 15

Глава пятнадцатая.

Следующий день выдался еще более суматошным, чем все предыдущие. Нужно было забирать заказанное и платить по счетам. За всеми этими хлопотами я совсем позабыл вчерашние страхи и размышления. Первым делом наведались к портному Хайкину. Там провозились, чуть не полдня, пока примеряли костюмы, пока искали извозчика, чтобы перевезти довольно тяжелую швейную машинку, ну, и за одним все остальное, вот и время прошло.

Хайкин, получив от меня деньги, лучился радостью и надеждой на дальнейшее сотрудничество, то бишь хотел и дальше на нас хорошенько зарабатывать. Но я его немного обломал и одновременно обнадежил, сказав, что месяца через два мне снова понадобятся его услуги, а сейчас нам надо вернуться в деревню.

Потом пришел чередсапожника, где помимо берцев, прикупил парням традиционные сапоги, а себе модные туфли. Хорошо, что вовремя озаботился и заказал все это довольному сапожнику.

После обеда выдал парням премию и отправил покупать часы себе и подарки родным, а сам пошел к господину Иванцову Павлу Степановичу. На базаре стояла какая-то нездоровая суета, на которую я поначалу не обратил внимания. Книголюб оказался на своем месте. Завидев меня, он полез под прилавок, достал оттуда тетрадку. Поздоровавшись, я спросил, что с моим заказом. Павел Степанович протянул мне тетрадку.

— Вот пока нашел двадцать стихотворений, которые, пожалуй, можно положить на музыку.

Я раскрыл тетрадку, полистал. А ведь часть из того что здесь собрано я уже слышал, но в несколько иной редакции.

— Павел Степанович вот смотрите: стихотворение Сурикова «Рябина». — Из этого стихотворения получится отличная песня, но вот эти четверостишия, на мой взгляд, совершенно лишние.

Я показал на второе и третье четверостишие.

— Без них песня звучать будет гораздо лучше.

— Гм…. Вы так считаете? — Задумчиво спросил Иванцов, вчитываясь в стихи. — А, пожалуй, вы правы.

— И не сомневайтесь Павел Степанович. И вот еще «Очи черные» Гребенки. Первые четыре строки великолепны, второе четверостишие много хуже, а третье никуда не годится, вялые они какие-то. Вот если бы вместо них сочинить, что-то другое более подходящее к первым четырем строкам, то романс бы зазвучал.

— Бог с вами, Алексей, как можно….

— Можно и нужно любезнейший Павел Степанович. — Оборвал я его стенания. — Скажем, продолжить можно как-то так.

Я задумался, вспоминая как пелись эти «Очи…» в том мире. А ведь по разному пелись, но что последнюю строфу этого стихотворения я никогда не слышал, это точно.

— Пожалуй вместо последних двух строф лучше петь так:

«Коль не знал бы я вас,

Не страдал бы так.

Я бы прожил жизнь припеваючи.

Вы сгубили меня

Очи черные!

Унесли навек мое счастие.»

— И потом повтор первой строфы. Можно даже два раза повторить. Вот как-то так.

Павел Степанович шевеля губами, но не произнося вслух, повторил за мной только что продиктованные строчки и изумленно воззарился на меня.