Никогда не было, но вот опять. Попал 2 (СИ) - Борков Алексей Николаевич. Страница 9

— Дарья Александровна, а вы свои рисунки продавать не пробовали? Я бы вот эти с удовольствием купил.

Женщина недоверчиво посмотрела на меня и сказала:

— Зачем вам покупать, забирайте так.

— Ну что вы! Каждый труд, если он востребован, должен быть оплачен. Рублей по тридцать за каждый я бы, пожалуй, заплатил. Вы, пожалуйста, подпишите их.

— Подписать? Зачем?

— Как зачем? Чтобы сразу было видно, что это именно ваш рисунок, а не какая ни будь подделка. Вы как расписываетесь? Покажите на отдельном листочке.

Дарья, пожав плечами, расписалась в дочкином альбоме и подвинула его ко мне. А что нормальная подпись, изящная, есть у женщины художественный вкус.

— Очень хорошо! Теперь на картинках распишитесь, вот тут в уголке.

Дарья пододвинула к себе рисунки и немного, подумав, расписалась.

— А не найдется у вас какой либо папочки рисунки сложить, чтобы не помялись.

— Настя принеси. У меня на столе лежит.

Девчонкаметнулась в комнату и через несколько секунд выскочила оттуда, держа в руках папку. Аккуратно сложив рисунки, я отсчитал девяносто рублей и положил их на стол перед растерянной женщиной.

Но наибольшее удивление от всего этого действа испытала не она. Бабушка Ульяна Никифоровна пребывала буквально в ступоре. Мир рушился прямо на глазах. Какой-то пришлый барчук взял и выложил целых девяносто рублей, за какие-то картинки, которые Дарьюшка нарисовала при ней дня за три. За девяносто рублей ее старику приходилось работать аж целых три месяца. И не где ни будь, а на сереброплавильном заводе. Хорошо хоть не у печей. Кто у печей, редко до старости доживают.

— Неужто милок они столько стоят? — Засомневалась она.

— Стоят, Ульяна Никифоровна, стоят.

Не буду же я ей рассказывать, что в течение ближайших года два я постараюсь тихой сапой распиарить талантливого и самобытного художника Дарью Александровну Зотову. По крайней мере, в Барнауле ее картины, которые она, несомненно, еще напишет, будут стоить гораздо больше тридцати рублей. И чем черт не шутит, может удастся даже заработать на продаже ее полотен и акварелей.

Никифоровна порывалась еще что-то спросить, но в дом ввалилась с покупками веселая кампания. Парни хором поздоровались с женщинами, и пока Гришка с Греком выкладывали покупки на стол, Белый отчитался передо мной:

— Немтырь ты не ругайся! Лимонов мы взяли четыре штуки, а апельсинов тех аж двадцать штук. Пахнут они здорово.

— А что так мало. Взяли бы больше. — Засмеялся я.

— Так не было в лавке больше.

— Денег то хватило?

— Остались еще.

— Так парни, берите булку хлеба, два лимона и десять апельсинов и давайте домой, а то тесно здесь.

После того как пацаны чинно попрощавшись с хозяйкой и ее гостьей, вышли; я обратился к Дарье, которая растерянно смотрела на заваленный продуктами стол:

— Дарья Александровна, вы на еде не экономьте. Чтобы болезнь отступила окончательно, вам хорошо питаться надо. И ребятишек подкормите. За деньги не беспокойтесь. Я постараюсь ваши рисунки продать. Остальные подпишите так же как эти. — Указал я на папку с отобранными эскизами.

Женщина покивала.

— Григорий. — Обратился я к пацану. — Вон на столе игрушки. Называются «воздушный винт». Раскрасьте и своим друзьям раздай. Есть же у тебя друзья?

— Есть.

— Ну, вот им и раздай. Как их запускать Настя покажет. Бегайте с ними по улице, запускайте. Если кто попросит продать, продавайте за полтину, но просите рубль.

Гришка, подойдя к столу, стал перебирать и рассматривать пропеллеры. Я взял со стола папку с рисунками и обратился к старушке:

— Ульяна Никифоровна, выйдете со мной во двор. Поговорить надо.

Выйдя из дома, повернулся к шедшей следом женщине:

— Ульяна Никифоровна, спасибо, что не бросили в беде Зотовых. Я вас попрошу и дальше помогать им. А это вам за труды. — Подал ей двадцать пять рублей.

— Што ты милок! Да разве ж я из-за денег. — Замахала руками старушка.

— Я это знаю, но деньги возьмите на всякий случай, а то мало ли что.

Этот маловразумительный довод на старушку подействовал и мне удалось всучить ей денежки.

— И вот еще! Если кто придет требовать с Дарьи Александровны долги, посылайте за нами Григория.

Бабка Ульяна кивнула головой, соглашаясь, и ушла в дом. А я отправился следом за своими парнями, в уверенности, что теперь-то бабулька будет присматривать за семьей Зотовых в оба глаза.

Глава 4

Глава четвертая.

Дом, где мы остановились, встретил меня подзабытым уже апельсиновым запахом. Парни догадались апельсинчики почистить и, разбирая на дольки, наслаждались неведомым доселе вкусом. Дед сидел тут же, держал в заскорузлой в ладони лимон и, время от времени, подносил его к лицу и нюхал. Увидев меня, он положил лимон на стол и сказал:

— Где тебя носит, летна боль. Собирайся, пойдем к дочке Савватеевны, гостинцы отнесем да с Сергеем, мужиком её, поговорим.

— Дай хоть чаю попить.

— Там попьешь. Небось угостят.

— Ладно. — Сказал я. — Эй, бандерлоги! Давайте-ка сюда парочку апельсинчиков. Лимон не ешьте. Его надо в чай бросать тонкими ломтиками.

— А че это в чай? Я может так хочу попробовать. — Заявил Архипка.

— Это можно. — Ухмыльнулся я и бросил ему лимон. — Давай помой его хорошенько. Тятя, подожди немного, сейчас мы с Архипкой по скибочке лимончика скушаем и двинем с тобой в гости.

Архипка принес обмытый лимон и подал мне. Протерев его чистой тряпицей, я отрезал два кружочка и предложил парню взять любой и съесть. Белый, чувствуя какой-то подвох, подошел к столу, понюхал свежий лимонный запах, поводил пальцами над лимонными кружками, ухватил тот, что побольше и сунул в рот. Жевнув пару раз, он вдруг страшно скривился и выплюнул, чуть пожеванный кусочек прямо на пол.

— Ну как? Хорош лимончик? — Ехидно осведомился я, еле сдерживаясь, чтобы не погримасничать за компанию со всеми.

— Сам его жри! — Сказал, передергиваясь Архипка.

— Это мы запросто. Учитесь, пока я живой.

Взял кружочек лимона, обмакнул его в стоящую на столе плошку с медом и, демонстрируя удовольствие, сжевал. А лимончик-то и правда кисловат. Недаром Белый так кривился.

— Вот так надо лимончики кушать. А лучше в стакан с горячим чаем бросать. Запах обалденный и полезно. А когда чай выпьете, то лимончик сахаром посыпьте или в мед, как вот я, обмакните и лопайте.

— Пошли давай! Летна боль! Они тут и без тебя с лимонами разберутся. — Поторопил меня дед.

Подойдя к дому, где жила дочка Бабы Ходоры, с мужем Сергеем Петровичем Глебовым и маленькой Варенькой, я вдруг обратил внимание на дедовские сапоги, а затем на свои туфли. Обувь была в пыли. Вот блин, и как мы попремся в дом к интеллигентным людям в такой обуви. Хорошо еще дождя нет, а дождь пойдет, это же грязи сколько натащим. Срочно нужно галоши покупать. Купить не проблема, только есть ли они. Должны быть, вещь ведь простая, а хроноаборигены как я уже успел не раз убедиться нисколько не глупее, а где-то и поумнее людей двадцать первого века. Так, что галоши наверняка уже изобрели. Надо поискать.

Но дед пылью на своих сапогах нисколько не озаботился, подошел к двери и покрутил какую-то ручку. За дверьми задребезжал звонок. Через минуту она отворилась, и мы вошли в небольшую прихожую. Встретила нас ладная девица лет шестнадцати с круглым простоватым лицом. Увидев деда, она радостно закричала:

— Дядька Софрон!

— Здравствуй Глашка! Экая ты стала. — Одобрительно прогудел дед и, покопавшись в мешке, подал девке, что-то завернутое в тряпицу. — На вот гостинец от матери и сестер. Еще иписьмо тебе от них. Читать то чай еще не разучилась?

— Неа. Не разучилась. — Сказала девица, принимая сверток и письмо.

— Дома хозяева-то? — спросил дед.

— Дома. По воскресеньям они всегда дома. Чай пить собираемся.

— Ну, тогда мы вовремя, летна боль. Давай Глашка лапти свои доставай, а то наследим в хате, тебе пол мыть придется.