Особое задание - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 29

Кажется, эти офицерики – мои классовые враги, надо бы радоваться, что их хорошенечко приложили, но я возмущался.

Мы начали поднимать павших. Ба, так они оба пьяны!

– Б…ди английские! Союзники сраные! – высказал свои соображения один из господ офицеров с четырьмя звездочками на погонах.

– Совершенно с вами согласен, господин капитан! – добавил второй, с двумя звездочками, и опять упал. Верно, слово «штабс» выговорить не мог, а может так принято. Меня подчиненные тоже именовали «полковником».

С трудом, но мы отвели защитников свободы в один из обывательских домов, едва ли не силой принудили хозяев оказать им помощь, а главное – умыть разбитые физиономии. Вроде бы ничего существенного не повредили.

Завтра весь Архангельск будет знать, что англичане вчетвером подкараулили двух наших доблестных офицеров и зверски их избили. Ну а то, что наши защитники прав и свобод были пьяны, только усугубляет вину интервентов – напали на беззащитных!

Когда я возвращался с дежурства, то размышлял, что за один день у меня уже накопилась информация, которая может заинтересовать Москву.

Начнем с самого главного. То, что в Архангельске объявлена всеобщая мобилизация было известно, но у нас предполагали, что призывать будут мужчин в возрасте от двадцати одного до сорока лет. Теперь же, как я понял, на службу «загребают» от девятнадцати и до сорока пяти. Стало быть, Северное правительство сумеет собрать армию не в десять-пятнадцать тысяч, а значительно больше. Не исключено, что речь пойдет о двадцати-двадцати пяти тысячах. Впрочем, в Москве поднимут статистические данные, да хоть перепись населения Архангелогородской губернии от тысяча восемьсот девяносто седьмого года и посчитают.

Следующий момент. Мобилизацию проводят насильно, притаскивая на мобилизационные пункты всех потенциальных призывников. Вот здесь нет ничего удивительного, у нас всё так же, но в пропагандистских целях использовать информацию можно. Что же ещё интересного? Да, факт небольшой, но интересный. Отряд Красной гвардии, считавшийся уничтоженным, просто перешел на сторону белых и стал народной милицией. А ведь есть ещё один интересный факт. Наше ополчение. Тысяча домовладельцев – это тысяча потенциальных ополченцев. Не знаю, заинтересуют ли эти факты Москву, но у меня приказ: присылать всё, что посчитаю важным и нужным. Вот это я и пришлю. А там пусть сами разбираются.

И вот ещё что. В том, что офицеры белой армии находятся в плохих отношениях с англичанами, никто в Москве и не сомневался. Теперь у нас есть первое тому подтверждение. Первое, но не последнее.

Интервенты на Севере

Глава пятнадцатая

Дурак – хуже провокатора

«А жизнь-то налаживается!», – чуть не сказал я, когда хозяйка подала на завтрак гречневую кашу с маслом. Но вслух говорить не стал, из боязни сглазить.

Мне повезло с квартирной хозяйкой. Галина Витальевна Ергина – вдова, и её судьба чем-то типична для женщин Архангельска, чья жизнь неразрывно связана с морем. Муж – Борис Пантелеймонович, был капитаном лесовоза, ходившим в Швецию и Норвегию. Все складывалось благополучно, приличный достаток, свой дом, разве что Бог детей не дал, потому всю любовь супруги вкладывали в племянника – сына сестры Бориса Пантелеймоновича. И, как водится, всё случилось «вдруг». Уже на обратном пути из Бергена, загрузившись каким-то грузом, судно попало в шторм. Вся команда оказалась на дне, а судовладелец, получивший свою страховку и за корабль, и за груз, не захотел выплачивать пенсию вдовам погибшим – мол, капитан и команда сами виноваты, что пошли в шторм. Уже адвокаты, нанятые вскладчину, готовились начать очередной процесс, как грянула Первая мировая, потом революция и всем стало не до таких мелочей, как гибель какого-то лесовоза, тем более что судовладелец в семнадцатом году утёк не то в Швецию, не то в Норвегию. Хотел ещё и корабли с собой забрать, но не позволил рабочий контроль.

Галина Витальевна, обнаружив, что сбережений надолго не хватит, пыталась устроиться на какую-нибудь работу, да кто возьмет? Вот и приходилось сдавать две комнаты из имевшихся трех, но в последнее время квартирантов не находилось, потому что потенциальные квартиросъемщики жили либо в казармах, либо предпочитали пускаться в бега, чтобы не попасть в загребущие лапы Военного отдела правительства Северной области.

Молодой парень, получивший отсрочку от службы, непьющий и некурящий, стал настоящей находкой. А когда я пошёл на дежурство, заменив племянника квартирной хозяйки, мой авторитет стремительно вырос. А уж когда починил расхлябанную дверь, подправил порог и перекрыл трещину в оконном стекле вырезанным осколком, то уже прочно занял место в её сердце. В свою очередь, она сама меня зарегистрировала в квартальном комитете, дала мне самую лестную характеристику, тем самым упрочив моё положение в обществе.

Галина Витальевна даже начала прихорашиваться и принаряжаться при моём возвращении домой. Но не исключено, что могло и показаться, потому что хозяйка уже не один раз подчеркивала разницу в возрасте. Впрочем, меня бы вполне устроил такой вариант, чтобы квартирная хозяйка стала любовницей. Сорок лет по меркам тысяча девятьсот девятнадцатого года – это не сорок лет две тысячи девятнадцатого, но всё равно не так уж и много. Да и вообще, полезно для дела. Тем паче, что я человек свободный. Ну, пока свободный.

На службе тоже не особенно донимали. Мои «дедушки» – директор и два библиотекаря регулярно приходили пить чай в закуточек, гордо именуемый «переплетной мастерской», и даже не гнушались компанией пролетария, то есть меня.

Я до сих пор не привык к некоторым вещам. Например, что профессия библиотекарь была когда-то мужской. Нет, читал, конечно, что братья Гримм служили в библиотеке, но расценивал это как некую синекуру, созданную августейшими покровителями для талантливых молодых людей. Допускаю, что где-то в моей России и есть библиотекари-мужчины, но лично с такими не встречался.

Иногда библиотекари пытались заниматься моим воспитанием и образованием. Стыдили, что я не изучаю древнегреческий и латынь, плохо осваиваю английский язык, не желаю вникать в систему каталогизации и вообще не выражаю интереса к библиотечному делу.

Со старичками я предпочитал не спорить. Соглашался, что плохо образован, обещал исправиться и даже поступить в университет. И обязательно прочитать «Историю о городе Архангельском» Василия Крестинина.

«Краткая история города Архангельского» впервые увидела свет ещё в 1792 году, но накануне Первой мировой войны тщаниями купца первой гильдии Бабакова её переиздали в огромном количестве – не то пять, не то десять тысяч экземпляров. Продать столько книг не то что в Архангельске, но и во всей России было невозможно, поэтому в библиотеке имелось около сотни книг, и директор иногда дарил их читателям. Разумеется, мне тоже немедленно вручили один экземпляр, чему я несказанно обрадовался. Я-то считал, что мне придется искать эту книгу, а тут сама пришла в руки! К слову, отыскать издание Бабакова не моя прихоть, а приказ Кедрова, у которого «Краткая история» уже имелась. Пока эти книги не использовались, но как знать?

Но больше, чем воспитанием молодежи, мои старшие товарищи любили поговорить о политике.

Послушать стариков было одно удовольствие. Чего стоило общее утверждение, что все правители – воры, и только и хотят, чтобы сбежать с награбленными деньгами! И вернется ли обратно домой правитель Северной области Чайковский, уехавший недавно на какую-то конференцию в Париж? Сходились, что не вернется, потому что «дедушка русской революции» хоть и авантюрист по натуре, но не дурак. Скорее всего, уехал в Париж не с пустыми руками! Спорили, кто теперь станет председателем правительства? Гадали – стоило ли называться Временным правительством вместо Верховного управления Северной области [15]? Мол, Временное – оно всегда временное! И не лучше ли заложиться за адмирала Колчака?