Ост-Индский вояж (СИ) - Волошин Константин. Страница 4

— Через неделю. Попрощаюсь с братами, с родителями — и тронусь. Сбор у Хопра. Там Болотников устроил себе стан и собирает воинство. Он ведь беглый холоп какого-то боярина, и зуб имеет на него порядочный. Да и на остальных не меньший. Говорят, он высоченного роста. Мне боязно пред его очи становиться. Разве что атаманом Корелой похвастать.

— А что, Данилка! Это мысль. Даже очень хорошая!

Неделя почти промелькнула в прощальных попойках и весельях. А у Сафрона померла дочка, и он вовсе опечалился, схоронив её рядом с матерью. И огромная печаль навалилась на казака. Он только пил горькую и не обращал ни на кого внимания. Неожиданно быстро собрался и присоединился к Данилке и другим казакам, собравшимся в лагерь Болотникова.

— И верно, друг, — утешал Сафрона Данилка. — В походе нет места для печали и раздумий. Ты скоро перестанешь тосковать, а коль не сложишь головы, то вернёшься с полными сумами добра дорогого и монет золотых. Вон говорил один странник, что ляхи собираются снова поддержать нового Димитрия. То будет для русского народа печаль так печаль, Сафрон.

— Война, — мрачно ответил казак, не желая особо болтать по пустякам.

— Так ведь наши исконные вороги, Сафрон! — не унимался Данилка. — Я б их сам порубал, да теперича они наши, вроде бы, союзники.

Болотников всех принимал, зорко осматривал каждого, и знакомился.

— Значит, вы воевали под началом Корелы? Знатный казак. Слыхал, он так и остался где-то на севере. Может, повстречаем. Ты, Сафрон, бери этих казаков, до десятка тебе подкину ещё, и будешь десятником у нас. Потом видно будет.

Сафрон безразлично поклонился, промолчав.

— Что с ним? — спросил атаман, когда Сафрон отошёл к лошадям.

— Схоронил жену и дочку, атаман, — ответил Данилка. — Жаль казака. Бог не соизволил облагодетельствовать его.

— Он не стар ещё, найдёт себе подходящую в походе. Это для нас не задача, — махнул рукой атаман и ушёл по своим атаманским делам.

Данилка проводил того завистливым и восхищённым взглядом.

— Ну и громила! — воскликнул Данила, встретив Сафрона. — Мне он понравился. Без важности держит себя. Иван Исаевич, вроде так называют его.

— Не узнал, когда выступаем?

— Кто ж мне такое скажет, Сафрон! Это тебе легче узнать. Ты теперь у нас малый атаман будешь.

— Не смеши, — сурово ответил Сафрон и отвернулся, заметив: — Собирай наших. Пора устроиться. Темнеет уже.

Почти месяц толклись казаки в лагере. Собралось уже несколько тысяч, и у старших уже зачесались языки.

— Сколь можно сиднем сидеть! Пора и в дорогу трогаться! — ворчал пожилой казак с высоким лбом и шапкой на затылке.

— Этак отощаем вконец, и до ворога не дотянемся, — поддержали его остальные казаки. — Что думает атаман?

— Лучше скажи, что слышно про царевича. Тут однажды слышал, что он самозванец. Верно ли такое?

— Тут всякое услышишь! Кто чего хочет, тот и гутарит. Язык, он без костей.

— А хоть бы и самозванец! — воскликнул бойкий молодой казак в обтрёпанной рубахе и синих шароварах. — Лишь бы добра добыть поболее. На хутор приволочь, да семью обеспечить.

— Да у тебя и семьи ещё нету, байстрюк! — хохотнул пожилой.

— Того и стремлюсь добра нахапать, чтоб, значит, можно было жену поймать в сети мои. Не век же бобылём ходить. Хуже всех, что ли?

Начались байки про баб и девок, про детей и жён.

— А мне бы какую с Кавказа найти, — мечтательно молвил ещё один молодой казак без бороды и с жидкими усиками, едва пробившимися на верхней губе. — Уж очень они видные и работящие. Там баб в повиновении держат.

— Ещё молоко на губах не обсохло, а он уже про баб гутарит. Ишь, нашёлся!

— То богоугодное разумение, — молвил пожилой. — Так завсегда бывает, особливо по молодости лет. Пусть слюнями исходит. Полезно! Хе-хе!

— Оно и нам, старшим такое не помешает, хоть и семейные мы. Это у запорожцев казакам не позволено жениться. У нас иное дело.

— Мне такое не подходит, — отозвался Данилка и смутился смелости языка.

— Вестимо, парень! — осклабился пожилой. — Нам надоть казаков растить, и о хозяйстве думку думать. Опора государства мы!

Наконец лагерь неожиданно зашевелился, словно муравейник, и слух о скором походе тотчас разнёсся среди казаков.

Все повеселели, забыли про тоску и безделье и с охоткой принялись готовить телеги, коней и оружие. Обозные бегали, собирали провиант, собирали телеги и возчиков, а сотники перекликали своих казаков, собирая вместе.

Выступили в начале лета. Казаки мало что знали о путях-дорогах, выбранных атаманом Иваном Болотником, как звали того в лагере. По пути к атаману постоянно кто-нибудь присоединялся. Особенно много было из беглых ближних боярский усадеб. Их тут же распределяли по десяткам, сотням, ставили начальников, слегка вооружали чем придётся, и шли дальше.

— Слышь, Сафрон, — шептал на ухо казаку Данилка. — Кругом людишки боярские восстают и бегут кто куда. Много к нам прилепляются, но и в разбой бегут. Громят боярские усадьбы и прочих помещиков. Полная смута в крае!

— Сколько же можно народ мордовать и плетьми лупцевать? — Сафрон сам наблюдал разорение и нищету голодного народа.

Подошли к Ельцу. Здесь слух разнёсся, что царевич уже в Стародубе и собирается выступить на Москву.

— Что творится здесь, Сафрон! — чуть не кричал Данилка. — Почти все города восстали и ждут прихода царевича. Неужто Москва устоит против такого навала? Жуть берёт, что может произойти!

Сафрон помалкивал. Он ещё не совсем оправился от горя и часто впадал в прострацию, ничего не слышал и подолгу молчал. Данилка побаивался этого, однако и тревожить лишними вопросами не осмеливался.

А слухи ширились, обрастали всяческими небылицами. Появлялись разного рода предсказатели и юродивые. Они вещали всяческие беды на головы неизвестных врагов, и особенно на голову государю Ваське Шуйскому. Похоже, что всяк его ненавидел и желал быстрейшего его конца.

Наши друзья редко видели атамана Болотника, и Сафрон был доволен, что у него почти не бывает даже разговоров с сотником и тем более с атаманом его полка.

Вскоре стало известно, что к Ельцу подступает царское войско, и Болотник оповестил, что войско остаётся в городе и сядет в осаду.

— Неужто снова, как в Кромах будет? — воскликнул Данилка и Сафрон понял, что этот молодой казак сильно недоволен таким поворотом. — Этак никакого добра не добудешь! А как же семья, Сафрон? Что скажешь на это?

— Дурень ты, Данилка! Какая семья, когда неизвестно, будешь ли ты жить после этого сидения! Слышал, какое войско нас должно обложить со всех сторон? Молись, чтобы Господь даровал нам жизнь, а ты о семье уже печёшься.

Данила перекрестил лоб, вздохнул и долго молчал. Слова Сафрона его не убедили, но заставили пересмотреть свои намеренья.

— Ладно, Сафрон. Ты прав, а я дурак. Будем молить Бога, чтоб сохранил нам жизни и дал благополучия в делах наших.

Царские войска вскоре окружили Елец и тут же начали обстрел крепости. Казаки по приказу Болотника отвечали вяло, но урон производили хороший. Царское ополчение особенно несло большие потери, и уже прыть свою поубавило. А штурм, начавшийся вскоре, был отбит легко, с большими потерями для царева воинства.

— Что-то царь собрал не то воинство, Сафрон, — как-то заметил Данилка. — Ничего у них не получится. А я уже сейчас имею немного для будущего. А?

— Да что ты только о добыче и помышляешь? — вдруг вспылил Сафрон.

— А за каким хреном я тут мучения принимаю? Нужен мне тот царь или не нужен? Мне всё едино! Лучше жить не будем, кто бы ни сел в Москве!

Друзья потом день сердились друг на друга, но отступление войск царских тут же примирило друзей.

Уже на следующий день после отступления противника, Болотников отдал по войску приказ идти в Путивль, где по слухам должен быть царевич.

— Это ещё лучше, — заявил Данилка, радовался попасть в благодатный район, где легко надеялся обменять награбленное добро на монеты, звон которых так привлекал его душу.