Хождение по мукам - Толстой Алексей Николаевич. Страница 36
Очевидно, это было то место, где шоссе обрывалось над рекой у сожженного моста. На той стороне, шагах в ста отсюда, он это знал, к самой реке подходили австрийские окопы. И, действительно, вслед за плеском воды, как кнутом, с той стороны хлестнул выстрел и покатился по реке, хлестнул второй, третий, затем словно рвануло железо – раздался длинный залп, и в ответ ему захлопали отовсюду заглушенные туманом, торопливые выстрелы. Все громче, громче загрохотало, заухало, заревело по всей реке, и в этом окаянном шуме хлопотливо затарахтел пулемет, точно колол орехи. Бух! – ухнул где-то в лесу разрыв. Весь дырявый, грохочущий туман плотно висел над землей, прикрывая это обычное и омерзительное дело. Несколько раз около Ивана Ильича с чавканьем в дерево хлопала пуля, валилась ветка. Он свернул с шоссе на поле и пробирался наугад кустами. Стрельба так же внезапно начала затихать и окончилась. Иван Ильич снял картуз и вытер мокрый лоб. Снова было тихо, как под водой, лишь падали капли с кустов. Слава богу, Дашины письма он сегодня прочтет. Иван Ильич засмеялся и перепрыгнул через канаву. Наконец, совсем рядом, он услышал, как кто-то, зевая, проговорил:
– Вот тебе и поспали, Василий, я говорю – вот тебе и поспали.
– Погоди, – ответили отрывисто. – Идет кто-то.
– Кто идет?
– Свой, свой, – поспешно сказал Телегин и сейчас же увидел земляной бруствер окопа и запрокинувшиеся из-под земли два бородатых лица. Он спросил:
– Какой роты?
– Третьей, ваше благородие, свои. Что же вы, ваше благородие, по верху-то ходите? Задеть могут.
Телегин прыгнул в окоп и пошел по нему до хода сообщения, ведущего к офицерской землянке. Солдаты, разбуженные стрельбой, говорили:
– В такой туман, очень просто, он речку где-нибудь перейдет.
– Не допустим.
– Вдруг – стрельба, гул – здорово живешь... Напугать, что ли, нас хочет, или он сам боится?
– А ты не боишься?
– Так ведь я-то что же. Я ужас какой пужливый.
– Ребята, Гавриле палец долой оторвало.
– Перевязываться пошел?
– Заверещал, палец вот так кверху держит. Смех.
– Вот ведь кому счастье... В Россию отправят.
– Что ты. Кабы ему всю руку оторвало – тогда бы увезли. А с пальцем – погниет поблизости, и опять пожалуйста в роту.
– Когда же эта война кончится?
– Ладно тебе.
– Кончится, да не мы этого увидим.
– Хоть бы Вену что ли бы взяли.
– А тебе она на что?
– Так, все-таки. Поглядели бы.
– К весне воевать не кончим, – все равно – так все разбегутся. Землю кому пахать, – бабам? Народу накрошили – полную меру. А к чему? Будет. Напились, сами отвалимся...
– Ну, енералы скоро воевать не перестанут.
– Ты это откуда знаешь? Тебе кто говорил? В зубы вот тебе дам, сукин сын.
– Енералы воевать не перестанут.
– Верно, ребята. Первое дело – выгодно, – двойное жалованье идет им, кресты, ордена. Мне один человек сказывал: за каждого, говорит, рекрута англичане платят нашим генералам по тридцать восемь целковых с полтиной за душу.
– Ах, сволочи! Как скот продают.
– Будет вам, ребята, молоть-то, – нехорошо.
– Ладно. Потерпим, увидим.
Когда Телегин вошел в землянку, батальонный командир, подполковник Розанов, тучный, в очках, с редкими вихрами на большом черепе, ленивый и умный человек, проговорил, сидя в углу под еловыми ветками, на попонах:
– Явился, наконец.
– Виноват, Федор Кузьмич, ей-богу, сбился с дороги – туман страшный.
– Ну, ну. Вот что, голубчик, придется нынче ночью потрудиться.
Он положил в рот корочку хлеба, которую все время держал в грязном кулаке. Телегин медленно стиснул челюсти, подобрался...
– Штука в том, что нам приказано, милейший Иван Ильич, батенька мой, перебраться на ту сторону. Хорошо бы это дело соорудить как-нибудь полегче. Садитесь рядышком. Коньячку желаете? Вот я придумал, значит, такую штуку... Навести мостик, как раз против большой ракиты. Перекинем на ту сторону человек семьдесят... Вы уж постарайтесь, Господь с вами... А на заре и мы тронемся.
XVI
– Сусов!
– Здесь, ваше благородие [78].
– Подкапывай... Тише, не кидай в воду. Так, так, так... Ребята, подавайте, подавайте вперед... Зубцов!
– Здесь, ваше благородие.
– Помоги-ка... Наставляй, вот сюда... Подкопни еще... Опускай... Легче...
– Легче, ребята, плечо оторвешь... Насовывай...
– Ну-ка, посунь...
– Не ори, тише ты, сволочь!
– Упирай другой конец... Ваше благородие, поднимать?
– Концы привязали?
– Готово.
– Поднимай...
В облаках тумана, насыщенного лунным светом, заскрипев, поднялись две высокие жерди, соединенные перекладинами, – перекидной мост. На берегу, едва различимые, двигались фигуры охотников [79]. Говорили и ругались торопливым шепотом.
– Ну, что – сел?
– Сидит хорошо.
– Спускай... Осторожнее...
– Полегоньку, полегоньку, ребята...
Жерди, упертые концами в берег речки, в самом узком ее месте, медленно начали клониться и повисли в тумане над водой.
– Достанет до берега?
– Достанет, ваше благородие...
– Тише опускай...
– Чижол очень.
– Стой, стой, стой!
Но все же дальний конец моста с громким всплеском лег в воду. Телегин махнул рукой:
– Ложись.
И неслышно в траве на берегу прилегли, притаились фигуры охотников. Туман редел, но стало темнее, и воздух жестче перед рассветом. На той стороне все было тихо. Телегин позвал:
– Зубцов!
– Здесь.
– Лезь, настилай.
Пахнущая едким потом и шинелью, рослая фигура охотника Василия Зубцова соскользнула мимо Телегина с берега в воду. Иван Ильич увидел, как большая рука, дрожа, ухватилась за траву, отпустила ее и скрылась.
– Глыбко, – зябким шепотом проговорил Зубцов откуда-то снизу. – Ребята, подавай доски...
– Доски, доски давай.
Неслышно и быстро, с рук на руки, стали подавать доски. Прибивать их было нельзя – боялись шума. Наложив первые ряды, Зубцов вылез из воды на мостик и вполголоса приговаривал, стуча зубами:
– Живей, живей подавай... Не спи...
Под мостом журчала быстрая, студеная вода, жерди колебались. Телегин различал темные очертания кустов на той стороне, и, хотя это были точно такие же кусты, как и на нашем берегу, вид их казался жутким. Иван Ильич вернулся на берег, где лежали охотники, и крикнул резко:
– Вставай!
Сейчас же в беловатых облаках поднялись преувеличенно большие, расплывающиеся фигуры.
– По одному, бегом!..
Телегин повернул к мосту. В ту же минуту, словно луч солнца уперся в переливающееся пылью туманное облако, осветились желтые доски, вскинутая в испуге чернобородая голова Зубцова. Луч прожектора метнулся вбок, в кусты, вызвал оттуда, из небытия корявую ветвь с голыми сучьями, и снова лег на доски. Телегин мелко перекрестил душу, как бывало, перед купаньем, и побежал через мост. И сейчас же словно обрушилась вся эта черная тишина, громом отдалась в голове. По мосту с австрийской стороны стали бить ружейным и пулеметным огнем. Телегин прыгнул на берег и, присев, обернулся. Через мост бежал высокий солдат, – он не разобрал кто, – винтовку прижал к груди... выронил ее, поднял руки, точно смеясь, и опрокинулся вбок, в воду. Пулемет хлестал по мосту, по воде, по берегу... Пробежал второй, Сусов, и лег около Телегина...
– Зубами заем, туды их в душу!
Побежали второй, и третий, и четвертый, и еще один сорвался и завопил, барахтаясь в воде...
Перебежали все и залегли, навалив лопатами земли немного перед собою. Выстрелы исступленно теперь грохотали по всей реке. Нельзя было поднять головы, – по месту, где залегли охотники, так и поливало, так и поливало пулеметом. Вдруг ширкнуло невысоко – раз, два, – шесть раз, и глухо впереди громыхнули шесть разрывов. Это с нашей стороны ударили по пулеметному гнезду.