Андреевский флаг (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 36

— Так евреи тебе там махом такого наменяют…

— Какие евреи тут могут быть?! Обмен денег дело государственное, чтобы на откуп ростовщикам его отдавать. Это как «гербовая бумага», которую ты здесь тоже ввел. Это реальный доход государству — в казну все пойдет, а не в карман ростовщикам. А меняльные лавки и конторы во всех городах должны быть, и ссуды выдавать под процент божеский но с закладом — это торговлю и ремесло только оживит — взял от казны сто ефимков, через год отдашь «лихву» в десять.

— Это очень по-божески, мастер, обычно рубль на рубль идет.

— А ты бери для казны десятину — как раз по-божески и выйдет. А другим запрети в долг деньги давать. Есть у купца лишние деньги, пусть в твой банк кладет, и три процента своих получает, — усмехнулся Павел. — А сам пример всем подданным подашь — пусть для тебя мастера из мельхиора посуду делают, с клеймом особым. А потом другим ее комплектами продают, от кружек до вилок и блюд — массу серебра на Монетный Двор отправим, ежели всю серебряную посуду со временем обменяем. А никель найдем — рудознатцев отправим — нам много его добывать и не нужно, тысячу-другую пудов в год хватит, он же в сплавах с медью и цинком только пятую часть составляет. Да и для здоровья полезно есть именно из такой посуды, можно еще посеребрить — совсем красиво выйдет.

— Так, отправь немедленно рудознатцев в места тебе ведомые. Головин с ханом договорится — на Перекопе ведь мы крепости обустраиваем, — Петр недобро усмехнулся. — Ты мастер, тебе и дело в руки. Денег дам, людей бери сам, если нужно войско, скажи Автоному — он выделит роту, если потребно будет — то крепость там поставим незамедлительно следующим летом. Ищи этот никель, раз он такое облегчение для казны сделает.

— Еще какое, государь, — негромко произнес Минаев. — Если держава крепкая и сильная, флот и армию имеет, товаров разных много — то деньгам ее верят, ты ведь сам видел ассигнации во время «посольства». Бумажные деньги, но раз к ним доверие, то берут.

— Было такое, они в Лондоне в ходу, и у свеев есть…

— А мы чем хуже? Под Синопом турок победили, татар под Азовым, набеги отражаем. А если держава твоя пределы раздвинет, то не то, что доверие к деньгам, помощи твоей и покровительства просить будут, и под руку твою живо встанут, и присягу принесут.

— Хорошо, на то ты мастер мой, чтобы пользу государству приносить. Во всем тебе верю, а доверия моего ты стоишь делами своими, и тем, что себе ничего не тянешь. А потому добра тебе желаю, хочу, чтобы дольше прожил, а ты бирюком стал, а ведь не старый еще. У супруги моей свита большая — выбери по сердцу барышню — сам сватать буду!

От такой неслыханной чести Павел обомлел, не в силах ничего сказать — как то не думал о подобном варианте, ему и доступных женщин хватало с избытком, тут о феминизме еще не слышали, а если бы узнали, то не поверили, времена совсем не те на дворе стоят!

И красиво, и на серебро очень похоже. И в наши дни такая посуда очень ценится — не пластик или фаянс, тут все солидно!

Глава 39

— Петр Алексеевич, тут дело такое, двоякое. Я тебе о другом еще хотел сказать. «Навигацкую школу» ты тут повелел учредить, но этого мало. Для подготовки служилых людей, кто офицерами и сержантами станет, нужно во всех больших городах кадетские корпуса открыть, куда принимать сирот, чьи отцы убиты на поле брани на казенный кошт. И учить всем наукам, в том числе и воинским, но главное — воспитывать в преданности к престолу, тебе и твоим наследникам. А после учебы всех будущих офицеров пропустить рядовыми и капралами в «потешных» полках. Всех поголовно — греков, готов, армян, генуэзцев, славян и грузин, — Павел остановился, посмотрел на Петра — тот слушал его очень внимательно, а это одно говорило о том, что царь имеет свои соображения на этот счет и уже думал над проблемой. И Минаев заговорил дальше, воспрянув духом:

— И все они за это время — и в кадетах, и в полках гвардейских, русскими станут по духу своему и самому укладу мысли. А дворяне, что побогаче, на собственный кошт детей своих учат в тех же корпусах, оплачивая все. Через тридцать-сорок лет элита единая станет, одним духом пропитана, и народы разные, что в твоей империи обитают, в единое целое со временем сплотит. Служить дворянство должно поголовно — не служишь, не дворянин, становись, кем угодно и плати подати, если ты только не священник. Но церковь тоже должна свою лепту вносить в дела государственные!

— Внесут, куда денутся, и патриарх теперь лютый враг султана, — усмехнулся Петр. Еще бы ему не радоваться — приехал константинопольский владыка в Керчь, благословил Петра на царствование, как единственного легитимного императора ромеев, обвенчал его с базилиссой, да и остался в «Новом Константинополе», где Керчь так и осталась районом в разросшемся городе металлургов. Вернуться обратно, понятное дело, он не пожелал, так что султану придется назначить выборы нового патриарха, полностью от него зависимого. А отрешить Геннадия Схолария от патриаршества не в его силах, так что теперь будет два «вселенских» патриарха — один в «старом Константинополе» на Босфоре, другой в «новом» на Боспоре, один у султана под ярмом, другой у православного императора в помощниках.

— Поди не просто так мне о школах сих кадетских сказал, записку, мыслю, обо всем написал подробную?

— Вот она, Петр Алексеевич, — Павел положил на стол несколько листков бумаги, скрепкой прижатых. Пришлось ему «канцелярщиной» заниматься также, тот же «дырокол» изобретать.

— Вижу, продумал все, мастер, — Петр внимательно просмотрел бумаги, отдал обратно. — Макарова отправлю, ты с ним потолкуй — ему указ писать. «Регулярство» мы вводим, и затея твоя правильная. Ту же азбуку новую составили с начертанием буквиц простых, лишние сам выбросил, «ера» к «херам» отправил! Ты меры для всего «регулярные» сотворил, все по образцам — теперь плотники и строители с ними делают, а торговцы меряют и взвешивают правильно, без обмана!

Павел сам улыбнулся, вспомнив как на свою голову создал «Палату мер и весов», во главе которой царь поставил сержанта гвардии Скорнякова-Писарева, что ввернулся перед Керченским походом из Италии, с отличными знаниями по математике, механике и инженерном искусстве. Вот и думали вместе с ним как метрическую систему к нынешней приспособить. Григорий Григорьевич в свои 25 лет оказался чрезвычайно энергичным помощником, взвалив на себя все хлопоты, и смотрел на Павла с восторгом — царь ведь ему доверил величайшую государственную тайну. И настолько рьяно принялся за работу, что через месяц ее полностью закончил.

И ведь все слил воедино, сукин сын — умный и сведущий оказался! Такие помощники у Петра под рукой имелись в достатке, верные и преданные, царь умел людей к себе привлекать!

Все оставили в прежнем порядке — в версте ровно пятьсот саженей, чуть больше километра. В сажени три аршина — 216 см, а в аршинах по четыре пяди в 18 см каждая. В ней было по четыре вершка в каждом по три «ногтя» или «ногаты» по полтора сантиметра. В последних полудюжина привычных «линий», каждая в 2,5 мм, а в них по десять мельчайших точек, четыре на миллиметр. «Округлил» все, на основе имевшийся рулетки и других инструментов сделали «эталоны» и немедленно запустили в производство — торговля и строительство не ждет, иначе в первом деле простор для обмана, во втором для ошибок.

С мерами весов разобрался также быстро, благо пудовые и фунтовые гири при эскадре имелись, и перешли лишь к мелким мерам веса, благо у аптекарей при армии имелись вполне похожие на современные весы. Одни из которых, самые лучшие были приняты за образец. Затем Григорий Григорьевич принялся за другие «измерения», одновременно подобрав работников к себе в мастерскую при «Палате». И за год полностью справился с царским поручением — выпуск измерительных инструментов и весов был налажен, на них стояли царские клейма, за подделку которых полагалась каторга. Причем прямая — далматинцы свои галеры называли «каторгой». А заодно конфискация всего имущества, а жена с чадами попадала в неволю.