Моя фиктивная жена (СИ) - Петровичева Лариса. Страница 24

Ну конечно. Я понимала, что мне предложат именно это, но в ушах зашумело от нарастающей ярости.

Разводитесь. Предавайте. Не ломайте себе жизнь. Все равно это был лишь спектакль.

Вздохнув, я сняла с головы диадему, протянула начальнику тюрьмы и сказала:

— Я хочу увидеть мужа.

Он усмехнулся, дрянь такая. Хризолиты тоскливо сверкнули — атмосфера тюрьмы, угрюмая и давящая, гасила их весеннее сияние.

— Ну смотрите. Я вам добра желаю, между прочим.

Конечно. Так я и поверила. Добра желает, а драгоценность мигом сгреб да прибрал в бездонный карманище.

Меня провели на второй этаж — в одном из окон коридора я увидела своих родителей, сестер и брата, которые топтались в тюремном дворе. Войти внутрь со мной им не разрешили. Рядом стояли Браунберги — госпожа Браунберг что-то говорила моей матери, гладя ее по плечу. Наверно, успокаивала, уверяя, что все будет хорошо, и Анарена сейчас отпустят.

Вряд ли. Ой вряд ли. Денег его родителей не хватит, чтобы обвиняемого в покушении на короля освободили.

Анарен — и убийца? Да кто вообще сможет в такое поверить? Он никому никогда не делал зла, он создавал исцеляющие артефакты, он не такой!

Завизжал замок в двери камеры, и я на мгновение почувствовала, что проваливаюсь в одну из своих книг — вот так же и принцесса Эрна входила в темницу, где ее возлюбленный ждал казни. Но теперь все было по-настоящему: и липкий ком в горле, и спертый воздух, и надежда, отчаянная и хрупкая.

Анарен сидел на койке — увидев меня, он поднялся навстречу, я обняла его и прошептала:

— Как ты?

Надежда сменилась ужасом и тоской — мы больше не увидимся, потому что Анарена казнят. Это наша последняя встреча — когда я подумала об этом, то тоску сменило упрямство. Нет, я не допущу, чтобы с Анареном случилась беда. Я узнаю, кто именно стоит за покушением на короля, и его отпустят. Его обязательно освободят, и все снова будет по-прежнему.

Я понятия не имела, как буду это все узнавать, и кто вообще подпустит жену государственного преступника к расследованию. Но бездействовать для меня было смерти подобно.

— Все хорошо, Хельга, — откликнулся Анарен. — Все хорошо. Как ты сюда пробилась?

— Отдала свою диадему, — я вдруг поняла, что плачу — слезы сами заструились по щекам, тихо, без всхлипов. — Анарен, что теперь делать?

— Я не изменял артефакт, и Максим это знает, — уверенно произнес Анарен. Пока еще он обнимал меня, пока еще у нас была надежда, пока еще мы оба были рядом — пусть все это рухнет через несколько минут, но я еще чувствовала его тепло. — Он сможет доказать мою невиновность.

Будет ли Максим делать это теперь? И не стоит ли он за всей этой историей?

— Все будет хорошо, — сказала я со всей твердостью, на которую была способна. Оставалось самой в это поверить окончательно.

— Береги себя, — попросил Анарен и, отстранившись, посмотрел мне в глаза и произнес: — Хельга, наш брак это лишь спектакль. Будет лучше, если ты его расторгнешь. Тебе надо думать о себе, а не обо мне, Хельга…

Я хлопнула его по голове, чтобы выбить дурь — для этого мне пришлось подпрыгнуть, ну да ничего. Анарен растерянно потер лоб, а я объяснила:

— Больше не смей говорить мне таких глупостей, понял? Ты два раза спас мне жизнь. Ты лучший из всех, кого я знаю, и я тебя не брошу!

Я сказала бы еще много чего — но открылась дверь, и охранник подхватил меня под локоть. Начальник тюрьмы язвительно ухмылялся в коридоре. Анарен еще держал мою руку, но прикосновение разрывалось — это было страшное ощущение невозврата. Сейчас хлопнет дверь, и мы расстанемся навсегда.

В следующий раз я увижу Анарена тогда, когда его поведут на казнь.

Больно было так, что я с трудом могла дышать.

— Анарен… — выдохнула я и вскрикнула: — Анарен!

Меня вытащили в коридор, и я услышала далекий отзвук своего имени — Анарен окликнул меня так, словно я была кем-то намного больше, чем фиктивная жена. Охранник толкнул меня в сторону лестницы — понятно, с женой государственного преступника никто не будет церемониться, и начальник тюрьмы снисходительно произнес:

— Идите, госпожа Эленандар. Я и так сделал для вас слишком много.

Я очнулась только в тюремном дворе — мать и госпожа Браунберг обнимали меня, говорили что-то успокаивающее, а я рыдала так, словно мои слезы могли все исправить.

Не могли.

И я ничего больше не могла.

Ничего не осталось, кроме отчаяния и тоски.

Анарен

Мои родители приехали под утро — от такой чести начальник тюрьмы кланялся настолько низко, что едва не подметал пол редкой шевелюрой. Мать, которая держалась прямо, как мраморная статуя, не стала, разумеется, входить в камеру — она осталась в коридоре, и я услышал, как она негромко сказала по-эльфийски:

— Вот до чего его довела дружба с гномами!

Обычно эльфы использовали всеобщий язык — когда они переходили на эльфийский, то это означало либо обсуждение тайны, либо желание напомнить окружающим, с кем именно эти окружающие имеют дело.

Отец кивнул, прошел ко мне — я подвинулся на койке, но он, разумеется, не стал садиться. Скорчил брезгливую гримасу, но в его взгляде все же было некое сочувствие.

Наверно, жених, которого доставили в тюрьму со свадебного пира, чтобы обвинить в преступлении, которого он не совершал, все-таки достоин жалости и понимания.

— Дитя Арлен умерло, — произнес он по-эльфийски. — Она переборщила с какими-то лекарствами, пытаясь вытравить плод.

— Сочувствую, — откликнулся я, хотя тут, наверно, надо было поздравлять. Арлен оправится, придет в себя и продолжит свои любовные приключения. Хотелось надеяться, что эта история подарит ей хоть немного здравомыслия. — Теперь, получается, наша свадьба не нужна.

— Тебе повезло, — пробормотал отец. — Что там за история с этим артефактом короля?

Он уже все знал — и теперь хотел услышать мою версию. Я рассказал все, не скрывая, начиная с бервенунского змея в мармеладе и заканчивая взрывом, который отправил меня в больницу с контузией. Отец слушал, кивал — иногда я бросал взгляд в коридор и видел, что мать стоит там вроде бы равнодушно, но в то же время ловя каждое слово из камеры. Начальник тюрьмы с поклоном предложил ей кофе или вино — она лишь шевельнула бровью, и он убрался.

Хельге ничего такого не предлагали. Она была всего лишь гномкой, которую чудом занесло в брак с эльфом — так считали все, кто нас видел. Но Господи, помоги мне, кажется, я влюблялся в эту девушку — самоотверженную, смелую, искреннюю.

Ни одна эльфийка не сказала бы «Я тебя не брошу» в наших обстоятельствах. Едва за мной захлопнулись бы двери камеры, любая эльфийка уже подписала бы бумаги о разводе и заказала бы службу в храме в радость избавления от такой проблемы.

Но Хельга оказалась совсем другой. Я не знал, заслуживаю ли вообще такую девушку рядом.

— Ты понимаешь, что за покушение на короля полагается четвертование? — спросил отец, когда я закончил свой рассказ. Я кивнул: Уголовный кодекс королевства не был для меня секретом. — Неважно, эльф ты, гном или человек, сначала тебе отрубают руки по частям, потом ноги и уже потом голову. А чтобы ты не умер от болевого шока и потери крови, тебе дают особые препараты.

Я вновь кивнул. Да, так и бывает.

— Я говорю все это для того, чтобы ты понял, от какой участи мы с матерью тебя избавили, — продолжал отец. — Как только мы узнали о том, что ты в тюрьме, то сразу же бросились к королю. Эти норы в пространстве просто мерзость, меня до сих пор тошнит, но другого выхода не было.

Я понимающе кивнул. Должно быть, мне следовало пасть на колени и благодарить отца за спасение моей никчемной жизни, но я этого не делал и не собирался делать.

Они спасали свою честь и деньги. С сыном-артефактором еще можно было смириться, но сын государственный преступник окончательно лишил бы их общественного уважения — значит, нужно было открывать кошелек и выручать его.

Это нормально. Это по-эльфийски.