Скромница Эльза и ее личный раб (СИ) - Саринова Елена. Страница 7

— Что? — промелькнула блёклая зарисовка в голове: порт в Зайре, утро раннее и…

— Я говорю, из-за коровы этой похотливой.

И мысль ко мне пришла!

— Скажи-ка няня, а где б достать на завтра кота и длинную веревку?

Сначала я всю нашу криминальную реальность воспринимала довольно чётко и даже пыталась пару раз процессом всем руководить. Но, после того как вар Рийк, снисходительно прицыкнув, отстранил меня в сторонку, задумалась: «А надо ли? С моим то опытом? Да полным его отсутствием?» (Два раза солдатиков деревянных из открытой братской комнаты не в счет). Короче, с нами тремя еще пошел долговязый и хмурый конюх Бок. Но, без коня, а с легкой тростниковой лестницей, продолговатой палкой, и мешком, в котором яростно брыкался и шипел чужой соседский кот. И вот когда наш конюх со своим богатством тихо юркнул в ночь, свернув к чужому заднему забору, во мне как будто что-то щелкнуло. И дальше я соображать начала толчками и урывками:

— Вот мы с няней Ризой в чадрах своих хоронимся в густых кустах.

— Вот вар Рийк в повязке на носу, припрятав фляжку деревянную в карман, нам машет от ворот.

— Вот нянюшка, рванув к нему, цепляется чадрой за гадские кусты, кусты трещат, но в это время уже поднимают лай вдали сторожевые местные собаки. А мы втроем приоткрываем блестящую от масла створку у ворот. Меня тогда оставили в тени, и я под отдаленный лай собачий и кошачий ор успела похвалить саму себя за своевременную память о корове… Ну, извинюсь потом перед котом. Сметаной. Подумаешь, поболтался на веревке над забором.

— И самая большая вспышка! Нет, не в момент, когда я перстеньком парализовала на время сторожа вдовы, сцепившегося с варом Рийком до того, как нянюшка успела подпереть все входы в дом. Нет, не тогда. Уже в сарае. Там, где, прикованный к столбу, сидел в соломе, нагло спящий, Киш. У него реакция такая на меня? Оберегающая? Или просто отношение к жизни? И я лишь успела тихо на цыпочках к мужчине подойти, склониться и заметить что-то крепко сжатое в отброшенной его руке, как он открыл глаза… Одна секунда… Две… Свет от луны рассеивается через муть окошка. Мужчина, не отрывая взгляда, набирает воздух в грудь и…

— Бесбехова вдова. Изыди. Я ж не пил.

Кто? Я?! Сатанинское отродье?! Чёртова вдова?!

Ну и… парализация его из артефакта — перстенька сама собой как-то… бесконтрольно получилась.

ГЛАВА 10

Город Олом,

Серединная слобода,

фамильное владение Лангеронов.

На самом деле я не такая! Даже при сложившихся обстоятельствах. Даже на полпути к автобиографичной оде «Путешествие в гробу» и полному согласию с пророчеством «И вам бы под «чайку» для окунания переодеться», я не такая! Я добрая, отзывчивая, скромная и вежливая. Я настаиваю! И именно поэтому сначала так держалась перед Кишем! Как это всё произошло? Ну, если по порядку, то…

Домой мы возвратились уже за полночь. Покачивающийся на тростниковой лестнице, как на носилках, бывший вдовий пленник так и не очнулся по пути. Вар Рийк с конюхом Боком отчаянно пыхтели. И пару раз останавливались для передышки. А этому ну хоть бы что! Плывет в ночи (а мы же в черном, нас не видно), плечами широкими закрепился между перекладин, на груди — мешок с охрипшим от судьбы котом, а по камням волочится зажатая за шею в руке хохлатая однометка. Дохлая давно. Скорей всего, тот самый Феникс, двухкратный победитель. И чем он Кишу так не угодил? Ведь, если раба сбежавшего искать в Оломе возможно лишь таясь, то птицу эту знаменитую… На всех столбах писать, орать на площадях, во все дома заглядывать и чахлые сараи.

Эпопея птичья закончилась для нас так же неожиданно, как началась — хохлатика упёр освобожденный из плененья кот. Видно, не надеясь на мою сметану, посчитал и это извиненьем. А ничего себе получилось извиненье, увесистое. И остается лишь «приятного аппетита» вору пожелать. И чтоб до последнего пера сожрал!

А вот с самим убийцей птичьим было все сложнее. Уже чуть позже и дав себе подумать, я прекрасно поняла, что будущее после освобождения Киша видела удачливо-лазурным: я рассказала о своей беде, мужчина радостно кивнул и мы помчались вдаль. Правда в какую, смазано и неизвестно. Я заблуждалась? Безусловно. Но, и соглашаться с няней и варом Рийком сердцу вопреки было гнетуще тяжело… Однако лишь в мгновения первые. И до того, как Киш очнулся.

Он возлежал на закинутом покрывалом длинном ларе (настоящем ларе, а не гробе!) словно пресыщенный дарами жизни инжедейский падишах. Опершись на локоть, и с выражением на смугло-щетинистой физиономии крайне задумчивым. Мол, «полежать еще или в бассейн нырнуть?»… Хотя туда б не помешало — глаз и скула подбиты, хвост в соломе, а на рубахе грандиозная дыра. И она прямо на его груд…

— Ну и как? — лишь боги ведают, как я не прыгнула до балок потолка от этого глухого и хриплого мужского голоса. Киш же продолжил, хмуро сдвинув брови. — А я тебя узнал.

Конечно! Я ж та самая «пустоголовая бесбехова вдова». Хотя… ну и, подумаешь! Главное, чтобы согласился.

— Кхм-м… Память у вас отличная, вар Киш.

— Ага, — скривился тот. — Кошечка Эльза, — произнес так вкрадчиво, что я ненароком замерла и, вдруг, добавил. — Уж больно ты умела. Хотя к чему были подобные явленья?

— Жизнь заставила, — вздохнула я.

И уже рот открыла, чтоб подробности все жизненные заново озвучить, когда мужчина мрачно усмехнулся:

— Ну надо же! Какая жизнь. Насыщенная.

— Угу, — кивнула я.

— Развеселая.

— Конечно.

— И опасная.

— Еще бы! А вы меня опять послушать не хотите?

— А зачем? — не меняя позы, приглашающе широко взмахнул рукою Киш. — Иди сюда! Продолжим с начатого.

— Что?!

— А что? Или за подобное не заплатили?

— Да к бесу! К черту в самый жар горы Зиндух идите!

— Да рад бы, но! — прокричал этот мужлан и дернул правою ногой.

После веселого бряцанья его цепи я на самом вдохе словно поперхнулась. Замолкла сразу. И будто в первый раз вот здесь на этом месте огляделась медленно по сторонам. Полуподвал-кладовка в нашем доме. Довольно большая и светлая от окон зарешеченных и на одном из них конец с кольцом цепи. Второй ведет к ноге лежащего на ларе с крупами мужчины. И как же нянюшка недавно спорила с варом Рийком именно за эту цепь? «Да она новенькая! Ты зачем ее сняла с колодца?»… С колодца цепь. И как же я дошла до жизни то такой?

— Вы… — покачнулась и присела на высокий короб сбоку. — простите. И, пожалуйста, послушайте меня. Наконец, послушайте меня.

И я ему подробно все свои перипетии описала. Начиная от письма, полученного еще в столице нашей, Ватсе, и заканчивая вчерашней ночью под чадрой. Киш слушал молча. Сначала мне было достаточно и этого — пусть он бы просто слушал. А уж потом, воодушевившись этой тишиной, я стала мнительно приглядываться к мимике мужской. И… лучше б этого не делала. Он раз один лишь мимолетно удивился. Когда услышал имя: «Эдвар Рой». И почему мне мысль эта в голову ненормальная пришла? Не то, чтобы «пришла», подкосила собою осознание грядущего момента. Иначе не назвать мой следующий порыв — мужчина, хмыкнув, для ответа открывает рот, а я в этот момент произношу:

— Морте де-конта. Силой данного проклятья заклинаю тебя, Кишмаил, на иссушение его полнейшим подчиненьем. Ты подчиняешься мне полностью и обязан выполнить условие мое. Иначе… смерть.

А дальше крик и ругательства мужские, звон цепи, грохот от решетки, вылетевшей из окна, и он, стоящий рядом, как скала:

— Пустоголовая. Какая же ты… Ты хоть понимаешь, что наделала?!

— Угу… Но, получилось. Я жива. А ты теперь…

— Я вижу, — сказал, как будто выплюнул, и опустил от глаз свою, с браслетом клятвенного подчиненья руку.

ГЛАВА 11

Город Олом,

Серединная слобода,

фамильное владение Лангеронов.

Много лет назад жил в солнечном омадийском городке Шойде один ушлый лавочник, торговавший старинными украшениями. Когда же выяснилось, что «поставщиками товара» у него разрытые на заброшенных кладбищах богатые упокойники, произошло большое несчастье. С лавочником. Ибо местный жрец культа Груна проклял его проклятием Морте де-конта с эффектом немедленного умерщвленья. Потом обтер руки и вернулся в свой холодный в любую жару пещерный храм.