Нам не жить друг без друга - Клейпас Лиза. Страница 22

Селия написала отцу о смерти Филиппа и о жизни на плантации. На свои сдержанные, даже суховатые письма она получала сочувственные, но не менее сдержанные ответы от отца и братьев. Возможно, постороннему наблюдателю их отношения показались бы несколько холодноватыми. Но все Веритэ были людьми практичными и умели управлять своими чувствами. Ее отец был уверен, что главное – крепкое здоровье, а все остальное не так важно. Никто, даже Филипп, не проникал еще в потаенные уголки ее души.

Селия подозревала, что способна на сильные чувства. Страсти, спрятанные глубоко в ее душе, пугали ее. Она мучилась вопросом: были бы они с Филиппом по-настоящему близки – не только физически, но и духовно? Но теперь она уже никогда не получит ответа.

Селия не позволяла себе думать о Филиппе перед сном. А если такое случалось, она непременно видела во сне, как он тонет, протягивает к ней руки и умоляет спасти. Она просыпалась в поту и слезах с ощущением, что Филипп жив.

– Нет, Веста, – уговаривала Селия рыжую кошку, пытавшуюся вскарабкаться ей на колени.

С тех пор как Селия перебралась в "холостяцкий флигель, кошка поселилась у нее. Смирившись с непрошеным вторжением, Селия назвала ее Вестой в честь древнеримской богини домашнего очага.

Сейчас Селия сидела в уединенном уголке сада, укрытом от посторонних взглядов двумя рядами лимонных деревьев. Четыре дорожки образовывали прямоугольник, вдоль одной из сторон его тянулась каменная стена. В стене была ниша, а в ней – фонтан.

День был солнечный, дул легкий ветерок. Такие дни обычны во Франции, но редки здесь. Селия сняла черную шляпку с широкими полями и поджала под себя одну ногу. От нечего делать она рисовала то, что видела вокруг, и мечтала.

Обидевшись на Селию, что та не пустила ее на колени, Веста спрыгнула со скамьи и, усевшись возле ног хозяйки, принялась вылизывать белые с рыжим лапки. Селия улыбнулась и, сбросив туфельку, почесала босой ногой пушистый живот кошки. Раздалось довольное мурлыканье.

Мерное журчание воды, мягкий ветерок и нежаркие лучи солнца убаюкали Селию. Она прислонилась спиной к стене. Ей вспомнились слова Лизетты. Филипп тоже любил сидеть здесь с книгой по философии или томиком стихов. Селия попыталась представить себе его: вот он, откинувшись на спинку скамьи, скрестил длинные ноги, а солнце освещает его прекрасные темно-каштановые волосы.

Подчиняясь внезапному порыву, Селия начала делать набросок его лица: высокие скулы, прямой нос и густые брови вразлет. Крепкая шея, волосы зачесаны назад – только несколько прядей падают на лоб. Грифель скользнул по бумаге, будто им управляла сила, не подчинявшаяся ее воле. Словно загипнотизированная, Селия видела, как под ее рукой на бумаге появляются твердые губы, лучики в углах глаз.

Селия нахмурилась. Что-то не так… Глаза… Невыразительные, и разрез не тот. Она приподняла уголки глаз, под-темнила зрачки, добавила несколько решительных штрихов бровям. Рисунок был закончен. Селия недовольно покачала головой. Веста мяукнула, вопросительно посмотрев на нее.

– Все не так, – вслух произнесла Селия. – Совсем не так. Почему я не могу вспомнить, как Филипп…

Вдруг лист бумаги задрожал в ее руке. Глаза на рисунке словно ожили… но они принадлежали не Филиппу. В глазах на рисунке появился насмешливый огонек.

– Смотри мне в глаза, Селия.

Нервно глотнув, Селия бросила рисунок на землю. Веста немедленно заинтересовалась шуршащей бумагой и вцепилась в нее когтями. Гулко забилось сердце, и Селия прижала руку к груди. «Не будь дурочкой, – сердито сказала она себе. – Зачем ты позволяешь себе расстраиваться по пустякам?» Но успокоиться ей не удалось. Она закрыла глаза.

Иногда воспоминания бывали такими яркими, будто все произошло вчера, а не несколько месяцев назад. Она все еще чувствовала руки Жюстина на своей груди, его колено, раздвигающее ее бедра, горячее дыхание на своей коже. Когда его плоть заполнила ее тело, он посмотрел ей в глаза, словно хотел впитать взглядом ее наслаждение. «Я не смогла бы его остановить, даже если бы захотела», – подумала она и покраснела, разозлившись на себя. Она не хотела его останавливать, вот в чем дело.

Селия подняла бумагу, с которой играла Веста, и смяла ее.

Не в состоянии успокоиться, она отнесла карандаши и бумагу во флигель и отправилась на кухню, где, как всегда, кипела жизнь. В воздухе пахло дрожжевым тестом. Оно подходило небольших глиняных квашнях. Служанки раскладывали его в смазанные жиром формы из листового железа. Ноэлайн, экономка Волеранов, прожившая у них много лет, внесла поднос с мукой, которую выставляли на воздух проветриться и подсушиться на солнце. Она поздоровалась с Селией.

Лизетта находилась тут же, она раскатывала из теста рулетики. Ее дочь Эвелина, стоя возле приготовленных для выпечки хлебов, смазывала перышком верх каждого хлеба растопленным маслом. Анжелина сидела за столом и с аппетитом грызла хрустящую корочку. Селия улыбнулась сходству матери и обеих дочерей: рыжие волосы у всех троих стянуты в аккуратные пучки на затылках.

– Тетя Селия! – Анжелина спрыгнула со стула и обняла ручонками стройную талию Селии. – Мы помогаем маме печь хлеб.

– Вижу, вижу. – Селия погладила ее по головке.

– Ты не помогаешь, – сказала Эвелина младшей сестре, – ты только жуешь.

Анжелина обиженно сморщилась:

– Мне мама разрешила.

– Ну что ж, – прервала ссору Селия, – надо же кому-то попробовать на вкус, хорошо ли получилось. – Она взяла кусок хлеба у Анжелины и откусила. – М-м-м… Как это говорят американцы? Это грандиозно!

Девочки захихикали над ее произношением и принялись наперебой объяснять, как следовало правильно построить эту фразу.

– Будьте почтительны к старшим, дети.

– Нет, нет. Я сама просила их помочь мне, – сказала Селия. – Они говорят по-английски лучше, чем я.

– Я сама долго учила этот язык, – призналась Лизетта. – Но в Новом Орлеане он необходим. Здесь столько американцев, и с каждым годом их становится все больше и больше. Конечно, некоторые креолы никогда не снизойдут до английского языка. Они даже не позволяют говорить по-английски в своем присутствии. Но Макс настоял, чтобы дети объяснялись на обоих языках. Он убежден: для их будущего важно, чтобы они приобщались и к той, и к другой культуре.

– Филипп был очень способен к языкам, – задумчиво сказала Селия.

– Жюстин тоже, но… – Лизетта замолчала, не закончив фразу, потому что заметила, как вздрогнула Селия. – Извини.

– Все в порядке, – пробормотала та.

– Не знаю, почему я вспомнила о нем. Последние дни я почему-то часто вспоминаю Жюстина. Даже во сне его видела. – Лизетта пожала плечами и как-то странно улыбнулась. – Ноэлайн говорит, что это лоа подает знак.

– Кто подает знак?

– Спроси у Ноэлины, она все объяснит, – сказала Лизетта и, зажав руками уши Эвелины, беззвучно произнесла одними губами:

– Колдовство.

Лизетта, воспитанная в семье католиков, не верила в гаитянских и африканских богов, которым поклонялись некоторые рабы, главным образом выходцы с Санто-Доминго, и даже некоторые белые из Нового Орлеана. Она не хотела поощрять суеверия. Но языческая вера широко распространилась в городе. Ежегодно сотни верующих собирались на озере Пончартрейн или на ручье Сент-Джон для поклонения своим богам.

Селия и не подозревала, что Ноэлайн верит в духов. Движимая любопытством, она вышла вслед за экономкой.

– Ноэлайн…

Негритянка подняла голову:

– Да, мадам.

– Расскажи мне, пожалуйста, кто такой лоа.

– Лоа, – повторила Ноэлайн, ставя поднос на широкий пень и разгибая поясницу. В ее ярких черных глазах блеснул озорной огонек. – Их много, самых разных, мадам. Лоа – это волшебный дух. В каждом из нас есть две половинки: хорошая и плохая. Легба, например, поджидает жертву на пересечении добра и зла… Легба – бог греха, он горячит кровь… вы меня понимаете?

Селия кивнула, покраснев.

– Но Легба жалеет человека. С его помощью человек может переломить свою судьбу. А вот, скажем, Эрзули и Дамбалла…