Душа (СИ) - Селезнева Алиса. Страница 11

Не знаю, хорошо это или плохо, но после ночи в участке и разговора с Саввой, я начала видеть других призраков. Ими буквально кишел весь город.

Полупрозрачные мужчины, женщины и дети оказывались в магазине, на улице, в полиции и даже в подъезде, где располагалась папина квартира. Кто-то вёл себя спокойно, кто-то презрительно отворачивался, а кто-то разглядывал меня так, словно я была редким экземпляром экзотической коллекции. Тем не менее, кроме Саввы, со мной никто заговаривать не пытался, я тоже к этому не особо стремилась, хотя и искала возможность узнать о существовании людей-медиумов. С каждой минутой этот вопрос волновал меня всё сильнее. Пока я не задумывалась о том, что буду делать, если вдруг встречу кого-нибудь из них, но всеми правдами и неправдами пыталась отыскать такого человека или получить подтверждение, что медиумов не существует.

Вечер сменился ночью, и Ромка наконец уснул. Я забралась с ногами в любимое кресло и принялась считать звёзды на чёрном небе, а когда они кончились, перешла на окна. Ближе к утру я впала в какое-то странное оцепенение, а, очнувшись, поняла, что стала чуть прозрачнее, чем была накануне. Как правильно заметил Сава, черви хорошо знали свою работу и жалеть ничьё тело не собирались.

Будильник прозвенел в пять пятьдесят. С тех пор, как я умерла, Ромка ни разу не прикасался к нему. Его стали раздражать любые посторонние звуки, а потому мой муж научился просыпаться сам, но сегодняшним утром, видимо, решил сделать исключение. С непривычки я ойкнула, он запутался в одеяле, но пришёл в себя быстро. Надел белую рубашку и чёрные брюки со стрелкой. Почистил зубы и позавтракал бутербродами с сыром. На кладбище не пошёл, а прямиком направился в суд, где, прислонившись к стенке, сидели папа и Оксана Леонидовна. В зал их запустили быстро, а затем под конвоем ввели его. Я усмехнулась. К заседанию он начисто сбрил бороду и совсем превратился в мальчишку не старше пятнадцати лет. Смуглая кожа, тёмные глаза, чёрные, как вакса, волосы. Отросшая чёлка заканчивалась мелкими завитками у широких бровей, сходящихся на переносице.

Его отец пришёл последним. К папе и Ромке подходить не стал, хотя и смотрел на них долгим, по-собачьи просящим взглядом. Папа прикрыл глаза и потёр рукой подбородок. Ромка отвернулся и с силой сжал зубы, по всей видимости, чтобы не наговорить лишнего. Я, к своему удивлению, не чувствовала ни злости, ни ненависти — только жалость. Жалость к себе и к этому мальчику.

Ветер за окном трепал верхушки деревьев. Мальчик, убивший меня, без конца смотрел на свои искусанные ногти. Секретарь трижды произнесла его имя прежде, чем он откликнулся. Тимур Алишеров. Ромка напрягся, Тимур вогнал голову в плечи, словно пытался уменьшиться в размерах. Из специальной комнатки вышел судья. Все встали. Краем глаза я успела заметить, что судья — женщина, не молодая, но вполне красивая, с короткой стрижкой и большими голубыми глазами.

— Сегодня слушается дело № 367, — начала она, а я зажмурила глаза и закрыла руками уши…

***

— Так что у тебя с Ивановым? — шёпотом спросила Марина Князева, лукаво подмигнув мне правым глазом.

— Ты бы в учебник чаще глядела и больше Людмилу Николаевну слушала, — так же тихо ответила я, пряча пылающие щёки за конспектом по обществознанию.

— Ой, будто я про права и свободы человека ничего не знаю. — Марина надула губы и на секунду состроила обиженную гримасу, но потом, сменив гнев на милость, опять принялась за старое. — Ну, расскажи, а! Интересно ведь. Значит, у вас «любофф»?

При слове «любофф» мне захотелось расхохотаться. Я прикрыла рот ладошкой и мысленно сосчитала до десяти. Людмила Николаевна, приподняв очки, строго посмотрела на нашу парту — Марина поёжилась и взяла в руку карандаш, делая вид, что выделяет особенно важные мысли в учебнике. Я опустила глаза и на всякий случай перелистнула страницу.

Князеву трудно было назвать моей подругой, скорее, соседкой по парте, да и то только на профильных предметах, типа, обществознания, права и экономики, которые Ромка не посещал. Иногда я подсказывала ей на контрольных, а она выручала меня конспектами, если я болела или уезжала на олимпиады по английскому языку. Сероглазая, с русыми волосами и острым носом. Училась средненько, зла никому не делала. Обычная, чаще всего дружелюбная, но временами чересчур любопытная и, если уж что-то хотела выяснить, то непременно добивалась своей цели. Мечтала уехать в Москву и выучиться на следователя. Уж что-что, а профессию она точно выбрала правильно…

— Я, между прочим, жду! — зашипела она, как только Людмила Николаевна переключилась на Лену Бурунову, которая посмела явиться на урок без домашнего задания. — Что у вас там, рассказывай?

Честно говоря, я сама не знала, что у нас. По моим внутренним ощущениям романтические отношения у парня с девушкой начинались после выполнения двух обязательных условий:

а) обоюдного признания в любви;

б) поцелуя.

Ни первое, ни второе выполняться не собирались. Я вздыхала и время от времени исподтишка бросала на Ромку осторожные взгляды. Я мечтала встретиться с ним глазами хотя бы на миг.

Наши отношения развивались плавно и как-то чересчур статично. Мы по-прежнему сидели за одной партой, иногда задерживаясь в школе, чтобы выполнить совместный проект или просто особенно сложную домашнюю работу, затем доходили вместе до ближайшего светофора и топали по раздельности каждый своей дорогой.

Я чувствовала, что между нами действительно что-то витает. Что-то лёгкое и едва уловимое. Что-то такое, что росло слишком медленно… Впрочем, веры в него я не теряла. Наш уговор относительно оценок в конце года и поцелуя оставался в силе. Некое негласное правило, которое мы никогда не обсуждали, но тем не менее принимали единодушно.

Постепенно отношение учителей к Ромке стало меняться в лучшую сторону. Природа наградила его воистину светлой головой, а ежедневная посещаемость и включение в работу на уроке к концу февраля подарили ему долгожданные четвёрки за проверочные. Я ликовала и вовсю представляла себе конец мая, а в особенности наш поцелуй…

Но сегодня хвастать было нечем. Уговор мы заключали вдвоём с Ромкой, и Марине рассказывать о нём я не собиралась: в конце концов, это только наше дело. Выдать желаемое за действительное и наврать с три короба о ежедневных свиданиях, совесть тоже не позволила, поэтому пришлось обойтись без пыли в глаза и озвучить самую правдивую правду:

— Да ничего нет. Просто дружим.

— Ага! — На секунду в глазах Князевой зажглись искры, которые она тут же поспешила спрятать. — Просто дружите. Значит, обувь он твою по доброте душевной перед Новым годом забрал и восемь раз в лице поменялся, пока ты рыдала на предпоследней химии, от того, что чересчур впечатлительный?

— Мы вообще-то с началки дружим. Весь четвёртый и пятый класс вместе просидели. Помнишь? Да и мама его меня попросила ему с учёбой помочь.

О началке Князева, конечно, знать не могла. Её зачислили в нашу школу только в восьмом классе, но она всё равно улыбнулась и кивнула, сделав вид, что помнит и понимает.

— А поменялся он в лице, потому что схлопотал четвёртую двойку. Ему грозило отчисление. Ты бы себя как повела на его месте?

— Так же, — ответила Марина и нарочито почесала ногу. Всё, что ей надо было, она выяснила, а потому интерес ко мне потеряла.

Я облегчённо выдохнула и стёрла со лба несуществующие капли пота. Мне казалось, что я пробежала уйму кругов на время. Щёки горели, дыхания не хватало, а сердце колотилось так быстро, словно собиралось пробить грудную клетку и пуститься в пляс где-то посередине главной рекреации. Ромка только вчера рассказал мне, как принёс сменку, а сегодня всплыла новая информация, касающаяся его поведения на химии. Улыбка намертво приклеилась к моим губам и отлипать так просто не собиралась. Я ждала окончания урока и мечтала насмотреться на Ромку всласть…

Когда я вышла из кабинета, он сидел напротив и старательно зубрил отличия между алканами, алкинами и алкадиенами. При виде меня как обычно встал и, сунув тетрадь в рюкзак, лениво повесил его на плечо.