Чердынец (СИ) - taramans. Страница 56

Покачивая попой уже в трусиках и подергиваясь, она натягивала комбез на бедра.

— Блин! Не тянется!

— Не порви, а то в чем ходить будешь! Он же тонкий совсем уже! — прохладная вода сделала свое дело, и я мог уже более или менее спокойно разглядывать Галю.

— А ты — не подглядывай! — ага… женская логика, чё!

— Ты сама-то поняла, что сказала? — в ответ Галя засмеялась, и справившись с комбезом на бедрах, стала вправлять руки в рукава.

— Ты хоть комбез стряхнула от мусора?

— Стряхнула… Ты уж совсем за дуру меня не принимай! — вот, красотка справилась с комбезом и застегивая пуговички на груди, повернулась ко мне. Оп! А она уже и уверенность в себе вернула — вон как улыбаясь, с издевкой смотрит!

— Ну что, всю рассмотрел!

— Да. Не везде, правда, в подробностях. Но в основном — рассмотрел. Отвернись, я вылезу. Мне отжаться надо.

— А что это такое? Может и я тебя рассмотреть хочу! — так… вот уже и руки в боки, улыбается. Ножки расставлены — твердо так на земле стоит, ага. И требовать — уже может!

— Это ты сейчас издеваешься так? Чего там рассматривать?

— Ну — это ты зря! Я же видела, как оттопыривались штаны! Все-таки что-то есть!

— Все-все-все! Цирк окончен. Нами правда обед готовить нужно, а то нас не поймут!

Улыбаясь, Галина повернулась и покачивая бедрами, пошла к стану.

Я же в темпе отжался и пошел следом.

Так. Времени мы потеряли не так уж и много. Сколько там плюхались — минут десять, вряд ли больше.

Ведро с водой — на огонь. Картошку в четыре руки почистили быстро. Галина иногда поглядывала на меня, давя улыбку. А глаза-то выдают — там смех плещется!

— Так, Галя! Вот ты сейчас над чем смеешься! Я не сержусь — мне просто интересно!

— Не сердится он, как же! Видно же! Ладно — успокойся, все — больше не буду!

— Как-то быстро ты стесняться перестала и на смех перешла!

— Так я и сейчас стесняюсь! Ну нужно же женщине как-то себя отвлечь! А у тебя вид был такой — забавный!

— Вот же… нашла забаву! А если ты мне теперь каждую ночь сниться будешь? Как я буду бабушке объяснять, что мне каждое утро трусы застирывать придется?

— Даже обидно сейчас говоришь — а раньше что, я тебе не снилась?!

— Вот же и впрямь — ведьма ты! Снилась… и что теперь?!

— Красивая я? — Галя выпрямилась, потянулась всем телом вверх, закинув руки за голову, потом рукой откинула прядь волос с лица.

— А то ты не знаешь? — я старался на нее не смотреть.

— Ну — хочется же, что бы постоянно об этом говорили!

— У тебя есть кому об этом говорить! — даже противно сейчас самого себя — как мальчишка обижаюсь, или как дед бурчу. Ведь она просто играет, как кошка с мышкой. Чего не понятного-то?

— Ой, Юрка! Какой ты забавный!

Потом помолчала и спросила:

— Юра! А сколько тебе лет?

— Двенадцать… здесь…, а было — шестьдесят два.

— Значит права Гнездилиха, а? Я так-то сразу почуяла, что с тобой что-то не так. Но — не поверила себе, что ли…

Поболтать — это, конечно, здорово! Но и готовить надо!

— Морковку порежь помельче. И лук — тоже!

Сам стал резать сало — часть мелко — на обжарку. Часть — крупно. Запеку потом не костре. Жареное на костре сало — кто же на природе от этого откажется?

— А обжаривать в чем будем? Сковороды же нет? — Галина покрутила головой, осматривая нашу утварь.

— Вон в котелке обжарим!

— Так там же чай ставить!

— Помоем, я уже руку набил, на мытье разном, ага!

Галя засмеялась. Как она хорошо смеется, звонко так и заливисто! Вот можно ли в нее влюбится? Не знаю! Но вот голову от такой потерять — это да, раз плюнуть!

— Юра! А картошку как резать — как дома, мелко или по-другому?

— Давай я сам порежу!

Мы успели. И суп сварили, густоватый, правда получился. Но густо — не пусто! И картошки я, помыв ее предварительно, насыпав в ведро, перевернув его в угли костра, поставил запекаться.

Вот, кстати, тут я этого пока не видел — такого способа запекать картошку — все по старинке больше, просто — в костре.

Даже нарезал веток — запекать сало! И лучок покрошил крупными дольками — репчатый; а зеленый, помыв, просто пучком положил на стол.

Поэтому, когда работники, подтянулись к столу — у нас уже все было готово!

— О как! А неплохо, неплохо, Галина Ивановна! — батя, потирая руки, осмотрел стол. Мама косо на него посмотрела, и ревниво оглядела стол.

— Девчонки! Пойдемте, там Юра ведро с водой приготовил — можно обмыться перед обедом — Галя повела наш женский коллектив к бочагу.

Сначала все ели молча, насыщаясь. Потом, сбив голод, начали переговариваться.

— Бать! Дядя! А может Юрка и прав, может уж начинать стоговать? До вечера как раз один стог смечем? — дядя Вова сидит рядом с Галиной, смотрит на дедов.

— Вот дай поись спакойна, а! — дед Иван не поднимает головы от тарелки.

Девчонки, уже пообедав, отошли от стола и сев на траву, что-то обсуждают с тетей Надей. Мама просто отдыхает, прислонившись спиной к стволу березы.

Деды насыщаются обстоятельно, неторопливо. Они все в жизни делают так — без спешки!

— Кто чай заваривал? Юрка, ты? Добрый чай сгоношил! — дед Гена со смаком швыркает из большой кружки.

Я тоже — налупился, как Бобик на помойке! Лежу, отдуваюсь. Думаю, как я сейчас работать буду?!

Деды, посовещавшись между собой, вынесли вердикт:

— Так, значит… Щас дефки пойдут оставшиися капешки даделывать. Ты, Вовка, заводи газик — будишь копна подтаскивать! Иван! Щас пайдем бирёзу спилим на волокушу. Глядишь — к вечиру стог смечим хоть один. А если пошевелимся — то и другой смечим. Чё такой аравай-то ни смитать?!

Всего, как я понял, предполагается с покоса сметать четыре стога — по два каждому деду. Стога сейчас делают небольшие — центнеров по пятнадцать. Больших тракторов сейчас нет — типа К-700, а на ДТ-75 — большой стог в тридцать центнеров, чтобы одной корове на всю зиму хватило — не утащить, не потянет он такой стог!

Как сказал в итоге дед Ганадий — «упизьдякались» мы все — до изумления, ага — «вусмерть!»! В первый день скопнили все сено и поставили два стога. На второй день на покос уже женщины не поехали, кроме тети Нади — как сказал ее отец: «Надька-та — идреная! Ага! Она робит, как другой мужик не робит! Наверх ее пустим, пусть стог складават». Меня тоже взяли, за повара и «подай-принеси». На второй день сметали еще два стога. Довольно быстро — после обеда уже поехали домой.

Дома нас ждала уже протопленная баня. И это было — не сказать, как прекрасно!!!

За два дня я вымотался, как… не знаю кто! Болело все тело: ноги, спина, плечи. Но больше всего болели кисти рук! Как они ныли!!! Я в бане долго держал их в горячей воде, настолько горячей, что — сколько можно терпеть, вот настолько. Это помогло, но не полностью. Даже ночью спал плохо — настолько устал и руки ныли!

«Наломался!» — сказал дед Иван, а бабушка смазала мне руки какой-то своей настойкой. Что и позволило мне уснуть!

Зато — «атжин!». Это такой обычай — после большой работы, устраивать стол — «за отжин!». Отжали, значит. То есть — за окончание страды. Бабушки настряпали с помощью девчонок, мамы и Галины, всяких блюд. Но… даже после бани, я толком не смог поесть. Просто в рот ничего не лезло. Так, почти насильно что-то пожевал.

Зато утром, несмотря на уговоры бабули, я встал, как обычно, и побежал. Как там у японцев кричат: «О-о-о-о-с-с-с-с!». Терпеть, значит! Вот!

Во вторник вечером к бабушке снова прибежала Катюха:

— Пойдем!

— Чё ты все бегаш? Чё бегаш? Случилась чё, ли чё ли? — бабушка забеспокоилась.

— Да нет, баба! Просто папа завтра уезжает, он Юрку сказал позвать, что-то там поручить ему хочет!

Когда мы вышли на улицу:

— Там к нам Слуцкий пришел. Он с папой поговорил, вот папа и послал за тобой.

— Какой Слуцкий? Гошка, что ли?

— Да какой Гошка?! На фиг Гошку этого! Отец его пришел!

«Та-а-а-ак… А ему что от меня надо? Если бы ему нужно было что-то от бати, за мной бы — не послали! Про билеты — так он и знать про них не мог. Про них даже Гошка — ничего не знал, я же их у Славки потом забрал. Гошка их и не видел вовсе!».