Чердынец (СИ) - taramans. Страница 59

И колготки у нее всегда были, хотя вот мама — все штопала и штопала, носила уж — до последнего! А колготки в это время — это ух, какая «круть» и какой дефицит! И вещи какие-то яркие, нарядные! И духи — не самые простые!

Ха! Да у нее даже в конце семидесятых — начале восьмидесятых — пакеты пластиковые, яркие, со всякими певцами-певицами, да девушками — у первой появлялись, да и менялись часто! Тоже ведь дефицит тогда был — что ты!

Ну, кроме нужных знакомых, у нее и простых знакомых было еще больше. Легкая она какая-то, веселая, общительная! И относились к ней — хорошо, без злобы! Пусть болтушка-хохотушка, пусть даже — пустая, кто и так называл, но — добрая!

А еще тетя Надя очень хорошо вяжет — всякими способами — и спицами, и крючком, и еще как-то — я в этом — дуб дубом! Она всегда Катьке воротнички и обшлага, ну… или как там они называются — на рукавах школьных платьев, вязала. И свитера разные, помню у меня даже шарф был, ей связанный — когда в начале восьмидесятых стали модными длиннющие шарфы! Тут она — мастерица, что сказать. У нее и заказов было много всегда.

Кстати! О знакомых тети Нади… Есть у нее одна знакомая, которая, как мне кажется, мне очень пригодится. Тоже — персонаж в поселке — непростой! Верка-парикмахерша! Этакая — мадемуазель-скандал!

Так-то Вера в скандалы сама не рвалась, но с ней они случались — регулярно. Она и модная такая, яркая! Пышновата, на мой вкус, но сейчас такие — в тренде! Одежда, прическа — «блонди» пергидрольная! Несколько — вульгарно накрашена, наверно… Но — ярко!

Ей… лет — двадцать пять, примерно!

Но даже не прическа или одежда несла в себе причины скандалов. Верка — шалава, Верка — беспутная, Верка — профура… Как только ее не называли бабы и бабки в поселке.

Я не знаю, откуда она взялась — тоже откуда-то приехала, но жила она в небольшом домишке со своей теткой. А когда тетка умерла, то наследовала ее домишко.

Я, тогда, по малым годам, не мог знать наверняка, насколько правдивы эти сплетни про парикмахершу. Но слышал краем уха, что ей предъявляли женщины — то за одного мужа, то — за другого.

Еще что будоражило женщин — с Верки все — как с гуся вода! Она была независима, и была — выше всех сплетен, слухов и даже оскорблений. Хотя –при нападениях тоже — спуску не давала. Бойкая была, да.

А мужики — посмеивались над женскими возмущениями, да подмигивали друг другу, провожая взглядами выдающуюся «корму» парикмахера.

Почему ее не выселили из Кировска, в административном порядке — была такая мера к возмутителям спокойствия — я не знаю. Знаю лишь то, что те же женщины, которые, возможно, месяца три-четыре назад устраивали с Веркой разборки, бегали к ней же на дом, делать прически. Потому как, тут сходились в одно все слухи — парикмахер она была — очень хороший и брала — недорого!

Вот она мне и нужна — как парикмахерша! А не то что… м-да… Так-то тоже была бы нужна, только вот — сомневаюсь я, что нужен ей в таком статусе! Нужно будет с теткой договорится о подстрижке, а то, как вспомню, как пытался промыть свои отросшие лохмы после покоса! И ведь материться нельзя — родные услышат и не поймут!

Здесь пацаны не заморачиваются с прическами и стрижками — с конца учебного года, и до начала следующего, — можно вообще об этом не думать! Подстричься можно и в конце августа! А многие, кто блюдут верность моде — вообще стараются не стричься — Пол и Джон в пример!

Вылез из малины попить и умыться, подошел к конторе, где всегда стоит в теньке фляга с питьевой водой и кружкой — оп-па! А здесь все три моих «страдания» стоят, посмеиваются. Ага, Любицкая, Туркасова и тетя моя любимая!

— Юр! Вот Надя нам рассказывает про тебя, а мы и не знаем — верить или нет! — Наташа-Наташа, как же ты хороша! Она стоит, улыбается и ждет ответа.

Я окинул их взглядом, черт! у-у-у-у, вражины!

— Не верьте! То всё — гнусные инсинуации и происки врагов! Я не виноват не чем, меня — нагло оклеветали! — прошел мимо, открыл кран и умылся. Потом выпрямился и посмотрел на Наталью:

— Вы сейчас о чем, тетя Наташа?

Все трое стояли, удивленно вытаращив на меня глаза. Первой прыснула Любицкая:

— Ну Юрка, ну комик-юморист!

Тут тетка:

— Юр! Расскажи девчонкам, как деньги выиграл, а то они не верят!

Я оторвался от кружки с водой, подумал:

— Вот что я Вам, красавицы, предлагаю: близится время вашего обеда и вот ведь совпадение — я тоже жрать хочу, как из пушки! Вам на обед идти — необязательно: ребятишки ведь в садике. Вот у Нади Туркасовой и детей пока нет! — та фыркнула, непонятно только — на «Надю», без приставки «тетя», или на то, что детей у нее пока нет. Ну, про «тетю» — обойдется, не так уж и намного она меня старше! — Я сейчас все равно в кузню пойду — тяпки надо наточить! А там махну через забор, к столовой, и куплю там перекус какой-нибудь — так сказать — «проставлюсь» за свое нежданное «богачество»! Так, совмещая приятное с полезным, и проведем нашу пресс-конференцию!

Тетка моя откровенно смеялась, Любицкая — тоже:

— Я же говорю — юморист ты, Юрка! — чуть посерьезнее, — только вот неудобно как-то — ты, мальчишка, будешь угощать взрослых тёток! Давай мы скинемся, да и купишь чего-нибудь!

— Вот обидеть меня норовите, прекраснейшая Наталия Батьковна! И ведь не правы вы во всем! И я не мальчишка, а «богатей» и завидный теперь жених! И вы — не тетеньки вовсе, а очень красивые молодые женщины! А некоторые и вовсе — девушки! — я покосился на Туркасову.

— Слушай, Юрка! Ты хоть и богатей, но какой же ты жених?! Рановато вроде бы! Да и мы старые для тебя, к нам-то свататься! — Наталья смеялась и была чудо как хороша!

— Красавицы! Ну что такое — моя дикая юность! Годы летят — через шесть лет мне — восемнадцать, оглянутся не успеете! А вам к тому времени сколько будет? Ну — тридцать! Ну что это за возраст для красивых таких?! Вы будете — в самом соку, как говорится! И я — молодой, красивый и богатый жених! Подумайте, не отказывайтесь впопыхах!

Тетки хохотали. Туркасова почему-то не веселилась:

— Смотри, жених, как бы Натальин Анатолий тебе «женилку» не оторвал!

— Вот злая вы, тетенька Надинька! Не… мне такая злая жена — не нужна! Мне добрые нужны — вот как эти красавицы!

Тетка, вытирая глаза рукой:

— Ну, Юрка, меня-то зря сюда приплел. Я же тетка твоя, какая же я — невеста!

— Советское законодательство запрещает браки между близкими родственниками, а близкими родственниками, по тому же законодательству, являются родители — отцы, матери; родные братья и сестры; дедушки-бабушки там. Про теть там ничего не написано!

— Ох, иди уже в столовую, жених!

— Так… Вы заказывать что будете? Фуа-гра и утку по-пекински заказывать не стоит — это в нашей столовой не делают! — я продолжал дурачится.

— А что это… вот то, что ты сейчас назвал?

— Вот видите! Видите!!! Я не просто молодой, красивый и богатый жених! Я еще и умный! Запомните это, когда будете обдумывать мои слова про будущее! Мое и, возможно, свое!

— Все — топай! Хватит нас смешить! — тетка развернула меня и шлепнула по заднице.

— Вот… Тетя Надя — это сейчас как воспринимать, этот шлепок? Как наказание, или как начало заигрывания?

Тетка продолжая улыбаться, но уже — меньше:

— Иди уже, я сказала! А то расскажу матери, как ты со взрослыми женщинами заигрываешь! Враз ремня получишь!

— Ну вот как жить-то! Как жить! Чуть пофлиртовал с красивыми девушками — уже ремнем стращают! — надо и правда топать, а то тетя, что-то веселится перестала.

Отдав тяпки кузнецу, дяде Пете Фирсову, я сквозь доски забора РТС, вылез к столовой. Таких мест в заборе было немало, и местные пацаны знали их все.

У меня теперь всегда с собой была пятирублевая купюра — не слишком много, чтобы вызвать вопросы у взрослых, в случае «палева». Вот ее я и собирался потратить.

Закупил котлеты; хлеб, колбасу и сыр попросил порезать. Взял еще пирожки двух видов, и пирожных — помадок и бисквитных, с заварным кремом. Взял газировку двух видов — обычную «Буратино» и редко привозимую сюда из Тюмени — «Крем-сода». Все свои покупки объяснил тем, что меня за едой послали женщины, которые сегодня работают на огороде.