Почтовые (СИ) - Ли Фатхи. Страница 24

Принадлежность к воинской касте определялась длиной волос — простолюдины и торговцы обязаны были их коротко стричь, — а положение воина в армии, или, по-нашему, звание, — количеством и видом бляшек и пряжек на поясе. У молодого они были простыми, с грубой шероховатой поверхностью и без орнамента, что означало невысокий ранг среди воинов. Проще говоря, он был обычным рядовым, или лунче — «чешуйкой дракона». Его черные волосы были тщательно убраны в высокий хвост.

У второго тэнгуна пряжки были гладкими и блестящими, но тоже без какого-либо рисунка. Звание второго воина было явно выше, но я не смогла его определить: не хватало знаний.

«Надо будет потом спросить у Игната», — решила я.

Стражники были похожи, как отец и сын: оба довольно высокие, белокожие, с очень светлыми голубыми, слегка раскосыми глазами. Тот, что старше, был совершенно седой, лицо его покрывал густой красно-коричневый загар.

Я зачарованно рассматривала тэнгунов, которые хмуро переводили взгляд с нас на животных. Потом пожилой узнал Мусу Ахмедовича и поприветствовал его, радостно улыбнувшись и продемонстрировав провалы на месте передних зубов. Время учебы для меня не прошло даром: я хоть и с трудом, но понимала его.

— Су-шен Муса, старый друг, какими ветрами?

Пока Муса Ахмедович отвечал на приветствие в соответствии с церемониальными обычаями, царившими в Империи, я продолжала глазеть по сторонам. Вытянула шею и постаралась заглянуть подальше, в арку. Наконец Игнат сказал мне:

— Свернешь шею-то! Сейчас пройдем дальше и спокойно все рассмотришь.

Пожилой тэнгун все задавал вопросы Мусе, интересуясь его здоровьем, делами на работе и желая ему множество сыновей. Похоже, они были давно знакомы, иначе обошлись бы вежливым поклоном. Муса обстоятельно отвечал собеседнику и встречно желал ему всех благ.

Молодой тэнгун все это время стоял молча: здесь не полагалось разговаривать, пока тебя не спросят или пока ты не получишь разрешения от старшего.

Хорошо, что Муса Ахмедович еще на территории Цеха разъяснил мне обычаи общения в Империи. В присутствии посторонних важно соблюдать церемониал. Особенно строго к этому относились простолюдины: можно было нанести собеседнику непоправимую обиду, если нарушить обычай.

— По их мнению, церемониал должен формировать образ мыслей благородного человека. А это, в свою очередь должно продвинуть его в обществе. Для них важно почитание и уважение, хотя это больше внешнее. Между собой они общаются очень просто, почти как мы, — говорил Муса.

Сказав все необходимые слова, Муса и старший стражник пожали друг другу руки и обнялись.

— Куда-то по делу, су-шен Муса? — уточнил стражник. — Зверей оставь здесь. Присмотрим. Калим! Отведи животных наших гостей.

Молодой кивнул и, подхватив поводья Барсика, Колибри и Мурзика, увел их куда-то вглубь крепости.

— А Калим-то какой стал! — заметил Муса.

— Да, — кивнул стражник, — младший из племянников. В этом году встал в строй. Выросли дети-то, су-шен. Незаметно время пробежало.

— Да ты сам еще молод, тхэ! Какое время, о чем ты?

— Внуки уже служат, — покачал головой тхэ. — Это у вас все по-другому, а мы измеряем время по ветвям.

Мы с Игнатом, оставив Мусу Ахмедовича разговаривать с тэнгуном, прошли в город. Мостовая, выложенная стертым камнем, змеясь, вела в сторону домов.

— Смотри-ка, до сих пор цела, — топнул по ней Игнат, — держится Арзун еще. Даже мостовая сохранилась.

— Думаете, тут все так плохо? Вроде городок выглядит хорошо.

— Да обветшало здесь все, — отмахнулся он. — Посмотри хотя бы на стену. Да и стражники одеты в неполный комплект формы.

Я с удивлением взглянула на Игната: как он все это заметил?

— Ну а как же, — ответил он на мой немой вопрос. — У них даже рубаха нательная не шелковая.

— А зачем шелк? — удивилась я. — Осенью в нем, наверное, холодно.

— Так он не для тепла. Шелковая рубаха — обязательный атрибут формы тэнгуна. Даже самого мелкого лунче. Она защищала от стрел.

— Да ладно. Шелк?

— Ну, не от стрел, а от их зазубрин. При попадании шелк утягивало в рану вместе с наконечником стрелы. Вытащить ее сложно: серьезная травма возникает именно при ее извлечении. А с шелком вытянуть наконечник несложно.

«А где шелковая рубаха почтальонов?!» — трусливо вопросил внутренний Геннадий. Игнат, словно услышав его вопрос, улыбнулся и напомнил мне, что нам бояться особо нечего: наша защита легко отразит несколько стрел.

— Главное, проверяй заряд кристаллов и не забывай вовремя их заменять! — подмигнул он мне.

Игнат огляделся и несколько раз глубоко втянул носом воздух.

— Чувствуешь запах?

— Пахнет костром, навозом и еще чем-то, не могу понять чем, — поморщилась я.

— Осенью пахнет. Тут, в Арзуне, выращивают фрукты, похожие на яблоки. Вот ими и пахнет.

Игнат оживленно вертел головой, с жадностью рассматривая город. Временами он морщился и хватался за спину: вероятно, тот прыжок с Барсика давал о себе знать.

Вскоре к нам присоединился Муса.

— Ну что, пошли дальше? — спросил он.

— Да, сначала дела, — кивнул Игнат. — Кто сейчас тут начальник стражи? Все еще лу-вэй Гиззат?

— Он самый, — улыбнулся Муса Ахмедович. — Непотопляемый, хитрый и живучий.

— Ну и слава богу. Этого старого прохвоста я хорошо знаю.

Глава пятнадцатая

Мы шли по внутреннему двору гарнизона, и всюду я замечала признаки былого величия: в сохранившихся мощных плитах, которыми был еще кое-где выложен пол, в потемневшем портике с шестнадцатью колоннами, установленными в четыре ряда, в широких арочных проходах во внутренний двор и толстой кладке стен. Летом здесь, наверное, было прохладно, сейчас же — сыро и холодно. Я с завистью посмотрела на залитую лучами утреннего солнца площадку, на которой тренировались с десяток тэнгунов. Вот кому было тепло! Босые, облаченные лишь в рубахи и штаны, они сначала бегали, а потом, взяв в руки палки, стали отрабатывать боевые приемы. Крепкий немолодой воин кричал:

— Лу!

— Тэ, — приседая и вытягивая толстую палку, орали юнцы.

— Лу!

— Тэ!

Мне казалось, что я уже неплохо разбиралась в магических камнях и кристаллах, но военное искусство было для меня темным лесом. Поэтому на тренировки я смотрела с уважением и в изумлении выслушала, как наставник обругал молодых лунче «медленными, как беременные пьяные хофу, сдохшие неделю назад».

— Да, — кивнул Игнат, словно соглашаясь с наставником, — тут еще скакать и скакать до хоть какого-то умения. Я смотрю, Кубат жив и здоров и все так же гоняет молодняк.

— Ничего, научатся, — спокойно ответил ему Муса Ахмедович. — Вспомни, с чего начинал сам Кубат: вечно все выпадало из рук.

— Помню, конечно. Да только народу-то почти нет на плацу. Полторы калеки суетятся! Где гарнизонные лунче?

— Уехали, может, — пожал плечами Муса, — тут ни карьеры не построить, ни денег заработать. Сам знаешь, западная часть Империи — почти ссылка для неугодных. А с тех пор, как южные караваны стали ходить через Дэон, торговля здесь совсем встала.

Мы поднялись по старой скрипучей лестнице в кабинет начальника гарнизона, Игнат толкнул ногой толстую деревянную дверь, зашел внутрь и громко сказал:

— Тэнлу над головой, лу-вэй Гиззат! Как поживаешь, старый добрый тхэ?

В маленькой тесной комнате с низким потолком и узким оконцем дремал за столом немолодой мужчина. Он поднял голову и, узнав Игната, расплылся в широкой улыбке, резво вскочил, подбежал к нему и пожал его ладонь обеими руками, а потом и вовсе обнял, как старого доброго друга. Гиззат был невысокий, но мощный, с длинными руками и короткими кривыми ногами, с небольшим пучком седых волос на темени и носом картошкой. Узкие, глубоко посаженные глазки посверкивали на смуглом красноватом лице, а смешные треугольные брови придавали ему какой-то удивленный вид. В комнате пахло перегаром и было довольно грязно.