Обещание (ЛП) - Эшли Кристен. Страница 2

Я не могла назвать тех, кого любила, своими родственниками по крови, но я любила их. На самом деле. Но драму, которую они привнесли с собой, того не стоила. В меня стреляли. Полно живущих людей, в которых никто никогда не стрелял, но и они не стреляли ни в кого.

Моя семья не считала огнестрельное ранение драмой. Это не было для них вызовом.

Так что мне это тоже было не нужно.

— Конечно, — ответила я Синди, пока она катила меня по коридору.

— Там у тебя есть схемы приема обезболивающих, — сказала она мне, направляясь к лифтам. — Теперь, ты знаешь, я видела, что с тобой случилось по телевизору. Ты изо всех сил старалась быть героем, помогая спасти ту женщину от этого психа. Ты принимаешь эти таблетки, когда они тебе нужны, и прекращаешь, когда уже не нужны. Будет жаль, если ты превратишься из героя в наркоманку.

Синди говорила правду.

Синди также была афро-американской медсестрой, которая работала в пригородной больнице недалеко от Чикаго, но раньше она работала в больнице в центре города. За последние полторы недели я узнала, что Синди многое повидала, и большая часть этого была не очень хорошей.

Я также узнала, что Синди не любила ходить вокруг да около.

— Я сделаю все возможное, чтобы не стать наркоманкой, — заверила я ее, когда она нажала кнопку лифта.

— Следуй указаниям врача. Прочти их хорошенько, — приказала она. — Поднимай свою задницу с кровати и двигайся. Но не переусердствуй. Слышишь? — закончила она, когда лифт зазвенел.

— Слышу, — пробормотала я.

Она вкатила коляску в лифт и умело развернула меня лицом к дверям.

— Было не очень весело, — сказала я в двери, обращаясь к Синди. — Но я буду скучать по тебе и девочкам.

Как ни странно, это было правдой. Вероятно, я никогда не забуду, как меня ранили и последующие недели, когда приходилось бороться с болью, бороться за восстановление, и делать все это при полном натиске Бьянки. Но медсестры в этой больнице были лучшими. Я не могла сказать это с уверенностью. Никогда раньше не лежала в больнице. Но они были так хороши, что я и представить себе не могла, как же в лучших.

— Да, мы тоже будем скучать по тебе, — ответила она. — В основном мы будем скучать по попыткам выяснить, что с тобой происходит не так, когда ты изображаешь спящую красавицу, когда звонит или приходит тот парень.

Понятно, они проявляли внимание. И не только к моему здоровью.

Я сжала губы.

— Что с ним такое? — подсказала Синди.

— Э-э… — Я ничего не ответила, когда двери лифта снова зазвенели и начали открываться.

— Этот парень приходил к тебе каждый день, — начала она, вывозя меня из лифтов, — я бы на твоем месте уже бы разговаривала по телефону со своим стилистом. Я бы уже сделала прическу. Мои ногти были бы накрашены. Мои ногти на ногах подстрижены. И я была бы уже в пеньюаре.

Я подавила видения себя в пеньюаре, лежащей на больничной койке, слишком нелепо, чтобы лежать в пеньюаре, даже для меня (а во мне было очень мало слишком нелепого), и вспомнила о Джине.

Джина принесла мне несколько новых ночных рубашек и халат, чтобы я могла носить их во время моего пребывания в больнице. Они были хорошенькими в милом смысле, что было очень похоже на Джину и совсем не похоже на меня.

Я все время думала о внешнем блеске и впечатлении, которую способна произвести. Я могла напустить на себя лоск, просто спустившись в вестибюль за почтой.

Но когда дело доходило до постельного белья, чем меньше материала, тем лучше. И если был материал, то мне нравилось, чтобы он оставлял как можно меньше места для воображения (да, даже если я спала одна).

Какими бы милыми ни были те ночные рубашки и халат, что принесла Джина, они подходили для пребывания в больнице, поэтому никакого лоска и впечатления и много материала.

Я решила ходить в больничном халате.

Они были уродливые, бесформенные, и ни у кого не могло сложиться представления о женщине в больничном халате.

И у меня было такое чувство, что у Бенни появились представления обо мне даже в больничном халате.

Синди начала катить меня к выходным дверям, продолжая говорить:

— Итак, мы — девочки говорили об этом с тех пор, как он привез тебя весь в твоей крови. Так вот, я не застала эту часть, но именно эта часть получила широкое распространение по больнице. Горячий парень. Горячая девушка. Кровь. Драма. Новости по телевизору. Такое случается.

Я была уверена, что так оно и есть.

Но пришло время положить этому конец.

— Он брат моего покойного парня.

— Ах, — понимающе произнесла она, все еще поворачивая мою коляску. Когда она продолжила, ее голос превратился из делового любопытства в мягкий, полный заботы медсестры. — Сожалею о твоей потере, дорогая. Когда он умер?

— Семь лет назад.

Она перестала катить коляску.

— Э-э… что?

Я повернула шею, чтобы взглянуть на нее, и увидела, что она смотрит на меня сверху вниз.

— Винни умер семь лет назад.

— И ты делаешь вид, что спишь, когда его красавчик брат звонит тебе! Почему?

— Потому что Бенни, брат красавчик, хочет поговорить, — ответила я ей.

— О чем? — спросила она.

Я понятия не имела о чем.

Но с тем, как он провел большим пальцем по моей нижней губе, когда сказал, что нам нужно поговорить. И потому, как он взял меня на руки там в лесу и побежал к своему внедорожнику после того, как в меня стреляли. И потому, как он поймал мой пас много лет назад, когда я напилась после смерти Винни и глупо, безумно набросилась на него…

Что ж, учитывая все это, я решила, что все это его внимание было направлено не на воспоминание о сестринской любви, а на то, чтобы соединять губы и сплетать языки.

— Не знаю, — поделилась я с Синди.

Ее брови взлетели вверх.

— И ты притворялась спящей так и не узнав?

— Ага.

Ее голова склонилась набок, и она сделала вывод:

— Потому что ни один парень, который выглядит так, не приходит в больницу каждый день к девушке, которая выглядит как ты, чтобы присмотреть за девушкой своего покойного брата, умершего семь лет назад.

Похоже, Синди не только все это видела, но и понимала суть.

— Что-то вроде того, — призналась я.

— Именно, — ответила она.

Она была права, но я не стала подтверждать этого факта.

— Он тебе не нравится? — спросила она, и я почувствовала, как мои глаза расширились.

— Он — Бенни, — ответила я, полагая, что этим все сказано.

— Он, конечно, такой, — согласилась она, понимая, что этим все сказано, потому что она видела его неоднократно (хотя, один раз было бы вполне достаточно).

— И он брат моего покойного парня.

— Девочка, — начала она, снова подталкивая мою коляску к дверям, — Богу все равно, кого ты впускаешь в свое сердце, главное, чтобы чувства были честными, когда ты впускаешь его.

Я посмотрела на свою сумку на коленях.

— Насколько я понимаю, Богу не все равно, кого я впускаю в свое сердце.

— Конечно же, — ответила она. — Но я говорю не об этом. А говорю — это твое сердце.

Я не собиралась обсуждать свое будущее со своей бывшей медсестрой, пока она везла меня к такси, которое должно было отвезти меня домой после пребывания в больнице, поэтому снова сжала губы.

Я раскрыла их, когда почувствовала, как она, притормозила, сделала шаг позади меня, и инвалидное кресло слегка дернулось от ее движения.

Я подняла глаза, когда это произошло.

И увидела Бенни Бьянки в белой футболке, обтягивающей его мускулистый торс так, что заставляла завидовать этой футболке. На нем также были выцветшие джинсы, которые сидели свободно и только намекали на мощь его длинных ног (не говоря уже о силе, стоящей за этой упаковкой), заставляя вас захотеть познакомиться с ногами и всем, что было скрыто… интимным образом. Он стоял, прислонившись к своему «Эксплореру» прямо за дверями больницы.

Скрестив руки на груди, его темно-карие глаза были закрыты темными очками, но я чувствовала, что эти глаза были устремлены на меня.