Практическое руководство по злу (СИ) - "overslept". Страница 233

Их единственным контактом, когда она была ребенком, было ее обучение магии, все остальные взаимодействия были строго запрещены. Не то чтобы папа не нашел способ, как это обойти, обманув лучших магов Верховной Леди Тасии и превращая это в игру для своей маленькой дочери. Она любила его за это и любит до сих пор, потому что он никогда ни о чем ее не просил. Всю жизнь ей говорили, что дары ее рождения возвышают ее над другими, будь то ум, внешность или колдовство, и что такие девушки, как она, появляются лишь раз в несколько сотен лет. Это было головокружительно, пока она не поняла, что за эти подарки приходится платить. Она была представительницей древнейшей крови Праэс, и ее верность этой крови должна была быть абсолютной. Акуа должна была вернуть знамя Зла, настоящего Зла, на его законное место на вершине Башни. Все меньшее было неприемлемо.

И правда была в том, что она верила в это. Она не знала, было ли это потому, что она была воспитана, чтобы верить в это, но в конечном счете это не имело значения. Независимо от источника, убеждение стало ее собственным. Расплачиваться душой Империи за несколько побед, как это делала Малисия, было для нее отвратительно. Путь Императрицы был таким, что она оглянулась на все, чем когда-либо был Праэс, и отбросила это как детские шалости. Каждый злодей, который когда-либо плевал в глаза Небес, исчез под ковром, как позорное пятно, лишенное тысячи лет слез и крови. Акуа оглядывалась на тиранов прежних времен и чувствовала лишь гордость за чудовищ и глупцов — ведь даже глупцы по-своему потрясли мир. Их наследие не было неправильным, оно было просто неполным. Потребовались годы, чтобы понять, что, несмотря на то, что ее мать проповедовала это как откровение, реальность намерений была иной.

Верховная Леди Тасия планировала, что ее дочь станет следующей Императрицей Ужаса, а сама она станет силой, стоящей за троном. Станет ли она Канцлером или нет, не имело значения, пока Акуа на троне полностью зависела от ресурсов волофитов для поддержания своего правления. То, что Наследница считала Судьбой, было просто еще одной, более крупной клеткой. Тебе не следовало учить меня так хорошо, мама, если ты хотела добиться успеха.

— Я выиграю, папа, — сказал Акуа. — верь в меня.

— Всегда, — мягко улыбнулся он. — я просто старею, Мпанзи. Мы, старики, любим волноваться.

— Я люблю тебя, — смущенно пробормотала Наследница.

— Я тоже тебя люблю, — ответил отец. — Ничто и никогда этого не изменит. Если ты можешь во что-то верить, верь в это.

Ее рука оставалась на зеркале еще долго после того, как его изображение исчезло. Ей хотелось, чтобы заклинание было не совсем идеальным, чтобы кровотечение нагрело металл для ее прикосновения. Я выиграю, пообещала она себе. Она сломает клетку, даже если для этого ей придется сломать весь мир.

۞

Оливковокожий старик прыгал по начерченным на земле меловым линиям, путаясь в последних, к восторгу детей. Стайка уличных мальчишек взволнованно начала спорить о том, какому наказанию придется подвергнуться Офону — к их изумлению, он прекрасно стоял на руках. Бритый бывший раб улыбнулся светловолосой девчушке, которая дергала его за штаны, погладил ее по голове и на полном серьезе пообещал, что позже покажет ей, как пользоваться копьем. Ребенок свирепо нахмурился и сказал ему, что лучше бы он про это не забыл. Как выяснил Уильям, все стигийские копьеносцы находятся в состоянии постоянного удивления рядом с детьми. Во время подготовки их сделали магически бесплодными, поскольку их хозяева считали, что, хотя секс является полезной наградой, их солдаты-рабы никогда не должны разделять их верность собственными семьями. Одинокий Мечник фыркнул, когда командир стигийской фаланги ловко приподнялся на одной руке, мышцы напряглись, когда он поддерживал стойку идеально в течение целых шестидесяти ударов сердца, пока дети считали вслух.

— Похоже, они неплохо устроились, — сказала Альморава.

Из всех героев, с которыми он работал, Бард была единственной, кому удавалось подкрасться к нему. Рука Уильяма соскользнула с рукояти меча Кающегося грешника, и он повернулся, чтобы посмотреть на ашуранского музыканта. Ей каким-то образом удалось сесть рядом с ним, не издав ни единого звука и не привлекая внимания к его Имени, что, как они оба прекрасно понимали, было невозможно. С сальной ухмылкой она предложила ему отпить из фляжки с самогоном, которую держала в руке. Он отказался без слов, но это не помешало ей отхлебнуть половину того, что было внутри.

— В последнее время тебя часто не было, — сказал он, возвращаясь взглядом к городским улицам.

Льес был прекрасен в это время года, как он и помнил. Город Лебедей граничил с озером, полным птиц, в честь которых он был назван, светлый камень и широкие гирлянды цветов, свисающие отовсюду, делали его похожим на постоянный фестиваль. Все было совсем не так, как тогда, когда он впервые прибыл сюда с хозяином баронессы Дормер и стигийцами. Мятежники оставили Льес без гарнизона и почти сразу погрузили в хаос, не имея даже городской стражи, чтобы поддерживать мир. Были беспорядки и грабежи, пока он не восстановил порядок, и площадь герцога была превращена в импровизированную виселицу, где сочувствующих Праэс линчевали под насмешки толпы. Не то чтобы они всегда ждали этой пародии на правосудие: несколько пар, смешивающих пустошников и кэллоу, были убиты в своих собственных домах, но, к счастью, никто не был настолько глуп, чтобы потом устроить пожар. Половина города сгорела бы в огне, если бы они это сделали.

— У меня не так уж много дел, — ответила Альморава, вытирая рот и тяжело дыша.

Она выглядела усталой и изможденной, отметил Уильям. Могла бы принять ванну, не то чтобы она делала это нечасто. В такую жару спиртное брало свое.

— Куда ты уходишь, Бард? — спросил он. — когда тебя здесь нет.

— Скоро ты получишь сообщение, — сказала Бард, игнорируя его вопрос. — От Первого Принца.

Губы Уильяма скривились от отвращения. Единственная встреча с этой женщиной не оставила у него особого доверия или нежности к ней. Говорили, что есть три вида процеран: горячие арлеситы на юге, коварные аламаны в центре и холодно практичные ликаонцы на севере. После встречи с Ликаонским Первым Принцем он без труда поверил тому, что говорили о ее народе. Она использовала манеры и дипломатию, как солдаты используют меч и щит, загоняя своих противников в угол одной улыбкой и вежливым вопросом за раз.

— И чего же хочет от меня ее Светлейшее Высочество? — спросил он.

— Не она, — сказала Бард. — Ее кузина, Авгур. Она видела, что грядет.

Тон Альморавы оставался легким, но, тем не менее, он вызвал у Уильяма раздражение. В этой фразе был зловещий вес, несмотря на всю беспечность героини.

— Оруженосец, — сказал он.

— И ещё одна, — ухмыльнулась Странствующий Бард. — Ты пользуешься успехом у дам, Вилли. Должно быть, это твое тело, потому что мне грустно сообщать тебе, что это не твоя победоносная личность.

— В твоем голосе нет ни капли грусти, — добродушно пожаловался Уильям.

Хотя он потакал своей подруге в ее шутках, большая часть его внимания уже была сосредоточена на предстоящей битве. С людьми баронессы и его стигийскими союзниками у него будет и численное превосходство, и стены. Против большинства людей этого было бы достаточно, но он уже встречался с Кэтрин Обретенной: тяжелые сражения, подобные этому, были ее специальностью. Он уже подготовил город к осаде, доставив продукты с соседних полей, как только графиня Марчфорд приказала ему остаться и защищать неофициальную столицу мятежников, но этого было недостаточно. Традиционная тактика осады была бы не такой, как у его врага. Он должен был следить за лазутчиками, начиная прямо сейчас, и подготовить контратаку для вражеских магов. Он поморщился: командование армиями или даже небольшими группами не было его специальностью, как заметила Вор несколько месяцев назад.