Обольститель и куртизанка - Кэмпбелл Анна. Страница 25

– Этому допросу пора положить конец, лорд Эрит. – Губы Оливии сурово сжались, по лицу скользнула гримаса отвращения. – Я уже сказала вам все, что собиралась.

– Вы хотите, чтобы я спросил об этом самого Монтджоя? – «А потом убил его, медленно и жестоко», – мысленно добавил Эрит.

– Какой же вы негодяй, – прошептала Оливия, прочитав в глазах графа невысказанную угрозу. – Оставьте Перри в покое.

Потрясенный Эрит задыхался от возмущения. Как может Оливия защищать мерзавца, надругавшегося над ней и разрушившего ее жизнь? Слова вырвались у него, как пули из ружья:

– Какого дьявола вы вступаетесь за человека, который изнасиловал вас, когда вы были еще девочкой?

– Перри не насиловал меня. – Оливия отдернула занавеску, чтобы лучше видеть пейзаж за окном.

Серый свет сгущающихся сумерек упал на ее прелестное лицо. Она казалась девушкой, слишком юной, чтобы иметь такого взрослого сына, как Леонидас. И в то же время древней старухой, знающей все тайны тысячелетия.

– Не лгите, Оливия, – отрывисто бросил Эрит. – Мальчик – точная копия своего отца.

– Да. – Она снова посмотрела на графа, и на этот раз строгий взгляд ее был почти бесстрастным. – Но Перри не отец Лео. Перри его брат. Отец моего ребенка – лорд Фарнсуорт.

Во второй раз за этот день Эрит почувствовал себя так, словно из него вышибли дух одним ударом.

Любовником Оливии оказался не изнеженный красавчик лорд Перегрин, а его отец, грязный распутник и негодяй.

Эрита замутило от отвращения.

«О, Оливия...»

Фредерик Монтджой, лорд Фарнсуорт, был настоящим чудовищем, похотливым сатиром, жадным до необычных ощущений. Он не гнушался ничем. Путался с женщинами, с мужчинами, а ближе к смерти – даже с животными, если верить слухам. Ему нравилось причинять боль и самому подвергаться истязаниям. Но если он и растлевал детей, то держал это в тайне.

Давным-давно, еще до женитьбы на Джоанне, Эрит как-то видел Фарнсуорта мельком на одном из светских раутов, но потасканный старик не вызвал у него интереса. И все же граф успел составить о нем мнение. Этому мерзавцу он не доверил бы и бродячую собаку, не то, что беззащитную девочку.

– Вы узнали довольно, милорд. Я и так рассказала вам больше, чем кому-либо. – Голос Оливии надломился; Эрит заметил, что руки ее, терзавшие сумочку, дрожат. – Я ни с кем никогда не говорила о тех днях. Ради всего святого, пожалуйста, оставим этот разговор.

Жалость пронзила Эрита. Зачем он мучает эту женщину? Заставляет страдать ту, что и без того так много выстрадала?

Он вспомнил, как наполнялись страхом прекрасные глаза Оливии, когда маска равнодушия и холодности слетала с ее лица. Быть может, это нелегкое признание поможет ей избавиться от призраков прошлого, преследующих ее по пятам.

– Расскажите мне, что случилось, – потребовал Эрит. Даже в полумраке кареты он различил гневные огоньки, вспыхнувшие в ее глазах.

– Вы не оставите меня в покое?

– Расскажите, Оливия.

Она вскинула голову и с ненавистью процедила сквозь зубы:

– Мой брат отдал меня лорду Фарнсуорту в уплату за карточный долг, когда мне было четырнадцать. Теперь вы довольны?

Силы небесные, подлец брат растлил ее, продав развратному старику. Неудивительно, что она так презирает мужчин.

– Мне очень жаль. – Слова Эрита прозвучали чертовски нелепо и беспомощно.

Оливия пожала плечами и снова отвернулась к окну. Она пыталась укрыться за привычной маской холодной, равнодушной куртизанки, но Эрит слишком глубоко ее задел. Несмотря на напускное безразличие, ее лицо казалось бледным и утомленным, полные губы сжались в горькую кривую линию. Эрита кольнуло чувство вины.

Карета приближалась к предместьям Лондона. То немногое, что Оливия поведала о своем прошлом, так захватило Эрита, что он не заметил, как путешествие подошло к концу.

– Где теперь ваш брат? – Руки графа сами собой сжались в кулаки: мысленно он уже мертвой хваткой вцепился в горло гнусному негодяю.

– Он застрелился десять лет назад – не смог выплатить долги, – произнесла Оливия голосом, лишенным всякого выражения.

– И конечно, у него не было другой сестры, чтобы ее продать.

Оливия бросила хмурый взгляд на своего спутника.

– Я не какая-нибудь принцесса, нуждающаяся в защитнике, Эрит.

Графу хотелось возразить. Но как он мог объяснить Оливии то, что и сам не до конца понимал? Он глубоко вдохнул, пытаясь унять ярость, но перед глазами его проносились грязные, непристойные картины.

При мысли о том, что на месте Оливии могла оказаться его дочь, Эрит так сильно сжал пальцами локти, что рукам стало больно. У Ромы есть семья – отец и брат, готовые встать на ее защиту, – а у юной Оливии не было никого.

– У меня есть дочь. – Эрит впервые заговорил с любовницей о своей семье. Он никогда не упоминал ни о детях, ни о покойной жене в разговорах с содержанками.

– А-а. – Взгляд Оливии потеплел, наполнился пониманием.

Эрит ожидал, что она захочет его о чем-то спросить, но Оливия уже смотрела в окно. На подъезде к городу движение стало гуще, и карета замедлила ход.

Воцарилось неловкое молчание. В наступившей тишине отчетливо слышалось ритмичное поскрипывание колес да грохот проезжавших мимо экипажей. Эрит смотрел прямо перед собой, в его душе бушевали гнев и жажда мщения.

Как бы он хотел покарать негодяев, но смерть сделала это невозможным.

Брат Оливии и Фарнсуорт давно мертвы. Мерзавцы горели в аду.

Проклятие! Эрит не мог отомстить за Оливию.

Он перевел невидящий взгляд на окно, за которым мелькали лондонские улицы, и попытался побороть бессмысленную ярость, сковавшую грудь. Горечь душила его, боль жгла, как раскаленное докрасна железо.

Ужасная тайна прошлого так глубоко потрясла Эрита, что первое время он не мог думать ни о чем другом. Но внезапно вспыхнувшая тревога вытеснила бессильный гнев. Черт, черт, черт! Он должен был придумать, как удержать Оливию, не дать ей уйти.

После долгого молчания он, наконец, заговорил:

– Наш договор еще в силе.

Оливия резко повернула голову и смерила Эрита колючим взглядом. Хрупкое перемирие, безмолвно заключенное между ними, когда граф упомянул о дочери, было тотчас забыто.

– Разумеется, об этом не может быть и речи. Я изложила вам свои условия, а вы их нарушили.

– Я не позволю вам разорвать соглашение, – упрямо возразил Эрит.

Хотя, что он сможет сделать, если Оливия решит уйти?

– Вы ведь не станете вынуждать меня силой, угрожая раскрыть тайну моего сына, Эрит? – Черты Оливии заострились, в глазах сверкнуло отчаяние. – Вы причините боль не только мне, но Лео, моей кузине и славному человеку, за которого она вышла замуж. Не стоит разрушать жизнь стольким людям, чтобы потешить свою гордость.

Ее кузине? Это интересно. Эрит вспомнил женщину с добрым лицом, которую мельком видел возле дома священника. Должно быть, семья Оливии принадлежала к более высоким слоям общества, чем он думал. Если это так, благородное происхождение ее брата, лишенного всякой чести и благородства, делало его преступление еще чудовищнее.

– Эрит? – Теперь в голосе Оливии звучал страх, лицо ее исказилось и побледнело.

Граф неожиданно осознал, что так и не ответил.

– Хоть меня и считают сущим дьяволом, у меня еще осталось немного чести.

– Что это значит?

– Это значит, я не предам ни вас, ни Лео.

– Как я могу вам доверять? – гневно воскликнула куртизанка.

– Даю вам слово: я сохраню вашу тайну.

Конечно, бессмысленно было просить Оливию довериться ему. Она не доверяла никому. В особенности мужчинам.

Оливия окинула его хмурым взглядом. Слова графа ее не убедили.

– Даже если я уйду от вас?

Проще всего было бы удержать ее, используя свое знание как оружие, но Эрит почувствовал, что не может солгать ей, хотя на карту поставлено так много. Обмануть ее было бы низко и подло. Недостойно мужчины.

– Даже если вы меня оставите. – Немного помолчав, он воспользовался единственным козырем: – А как насчет нашего пари? Вы признаете, что я выиграл?